Партнер по танцам (4)

Танцевальные классы Санта-Барбары находились в центре города, на углу Де Ла Вина и западной Кэнон Пердидо. Джим и Мэлани Фрэнсис пришли на вводный урок сальсы. К их удивлению, преподаватель, встретивший их там в назначенный час, был им знаком. Это была та женщина, что сидела за столиком с парой танцоров в клубе в тот памятный вечер. Сула Ромарио – так ее звали – при ближайшем рассмотрении оказалась самым сексуальным человеком из тех, что они встречали раньше. Уроженка Эквадора с сильным, спортивным телом и пышной копной темных кудрей обладала низким хрипловатым голосом, от которого мурашки шли по спине, а взгляд блестящих черных глаз, казалось, смотрел прямо в душу. Сула разглядывала их, кружа вокруг по маленькой танцевальной комнате, пока ее пухлые красные губы не изрекли:

- Хорошо. Теперь потанцуем.

Она научила их базовым шагам. Сначала Джима. Затем Мэлани. Левая нога вперед, правая назад, на восемь счетов. А потом она дала им попробовать станцевать в паре.

Джим не танцевал раньше, но шаги не слишком отличались от боксерских, и он освоил их быстро. У Мэлани имелся кое-какой опыт, и вскоре они плавно закружились в танце. Сула Ромарио была довольна ими. Они овладели правильным поворотом и переводом партнера по линии так легко, что Сула решила, что они немедля должны присоединиться к группе.

- Ты танцуешь хорошо, – сказала она Мэлани, а затем повернулась к Джиму: – Но ты... У тебя в душе огонь!

- Да что ты? – улыбнулся Джим.

В салоне включили свет, но Мэлани продолжала сидеть с закрытыми глазами, не желая расставаться со сладким миром воспоминаний и грез. Но, увы, реальность брала верх, и лицо Джима растворилось в ярком свете, проникающем сквозь веки. Она заморгала, просыпаясь, и с облегчением обнаружила, что пропустила завтрак. На одежде сидящего напротив полного мужчины можно было разглядеть остатки круассана.

Высадившись в терминале «5» в Хитроу, она отправилась в ресторан аэропорта, где, заказав омлет, проверила телефон. Ей звонили с незнакомого номера (судя по коду – из Санта-Барбары), а на почте было голосовое сообщение. Она прослушала его, и кровь застыла у нее в жилах. Это был Гарри.

- Я выпил, и, возможно, даже набрался, – голос был наполнен горечью. – Так что, может быть, ты наконец сочтешь меня достаточно интересным, чтобы заметить мое существование. Может, из этого что-то выйдет? Люди, как ты... Женщины, как ты... нахуй! ничего ты не знаешь! Ничего!

Мэлани услышала грохот выпавшей из руки вилки. Ей хотелось стереть сообщение, удалить эти глупые, насмешливые слова, но вместо этого она прослушала его снова, чтобы убедиться: Гарри скомпрометировал себя.

Она позвонила Джиму, но единственным ответом был прозвучавший в трубке странный, бессмысленный звук. После посадки на стыковочный рейс до Эдинбурга, Мэлани задумалась: она смутно представляла себе, где могла бы жить Элспет, хотя ей и казалось, что они вместе с Джимом были у нее однажды, за несколько лет до того, как родилась Грейс. Спина и шея разболелись от долгого перелета, и Мэлани чувствовала себя больной от усталости, сбоя биоритмов и охватившего ее странного возбуждения. Она не собиралась возвращаться в Эдинбург. И она никогда не планировала работать в Шотландии, но приняла участие в программе по обмену между шотландской тюремной службой и калифорнийской исправительной системой. Сейчас город оставался таким же холодным и серым, как и прежде, но вместе с тем он был все так же захватывающе прекрасен. Сидя в такси и слушая шуточки водителя, она вспомнила, почему так любила это место: величественные виды, свежий воздух, но больше всего царивший здесь воинственный дух, казавшийся почти театрально демонстративным, но бывший для местных частью повседневности.

Ей нужно было найти Фрэнка, и она проклинала себя, что не взяла номера Элспет или даже кого-нибудь его бывших. Матерей его сыновей. У Мэлани все еще не укладывалось в голове, что при всем его сильном, теплом, нежном и исключительном отношении к ней и девочкам, в его жизни до нее были и другие женщины, от которых у него были дети. Еще когда они познакомились в тюрьме, она была в курсе того, что раньше он вел другую жизнь. Более отчаянную, поглощавшую его и эмоционально, и умственно. Но куда тяжелее было признать, что в этой жизни Фрэнка тоже были женщины, разделявшие ее с ним, и иметь с ними дело.

Мэлани зарегистрировалась в знакомом маленьком отеле на Далкен-роуд. Она не не просила восьмой номер намеренно, но именно туда ее и поселили. Лежа на кровати, она узнавала место их первых встреч в качестве любовников, и воспоминания нахлынули на нее. Именно сюда они с Джимом отправлялись каждый понедельник, когда его отпускали из тюрьмы в рамках тренинга для заключенных, чей срок подходил к концу.

- Я мог бы тебя попросту жестко оттрахать, – сказал он. – Но я бы правда хотел, чтобы ты научила меня заниматься любовью.

- Буду счастлива, – ответила Мэлани. – При условии, что после этого ты меня все-таки оттрахаешь.

Сделка была заключена и должна была соблюдаться.

Джим говорил об этом так прямо и откровенно, но на деле он не мог даже оттрахать ее. Он был потерян, и все его сексуальные фантазии оставались в сфере его воображения, почти бесполезные, когда они реально оказались в постели. Проблема, типичная для многих мужчин, отбывших долгий тюремный срок или для заядлых любителей порнографии.

Мэлани была терпелива, и с её помощью его потенция была постепенно восстановлена. Тогда ей казалось, что он был настолько напряжен, что даже почувствовал облегчение, когда они начали все с нуля.

Но сейчас она была здесь одна. Где ей его искать? Должно быть, в Лейте. Где-нибудь в пабе. В голове была мешанина из образов и воспоминаний, но в одном Мэлани была уверена: без мужа она не уедет. Но прежде чем что-то предпринимать, она должна была хорошенько выспаться.

 

Парочка

Паб находится в узком южном переулке, недалеко от парка Холируд. Район постепенно облагораживали, но это местечко избежало ремонта, и здесь до сих пор можно было почувствовать въевшийся запах дыма – даже несмотря на то, что уже много лет, с тех пор как ввели запрет на курение в общественных местах, здесь не было зажжено ни одной сигареты. Франко вспоминает о прокуренных легких Джун и направляется к ободранной барной стойке, чтобы заказать себе напиток.

Обернувшись, чтобы оглядеть помещение, он замечает Джона Дика, дожидавшегося его в углу. Перед Диком стоит пинта Гиннесса, но он с одобрением отмечает стакан апельсинового сока, который Франко приносит на стол.

- Все еще в завязке, как я погляжу.

- Выбери жизнь, – говорит Франко, опускаясь на мягкое сиденье рядом с тюремщиком.

- Для тебя это значимая победа!

Пара, сидящая напротив них, возле мишени для дротиков и музыкального автомата с табличкой «Не работает», шумно ссорится.

- Ты знаешь как! – выкрикивает приземистая женщина с темными вьющимися волосами и хмурым озабоченным лицом.

- Благодаря тебе, – говорит Франко Джону, наблюдая за парой.

- Благодаря тебе самому, – Джон указывает на него. – Тебе хватило интеллекта и смелости увидеть, что эта дорога ведет вникуда и остановиться. – Он отпивает пиво из своей кружки. Затем он добавляет тише: – И ты собрался снова положить на свою жизнь ради какой-то тюремной швали.

- Ты считаешь? – переспрашивает Франко, услышав вызов, звучащий в голосе его тюремного куратора.

- Фрэнк, я думал, что принятие плохих решений в жизни – это привычка, от которой ты избавился. – Джон слизывает пивную пену с верхней губы. – А теперь ты готов спустить в унитаз все, чего достиг, из-за такого ничтожества как Антон Миллер.

Франко снова чувствует себя угрюмым подростком, получающим очередной выговор от старших. Это не то состояние, к которому ему хотелось бы возвращаться, и он спешит прояснить ситуацию.

- Что касается Антона Миллера – я никогда не видел этого парня, – терпеливо объясняет он. – Если бы он пришел сюда прямо сейчас, я бы его даже не узнал.

- Но ты наводил о нем справки. И я слышал, что он ищет тебя, – Джон смотрит на собеседника неморгающим совиным взглядом. – Зачем тебе это надо?

- Надо что?

- Торчать здесь. Шон умер, – холодно говорит Джон. – Больше у тебя здесь нет дел. Ничего, кроме Миллера и прочих неприятностей. – Он смотрит на визжащую пару, понимая, что Фрэнк Бегби тоже следит за ней. – Возвращайся домой к Мэлани и девочкам, Фрэнк. Сейчас они – твоя жизнь.

Франко выравнивает дыхание и возвращает Джону пристальный взгляд:

- Не знаю, что тебе наговорили, но я не расспрашивал об Антоне Миллере. Это все остальные упоминают его имя то там, то здесь, говоря, что он связан с Шоном.

От разговора их отвлекают доносящиеся от стойки крики.

- ТЫ БЛЯДЬ ТУПАЯ! ТЫ ВСЕГДА БЫЛА ТУПОЙ СУЧКОЙ! – орет мужчина на свою спутницу, и та втягивает голову в плечи, а затем смотрит на него, кажется, кипя от молчаливой ярости.

- Связан Миллер с Шоном или нет, тебя это не касается, – Джон трясет Франко за запястье, чтобы отвлечь его внимание от скандалящих. – Он уничтожит тебя, Фрэнк. Ты просто препятствие на его пути. Он абсолютно хладнокровен и не позволяет личной заинтересованности влиять на себя. Ты даже не увидишь его, просто получишь выстрел в голову от одного из его людей.

- Выпей за мое здоровье еще пинту, – говорит Франко, отставляя свой стакан. Он не собирается развязывать, но хлебать это дерьмо тоже не намерен.

Гребанная Шотландия. Они хотя бы слышали что-то о нормальном апельсиновом соке?

- ДЕРЬМО! – Их внимание снова привлекает ссорящаяся пара. Женщина поднялась со своего места. – Ты грязный кусок дерьма, Джим Малгрю! МЕРЗКИЙ ДВУЛИЧНЫЙ ЛЖЕЦ!

Она поворачивается и обращается к остальной части бара, включая Франко и Джона.

Мужчина, Джим Малгрю, отмахивается от нее рукой.

- Да что ты говоришь!

Фрэнк Бегби смотрит в сторону. Ему знаком этот типаж. Истерики, которые стремятся втянуть мир в свои жалкие и утомительные разборки. Подобное отребье – по жизни короли драмы. Привлекают к себе внимание: «Смотрите на меня. Мне больно. Почувствуйте мою боль.»

Лучше заткнись.

И теперь Джон Дик, человек, которого он очень уважает (а таких людей совсем не много на Земле), отчитывает его:

- Единственный, кому ты можешь навредить, это ты сам. Мэлани и девочки – вот твое настоящее. Вот за что тебе стоит воевать.

- Да кто сказал, что я воюю? – спрашивает Франко, а затем понимает, что он сам говорил об этом, еще на похоронах. – Я просто хочу узнать, что случилось с моим сыном.

- Если даже ты нет, то Антон Миллер – да, – глубоко вздыхает Джон. – Держись подальше от него.

- Спасибо за совет.

- Но?..

- Без всяких «но». Это здравый совет, в конце концов, – заявляет Франко. – Джон, каждая сучара в округе считает должным сесть мне на уши с «Антон то», «Антон се», «Он убил твоего мальчика» и прочее дерьмо. Мне это неинтересно.

Он качает головой и смотрит на ссорящуюся пару. Женщина многозначительно отвернулась от мужчины, но все еще сидит за тем же столиком. Бегби еле сдерживается, чтобы не сказать ей: просто вали отсюда.

- Помнишь того парня, который украл у вас деньги Лондоне? Старый кореш, о котором ты мне говорил? – спрашивает Джон Дик. – Ты рассказывал, что был так зол, когда увидел его годы спустя, что кинулся через дорогу, настолько охваченный яростью, что даже не заметил машины, которая размазала тебя по асфальту?

Рентон.

- Марк Рентон. Еще бы я забыл? Парень, которого я убил, Крейг Лиддель, Сыщик, как его называли... Так вот наша долгая вражда началась с того, что я стал преследовать его только потому, что он был корешем Рентона. Я думал, что он знает, где Рент, – кисло смеется Франко, – что они оба потешаются надо мной. На деле Рентон клал на всех своих корешей вроде Лидделя, да и пересекались они только на реабилитации или ширялись вместе иногда. Я связался с Сыщиком только из-за того, что был одержим поисками Рентона. Как же глупо это было. Теперь Сыщик мертв, а я потерял восемь лет своей жизни. За ничто, – жалуется он.

- Что ты думаешь об этом Рентоне сейчас?

Фрэнк Бегби в задумчивости жует губами.

- Я вижу ситуацию с его точки зрения. Да, по всей видимости, он был вынужден съебать, – признает он, морща лоб. – Забавно, но Рентон был, наверное, единственным настоящим другом, который был у меня за всю жизнь.

Джон Дик проводит пальцем по ободку своей кружки.

- Видишь, как дорого тебе пришлось заплатить за это понимание? За одержимость этими людьми. Стоило ли портить себе жизнь ради того, что теперь потеряло для тебя всякое значение?

Эти разговоры раздражают Франко Бегби. Джон снова бросает ему вызов, как тогда в тюрьме, говорит с ним так, как никто другой. «Я вижу, какой ты есть», – сказал ему Джон однажды. Это его разозлило, но в конечном итоге помогло. Но жизнь не стоит на месте. Теперь, возможно, Джон Дик стал просто еще одним человеком из прошлого, человеком, которого нужно оставить позади.

- Конечно, – говорит Франко. – Если вы одержимы неудачниками и общаетесь с ними, вы становитесь одним из них. Я признал это. Моя жизнь была потрачена на эти бесполезные вендетты: Ча Моррисон, Скандинав, Доннелли, Сыщик. Я не собираюсь добавлять Антона в этот список.

Джон, кажется, удовлетворен этим ответом, и его настроение становится более игривым.

- Хуй знает, так бы ты рассуждал, если бы Рентон, этот твой старый кореш, который кинул тебя, вошел бы сейчас в этот паб.

- Ну, блядь, я бы, наверное, купил ему выпить и сообщил, что он мне задолжал четыре штуки и проценты за двадцать лет, – смеется он.

Джон посмеивается вместе с ним.

- Я наблюдал, как ты кропотливо создавал свою новую личность. Через те книги, что ты прочел в тюрьме. И я знаю, как ты боролся с дислексией, – наставник смотрит на него с безудержным восхищением. Этот взгляд всегда превращал Франко в ребенка, жаждущего одобрения. Это было чувство, сродни тому, что он испытывал, когда старый дедушка Джок проявлял к нему интерес. Было бы хорошо, если бы в детстве у него был такой человек, как Джон, вместо Джока и его друзей. Тогда его жизнь могла бы сложится иначе. – Не отказывайся от этого. Не возвращайся в черную дыру, Фрэнк.

Франко качает головой:

- Иногда я задаюсь вопросом, действительно ли я из нее вылез, Джон.

Джон Дик хочет что-то возразить, когда мужчина по имени Джим Малгрю встает и бьет свою женщину по лицу. Она вскрикивает и обхватывает голову руками.

Это вызывает шквал вздохов, выкриков и насмешек со стороны других посетителей. Фрэнк Бегби замер неподвижно, глядя на Джима Малгрю, который сидит на своем табурете с вызывающим видом. Бармен подходит к нападавшему.

- Какого черта ты здесь творишь!

- Уже ухожу, – говорит Малгрю, поднимаясь, чтобы выйти из бара.

Удар был не столь уж сильным, но синяк точно останется. Женщина потирает челюсть. В ее глазах помимо страха и боли, таится что-то пугающее, своего рода мазохизм.

- Он вернется, – обращается она к выпивающей публике.

- Только не сюда, ноги его здесь не будет и вашей тоже, – объявляет бармен. – Так и быть, можешь выждать несколько минут, чтобы дать ему отойти подальше, и выметайся отсюда.

- Я же ничего не сделала, почему вы выставляете меня?

- Похоже, нам тоже пора уходить, – говорит Фрэнк Бегби Джону Дику, понимая, что раньше он бы непременно вмешался в скандал, и это плохо кончилось бы для всех присутствующих. Он вспоминает один похожий случай, когда в пабе в Лейте двое агрессивно спорили о политике. Желая их помирить, он подошел и обнял их, положив каждому руку на плечо. Но кончилось все тем, что он навалял им обоим.

- Ладно, Фрэнк, прости, что лезу в твои дела, – Джон Дик протягивает ему руку: – Я знаю, что сейчас тебе нелегко.

Фрэнк Бегби сжимает ладонь куратора в крепком рукопожатии.

- Если бы тебе было на меня посрать, ты бы ничего не говорил. Но не беспокойся, Джон, я знаю, что делаю, – он стучит пальцем по виску и подмигивает своему наставнику.

Важно говорить правильные вещи, выражать правильные чувства. Премьер-министр мог спокойно защищать богатых педофилов, используя Закон о государственной тайне, потому что публично объявил, что не оставит камня на камне, чтобы привлечь таких людей к ответственности. Это было выражение противоположного действия, которое развязывало ему руки. Люди обычно хотят трактовать ваши слова в хорошем смысле; в противном случае, мир казался бы им слишком мрачным.

- Ты достоин лучшего, чем эти ничтожества, – Джон кивает на женщину и пустой стул Джима Малгрю.

Франко смотрит на нее и ему видится несправедливость в словах Джона. Впрочем, он не спорит, пряча свое мнение за ровным дыханием.

Они должны выучиться сальсе, – решает он про себя, – тогда они научатся прислушиваться друг к другу.

Фрэнк Бегби очень доволен собой, прощаясь с Джоном Диком и почти вприпрыжку направляясь из паба к фургону. Затем, открыв дверцу, он чувствует, как что-то сильно прижимается к его виску. Он понимает, что это ствол пистолета.

- Не двигайся, тварь, или я снесу тебе полбашки, – спокойно говорит голос.

Затем чья-то рука шарит в кармане его пиджака, вынимая телефон «Теско», и в то же время кто-то еще надевает ему на голову мешок. Он остаётся в темноте и глубоко вдыхает, наполняя легкие, точно в последний раз.

Он ничего не видит, кроме серых каменных плит, по которым он ступает, пока его толкают к автомобилю. По ощущениям, это большой внедорожник. Затем он чувствует, как его плотно пристегивают ремнем безопасности, так же, как он пристегивал Грейс и Еву. Он не видит лиц мужчин, похитивших его, только понимает, что они сидят на заднем сиденье по обе стороны от него. Автомобиль трогается с места.