Победоносное сражение Гурийского отряда 27 мая 1854 года

за овраг к самому лагерю и, спустившись к реке Чолок, занял горную дорогу к деревне Нацхватели. Пехота, услышав перестрелку в милиции, ускорила, несмотря на узкую лесистую дорогу, шаг, и в начале восьмого часа утра голова колонны подошла к реке Чолок.

Неприятель, ожидая нападения, еще ночью вышел из лагеря и расположился впереди правым флангом к реке, а левый примкнул к лесистым покатостям горы Джихенджури. Как только наши войска начали выходить на поляну перед Чолоком, он открыл по ним огонь из батарейных орудий.

Князь Андронников, во исполнение своего плана произвести главный удар на левый фланг турок, развернул боевой порядок следующим образом.

Правый боевой участок генерала Майделя — 4 батальона⁶⁰, 4 горных орудия и рота саперов — разворачивался на правом берегу Чолока, правее дороги, и, перейдя реку вброд, должен был атаковать левый фланг турецкой позиции, т. е. командующую высоту, которая ночью еще не была занята противником.

Левый участок генерала Бруннера — 4 батальона⁶¹, 4 горных орудия и рота саперов — разворачивался влево от дороги и, переправившись отчасти по мосту, отчасти вброд черед реку, должен был наступать на ближайшее к Чолоку турецкое укрепление.

Резерв полковника Карганова — 3 батальона и 10 орудий⁶² — располагался за серединой.

Кавалерия в походной колонне стояла у дороги за резервом.

Генералы Майдель и Бруннер перестроили свои отряды на правом берегу Чолока под сильным огнем в боевой порядок в две линии

447

батальонов, имея артиллерию между батальонами и саперов сзади. После этого генерал Майдель перешел вброд реку и начал принимать вправо, чтобы очистить место участку генерала Бруннера, когда он перейдет на левый берег Чолока. Батарея из резерва на рысях выехала в центр боевого расположения и открыла огонь, к которому присоединились и горные орудия обоих участков.

Чтобы не подвергать войска продолжительному обстрелу неприятельской артиллерии, решено было, как только боевой порядок развернется на левом берегу Чолока, атаковать противника участком генерала Майделя. Для усиления его генерал Бруннер с батальонами своей второй линии должен был передвинуться с левого на правый фланг и поддержать генерала Майделя.

Когда все эти перестроения закончились, боевая линия двинулась вперед, продолжая на походе принимать вправо. Движение это было совершено в примерном порядке, несмотря на убийственный огонь неприятельской артиллерии. Наши батареи быстро выезжали вперед на позицию, открывали меткий огонь и снова брали в передки. Под прикрытием артиллерийского огня генерал Майдель атаковал левый фланг турок. Батальоны Куринского полка, пробежав через болото и кустарники, ударили в штыки и ворвались в лагерь, а литовские батальоны обошли фланг противника и довершили поражение первой линии турок.

Селим-паша выслал для поддержки левого фланга весь свой резерв и встретил наступавшие колонны картечью и батальным огнем пехоты. Куринцы, понеся огромные потери, немного подались назад. Тогда князь Андронников решил произвести общее наступление. Батарея вынеслась вперед и осыпала неприятеля картечью. Пять батальонов кинулось вслед за куринцами в штыки, казаки понеслись в охват обоих флангов, а грузинская конная дружина обскакала турок с тыла и изрубила неприятельский батальон. Турки упорно оборонялись в своих завалах, но, выбитые оттуда штыками и шашками, обратились в бегство.

Князь Андронников, оставив на поле сражения наиболее потерпевшие урон войска, отправил для преследования разбитого неприятеля генерала Бруннера с 4¹/₂ батальона и 4 горными орудиями, вслед за которым двинулся и полковник Карганов с 2 батальонами, 2 горными орудиями и грузинской милицией. Турок гнали до селения Легвы, пока они совершенно не рассеялись; милиция же преследовала еще верст на десять дальше.

Приняв на себя в Легве возвращавшуюся кавалерию, генерал Бруннер отошел на главные силы, и весь отряд вернулся в Озургеты на прежнюю позицию, заняв постами пешей милиции линию Чолока и поставив кавалерию перед Озургетами.

Трофеями этой славной победы были 13 орудий, множество знамен, три укрепленных лагеря со всем имуществом турок и масса

448

пленных, которых целыми толпами приводили наши милиционеры. Потери турок доходили до 5 тысяч⁶³, в том числе были ранены Селим-паша и начальник башибузуков Ахмет-паша; почти вся их милиция разбежалась по домам. Наши потери были также велики и доходили до 1500 человек, в том числе был ранен бывший начальник Гурийского отряда князь Гагарин⁶⁴.

Поражение Селима-паши произвело на турок и их союзников удручающее впечатление. Сераскир обвинял Селима-пашу, который, вопреки категорически данного ему приказания обороняться, самовольно перешел из Озургет в наступление⁶⁵. По словам маршала С.-Арно, это был турецкий генерал хорошего закала и горячего военного характера. Французский главнокомандующий принужден был, чтобы прийти на помощь Батумской армии, немедленно отправить к Селиму-паше находившиеся в его распоряжении полк турецкой пехоты и две батареи. Несколько турецких фрегатов под конвоем французского «Вобана» повезли это подкрепление к восточным берегам Черного моря⁶⁶. Дух Анатолийской армии после поражения Селима-паши сильно упал. Надежда у всех была на Батумский отряд, от которого ожидали самых решительных успехов, а главное, на непременное соединение с Шамилем и совместные с ним действия. Весть о совершенном разбитии Селима-паши принесла полное разочарование, и «самые решительные недоброжелатели России не надеялись более на возможность наступательных операций»⁶⁷. Об ужасном положении Анатолийской армии после победы князя Андронникова свидетельствовали и союзники⁶⁸. «Карсская армия,— доносил французский консул в Трапезунде маршалу С.-Арно⁶⁹,— представляет очень печальную картину, и можно быть уверенным, что если к ней не явится на помощь корпус союзных войск, то первое же столкновение ей грозит полным поражением».

К сожалению, наши власти на Кавказе смотрели несколько иначе на положение турок, невзирая на весьма правдивые донесения русских пограничных консулов и агентов. «Князь Андронников болен,— писал генерал Реад князю Бебутову⁷⁰,— и переезжает на пользование в Боржом. Дела там не в очень хорошем положении; люди чрезвычайно болеют и в Кутаисе более 3300 человек в госпитале. Все внимание там обращено теперь на Абхазию, где Сефир-бей и Магомет-Аминь действуют заодно, чтобы двинуть туда сильную экспедицию горцев... Магомет-Аминь приезжал на английском пароходе в Сухум для совещаний. Турки укрепились и окопались в Редут-Кале, но оттуда до сих пор ничего не предпринимали. Пароходы беспрестанно крейсируют от Батума в Редут и Сухум-Кале, и это более всего производит тревожное положение в этом крае».

Такое впечатление на Кавказе произвела посылка маршалом С.-Арно полка пехоты и двух батарей и несвязные демонстрации

449

Магомета-Аминя. И по обыкновению только император Николай по-прежнему здраво смотрел на положение дел. «Sa Majeste,— писал князь Долгоруков генералу Реаду⁷¹,— attend avec la plus vive impatience la nouvelle de l’ouverture des opèrations offensives du prince Beboutow. Tous les renseignements s’accordent à constater que le corps turc de Kars est trés dèsorganisè. Un coup de vigueur de ce côtè est fort dèsirable».

Победоносные войска Гурийского отряда также находились под впечатлением преувеличенных слухов о подходе на восточный берег Черного моря сильных подкреплений со стороны морских держав и о готовности к серьезным операциям со стороны МагометаАминя. Поэтому там решено было обратиться исключительно к обороне Рионского края.

Князь Багратион-Мухранский, заменивший раненного в сражении при Чолоке князя Гагарина и заболевшего князя Андронникова, остановился на следующем, утвержденном государем, плане действий. Он исходил из заключения, что при «подавляющем превосходстве сил союзников», при обладании ими морем, которое давало возможность неприятелю высадить в каждом пункте черноморского побережья превосходные силы раньше, чем мы узнаем об его намерениях, мы не в состоянии предупредить наступления союзников, которое может быть одновременно или порознь со стороны Абхазии, Редут-Кале и Кобулета. Поэтому нам оставалось лишь занять такую стратегическую позицию, с которой можно было бы парализовать наступление противника или, по крайней мере, задержать его до подхода подкреплений из Грузии. Лучше всего этому условию соответствовала местность на левом берегу реки Цхени-Цхали около селения Марани (Орпири). Но, стягивая сюда все силы, мы отдавали находившиеся на флангах Гурию и Мингрелию без боя, чего также нельзя было сделать без риска уронить престиж России в единоверных и преданных правительству странах.

Князь Багратион решил поэтому образовать два небольших отряда — гурийский и мингрельский, а в центре между ними поставить общий резерв, устроив между отдельными частями своего отряда хорошие пути сообщения. Мингрельский отряд силой в 5 ³/₄ батальона расположился в Зугдидах и Хетах; гурийский, силой в 4 ¹/₂ батальона,— на Акетских высотах, и главные силы, 6 ¹/₂ батальона, были стянуты к местечку Сортиани, лежащему в одинаковом расстоянии от обоих отрядов. В конце июля войска заняли новые места, и этим окончилась здесь кампания 1854 года.

Не менее успешны были наши действия и на левом фланге в Ереванском отряде.

Как известно, первоначально на этот отряд была возложена задача наблюдательная; он должен был охранять Ереванскую губернию от неприятеля, включая сюда и Сурмалинский участок, нахо-

450

дящийся на правом берегу Аракса. Поэтому барон Врангель сосредоточил в начале мая, как только переправа через Аракс после весенних разливов стала возможна, свой отряд на берегу этой реки, у селения Амарата. Здесь в течение долгой стоянки были приняты меры к устройству отряда и к обеспечению его всем необходимым к наступательным действиям, которые, впрочем, не разрешено было начинать, пока их не откроет Александропольский отряд.

Наконец, 15 июня было получено от князя Бебутова уведомление, что он со своим корпусом переходит Арпачай, почему и Ереванскому отряду предписывалось произвести наступление до селения Игдырь, или даже до Орговского поста, и маневрировать на этом пространстве, показывая вид, что мы хотим перейти турецкую границу, но на самом деле ее не переходить.

18 июня отряд, состоявший из пяти неполных батальонов, 12 орудий, 9 сотен казаков и 9 сотен милиции, перешел к Игдырю, где и расположился лагерем, имея впереди кавалерию и за ней пехоту.

22 июня барон Врангель решил произвести частью сил демонстрацию к Орговскому посту, а может быть, и дальше, к турецкой границе, чтобы внушить туркам более сильное убеждение в намерении нашем вторгнуться в их пределы. Вечером 3 батальона, 8 орудий и 10 сотен скрытно выступили из Игдыря по Орговской дороге, переночевали на посту и утром хотели направиться далее к турецкой границе, но на ней были обнаружены толпа башибузуков и неприятельский батальон. Барон Врангель остановился, чтобы выждать действия турок, но и те оставались на границе, не имея, видимо, намерения нас атаковать. После этого наш отряд, простояв несколько часов у Орговского поста, отошел к Игдырю, преследуемый башибузуками.

Демонстрация эта собственно достигла обратных результатов, чем те, на которые рассчитывал барон Врангель; она показала туркам ничтожество наших сил и отсутствие желания наступать и даже просто принять бой. Но в то же время она прибавила нашему врагу самомнения и в будущем помогла нам вовлечь турок в желательный для нас бой.

После этого дела отряд до половины июля стоял у Игдыря в бездействии.

В начале июля барон Врангель получил от князя Бебутова ответ на свою просьбу разрешить ему перейти неприятельскую границу, причем он свое желание мотивировал как тем, что разбитием Баязетского корпуса он лучше всего оградит Ереванскую губернию от вражеских покушений, так и тем, что для отряда надо было выискать на период наступающего жаркого времени более выгодную в гигиеническом отношении стоянку. Князь Бебутов не воспрепятствовал барону Врангелю действовать наступательно, если он находил возможным это сделать со своим небольшим отрядом,

451

 

но выражал надежду, что вследствие этого Ереванская губерния не останется без защиты.

Барон Врангель, надеясь вызвать на бой турецкий корпус Селима-паши⁷², который, как было известно, вышел из Баязета и расположил свои войска в долине, верстах в шести от перевала через пограничный хребет Агри-даг, решил выступить с отрядом из Игдыря вечером 16 июля, чтобы на рассвете занять перевал и тем опередить турок. Все приготовления делались в большой скрытности, а произведенная раньше рекогносцировка дороги до перевала обеспечивала успех ночного марша.

Выступление должно было начаться в 8 часов вечера. Впереди колонны направлялись конница, 7 сотен казаков и 7 сотен милиции; за ними в двух верстах пехота, имея артиллерию между батальонами, далее обозы и за ними в прикрытии сотня казаков и сотня армян. Орговского поста отряд должен был достигнуть еще в темноте, а с рассветом двинуться к перевалу, до которого оставалось 9 верст.

От Орговского поста кавалерия должна была двинуться в трех колоннах, имея правую на колесной дороге, по которой следовал отряд. Кавалерия должна была занять три вершины, которые доминировали над перевалом, и удерживать их в своих руках до прохода пехоты, после чего собраться за флангами этой последней.

Войска были обеспечены продовольствием на 4 дня, а прочие обозы и парк были оставлены в Игдыре под прикрытием двух рот.

С самого начала движения мелкие неудачи преследовали отряд Врангеля. Пошел дождь, дороги попортились, и отряд мог собраться у Орговского поста, когда уже рассвело, т. е. скрытность сосредоточения наполовину была потеряна. Кавалерии поэтому не удалось опередить башибузуков в занятии двух правых вершин, и только войсковому старшине Чернову удалось разбить партию курдов и занять левую, наименее важную для нашего отряда высоту. Но Чернов увлекся преследованием отходивших курдов, наскочил в долине на следующий их, более многочисленный, отряд и должен был отойти на высоту, потеряв несколько человек. Этот маленький эпизод был роковым для Селима-паши. Получив отрубленные головы наших раненых, он так воодушевился, что изменил прежнему своему решению не предпринимать боя и отдал приказание своему отряду идти навстречу русским. Такому решению содействовали также показавшиеся турецкому паше нерешительными наши действия при демонстрации у Орговского поста 23 июня.

Хотя турецкая кавалерия, а вслед за ней и иррегулярная пехота постепенно усиливались на высотах, но нашей коннице удалось, пробираясь под дальним огнем турок, перевалить через хребет и занять по ту его сторону небольшое озеро Джан-гёль, или Чин-гин⁷³; оно имело большое значение как единственный

453

в окрестностях поля сражения источник воды при наступавшей тропической жаре.

Наша пехота, отдохнув немного на Орговском посту, выступила оттуда в 8 часов утра. Хотя погода прояснилась, но размокшая дорога, крутые подъемы и наступившая жара сделали этот девятиверстный переход крайне затруднительным; люди, ослабевшие от лихорадок, падали по дороге, как мухи, и сильно утомленный и ослабленный отсталыми отряд прибыл к озеру лишь в полдень.

Барон Врангель, видя чрезмерное утомление войск, решил оставить на позиции, не доходя двух верст до перевала, часть отряда в составе батальона, четырех орудий и двух сотен со всем обозом, чтобы опереться на него в случае необходимости отступления. Таким образом, на перевале собралось 4 слабых батальона пехоты, 8 орудий и 12 сотен кавалерии общей численностью до 3000 человек. Но нам все-таки удалось опередить турок, регулярная пехота которых и артиллерия еще не подошли.

Начальник отряда решил дать небольшой отдых своим утомленным войскам около озера Джан-гёль. Батальоны построились в две линии ближе к отлогостям правых высот, чтобы отклониться от огня башибузуков, занимавших левые высоты, составили ружья и, утолив жажду и голод, заснули под прикрытием цепи штуцерных, высланных влево против башибузуков. Это оригинальное, но в данной обстановке необходимое положение отряда на отдыхе под огнем противника, когда для некоторых сон отдохновения переходил в вечный сон, продолжалось до подхода главных сил Селима-паши.

В исходе первого часа дня наши посты стали доносить о приближении турецкой пехоты и артиллерии, и вскоре Селим-паша развернул свой боевой порядок по ту сторону озера, поперек дороги, в расстоянии около тысячи шагов от нас. Пехота стала в две линии батальонов, имея 4 орудия в первой линии, а башибузуки — на флангах, под прямым углом к пехоте. Всего у Селима-паши было около 12 тысяч человек, из которых 5 тысяч регулярных войск⁷⁴.

В час дня началась артиллерийская перестрелка, причем с нашей стороны отвечали 4 орудия, выдвинутые вправо от расположения пехоты и прикрытые казаками и болотом.

Тем временем отряд наш отдохнул и к нему успели подтянуться отставшие на походе люди.

Барон Врангель решил атаковать на много превосходящего противника и приказал подтянуться оставленному в тылу резерву. Но атака турок представляла в данном случае дело особенно тяжелое ввиду занятых ими позиций. Двигаясь против центра, мы оставляли влево на труднодоступных высотах массу башибузуков, которые изза завалов могли поражать наши наступающие колонны своим огнем и отрезать нам в случае неудачи путь отступления. Атаковать же первоначально башибузуков было невозможно, так как на своей по-

454

зиции они были почти неприступны; приходилось потратить на это очень много времени, утомить войска и все время находиться под угрозой атаки центра неприятельского боевого порядка.

Поэтому барон Врангель решил энергично атаковать центр, пройдя мимо башибузуков и не обращая внимания на их огонь, который из-за дурных ружей не мог быть действенным. Батальоны по одному двинулись вперед по левому берегу озера, имея 4 орудия за головным батальоном, и начали быстро наступать под прикрытием огня оставшихся пока на прежней позиции остальных четырех орудий. Пройдя озеро, батальоны и артиллерия разворачивались вправо, чтобы дать место сзади идущим частям, а также чтобы уклониться от огня башибузуков. Когда на противоположном берегу озера боевой порядок вновь построился в две линии, войска быстро начали наступать на турецкую позицию под прикрытием переезжавшей поэшелонно с позиции на позицию артиллерии и огня штуцерных.

Первоначально турки, когда мы начали становиться в ружье, полагали, что, по примеру 23 июня, мы начнем отступать, а поэтому были совершенно ошеломлены, увидев наше энергичное наступление. Когда батальоны первой линии пошли уже у штыки, казаки вынеслись в карьер из-за обоих флангов и ударили на турок вместе с первой линией пехоты. Рукопашный бой продолжался лишь несколько минут, так что вторая линия не успела даже принять в нем участия, и турки обратились в бегство. Таким образом, центр противника был прорван, и иррегулярные войска, находившиеся во флангах, на высотах, совершенно отрезаны. Барон Врангель послал кавалерию преследовать бегущий центр, а батальоны второй линии направил в ротных колоннах атаковать с тыла и флангов башибузуков, отрезанных на высотах. Здесь турки засели за камнями и по мере наступления наших войск поднимались все выше. Ротам с громаднейшим трудом, пробивая себе часто дорогу штыком и пулей, пришлось карабкаться до самой вершины, где они покончили с противником.

Результатом сражения было полное поражение отряда Селимапаши; 4 орудия, 3 зарядных ящика, несколько знамен, масса боевых и других запасов, а также два турецких лагеря достались в руки победителей.

Более 2000 неприятельских трупов осталось на поле сражения; все же потеря их превосходила 3000 человек. Наши потери достигали 400 человек, и в том числе в начале боя был ранен и барон Врангель, который до окончания сражения не позволил сделать себе даже перевязку. Впрочем, ввиду незначительной силы отряда, в особенности по сравнению с противником, вынос раненых до окончания боя вообще был воспрещен.

Кавалерия преследовала неприятеля на протяжении трех верст, после чего была, ввиду чрезмерного утомления коней, остановле-

455

Баязет

на, и отряд расположился на ночлег биваком на месте турецкой позиции, откуда была видна вся Баязетская долина.

Турки очистили Баязет и продолжали свое безостановочное бегство к Вану, комендант которого отказался впустить их в город. Виновником поражения считали Селима-пашу, который первым обратился в бегство с поля сражения.

На следующий день отряд барона Врангеля двинулся к Баязету, который был занят 19-го числа. В этом городе захвачены были громаднейшие запасы пороха, снарядов и продовольствия, а также 3 орудия.

Однако начальник отряда не счел возможным при недостатке имевшихся у него сил оставаться в Баязете и, уничтожив запасы, которых он не мог взять с собой, 22 июля выступил оттуда с целью расположиться ближе к нашим пределам и тем лучше обеспечить защиту Ереванской губернии. Он выбрал местом стоянки АбазГёльский перевал, имея между прочим целью господствовать над главным караванным путем из Персии и в то же время своим движением по направлению к Карсу оказать содействие Александропольскому отряду. У Абаз-Гёльского перевала барон Врангель простоял до сентября, после чего перешел к Каравансарайскому перевалу, лучше прикрывавшему Ереван.

Союзникам занятие нами Баязета было крайне неприятно, в особенности потому, что оно делало невозможной сухопутную торговлю Англии с Персией и, по подсчету лорда Редклифа, должно было принести Англии убыток только за один год в 60 миллионов

456

рублей. Они успокоились только тогда, когда мы вновь вошли в наши пределы.

Император Николай встретил с радостью весть о победе под Баязетом, тем более что она должна была воздействовать в благоприятную для нас сторону и на колеблющуюся Персию. Барон Врангель, которому всецело принадлежала честь победы, был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени⁷⁵.

июня князь Бебутов начал с Александропольским отрядом наступательное движение за Арпачай с целью отойти вперед на 2—3 перехода, войти в пределы Турции и занять выжидательное положение на выгодной позиции. Такое расположение князь Бебутов считал наиболее выгодным для обеспечения защиты наших границ, и, не полагая пока, как известно, возможным наступать к Карсу, он рассчитывал выдвижением в турецкие пределы заставить неприятеля атаковать его корпус, принять бой и разбить турок.

Одновременно с этим князь Бебутов отдал уже известное распоряжение Ереванскому отряду барона Врангеля перейти к Оргову или Игдырю, чтобы своими демонстрациями отвлекать внимание неприятеля. Начальнику же Ахалкалакского отряда он предписал в случае вторжения турок в его участок в значительных силах не вступать с ними в бой, а, усилив гарнизон Ахалкалака, отступать по направлению к Цалке и далее, до урочища Маглиса, удерживая неприятеля на всех удобных для этого позициях.

Александропольский отряд выступил, имея во главе князя Бебутова и вновь назначенного ему помощником князя Барятинского, в составе 17 батальонов⁷⁶, 26 эскадронов драгун, 72 орудия,

14 сотен казаков и 14 сотен вновь набранной весной милиции⁷⁷. В Александрополе же были кроме линейного батальона оставлены еще 2¹/₄ батальона, 4 орудия и 1¹/₂ сотни казаков⁷⁸.

20 июня корпус перешел через Карс-чай и остановился на ночлег в 10 верстах от этой реки, между селениями Палдерваном и Кюрюк-Дарá⁷⁹, примыкая левым флангом к подошве горы Кара-Ял. До турецкого лагеря у селения Хаджи-Вали оставалось около

15 верст. Здесь Александропольский отряд простоял в близком соседстве

с турецкой армией свыше месяца, не предпринимая ничего решительного. Ни две победы князя Андронникова в Гурии, ни оказавшиеся впоследствии совершенно верными сведения, получаемые из Петербурга и от наших пограничных консулов, о расстройстве Анатолийской армии турок, ни, наконец, настоятельные требования императора Николая не могли заставить князя Бебутова предпринять дальнейшее наступление. Ссылаясь на то, что собираемые им сведения о положении неприятельской армии совершенно

15

457

не соответствуют составленному в Петербурге мнению об ее расстройстве, он упорно отказывался идти со своим уменьшенным, против первых предположений, отрядом вперед. Князь Бебутов боялся, а отчасти и предугадывал, что Зафир-паша не примет боя в поле, отойдет к Карсу или даже за него и Александропольскому отряду придется осадить эту крепость и быть, кроме того, готовым дать отпор турецкой армии, если бы она двинулась на выручку гарнизона крепости. Для таких действий командующий корпусом не признавал свой отряд достаточно сильным. Вообще, читая всю переписку князя Бебутова, относящуюся к тому времени, можно составить о нем мнение как о генерале, не обладавшем необходимой решимостью в составлении и исполнении широких стратегических задач. Это был отличный генерал поля сражений, но не театра военных действий. На поле битвы он обладал завидной решимостью, энергией и упрямством, а также способностью быстро ориентироваться и наметить слабую точку противника, куда следует нанести удар. Стратегические же операции, очевидно, были князю Бебутову не по плечу; у него не было широкого размаха мысли, строго и определенно установившегося в данной обстановке взгляда и решимости в достижении главной, наиболее существенной цели, не отвлекаясь побочными и мелкими задачами. Стратегические комбинации князя Бебутова отличались осторожностью и заключались в желании заставить неприятеля дать бой в выгодной для него, князя Бебутова, обстановке, не заботясь о том, чтобы это дорогое на войне средство произвело существенное влияние и на ход всей кампании. Немудрено поэтому, что каждая победа Александропольского отряда не производила на англо-французов серьезного впечатления, так как эти победы оказывали весьма малое влияние на ход всей кампании. И нельзя не согласиться с основательностью иронического замечания графа Граббе, сделанного им после получения известия о взятии бароном Врангелем Баязета. «Наконец-то,— занес он в свою записную книжку,— успех с последствиями, кроме трофеев»⁸⁰.

Во время продолжительной стоянки у Кюрюк-Дара князь Бебутов вел оживленную переписку об усилении войск, находившихся под его командой. В противоречие с раньше высказанным мнением, что Ардаган не стоит брать прежде Карса, так как падение этого последнего повлечет за собой и падение первого, князь Бебутов, находясь уже на позиции у Кюрюк-Дара, поднял вопрос о том, что его наступлению на Карс должно предшествовать занятие Ардагана. С этой целью он просил⁸¹ подчинить ему Ахалцыхский отряд и усилить его 4 батальонами из Гурии. Тогда отряд этот мог бы, оставив 5 батальонов для прикрытия Ахалцыха, самостоятельно действовать с остальными 7 батальонами против Ардагана; князь же Бебутов со своей стороны оказал бы ему поддержку. После же

458

взятия Ардагана два батальона предполагалось оставить в нем гарнизоном, два отправить в Ахалцых для усиления находившихся там пяти батальонов, а три присоединить к Александропольскому отряду. Это усиление, с прибытием к князю Бебутову еще Ряжского полка из Тифлиса и Александрополя, дало бы ему возможность «решительно наступать и, если бы неприятель заперся в Карсе, не дав прежде боя в открытом поле, то приступить и к правильной осаде этой крепости». Через несколько дней в ответ на сообщенное генералом Реадом желание государя о наступательных действиях Александропольского отряда князь Бебутов вошел с новым предложением уже совершенно оборонительного характера⁸².

Исходя из заключения, что турецкий корпус, расположенный у Хаджи-Вали, начал после прихода нашего отряда в Кюрюк-Дара уменьшаться в своей численности и отходить под стены Карса, князь Бебутов пришел к заключению, что турки имели намерение завлечь его к Карсу, удаляя от правого фланга, и дать бой в невыгодной для него обстановке. Не желая предоставить неприятелю подобной выгоды и не считая возможным без просимых подкреплений предпринять осаду Карса, князь Бебутов по-прежнему решил оставаться на месте с целью выманить неприятеля в открытое поле. Но одновременно с этим он затрагивал другой вопрос. До Кавказа уже дошли слухи, что наша Дунайская армия отходит на Серет. В таком случае, писал князь Бебутов, не подлежит сомнению, что Франция и Англия предоставят защиту Турции ее собственным войскам, а свои десанты направят в Азиатскую Турцию и, вернее всего, в Батум. Отсюда они могут действовать на Ахалцых, Ахалкалаки или в тыл Александропольскому отряду. Такая нарисованная князем Бебутовым в одностороннем, безусловно, освещении картина вызывала его на мысли не о наступлении, а об обороне своих пределов.

Интересно заметить, что в то же самое время факт отхода нашей Дунайской армии за Серет вызвал в Петербурге совершенно противоположный взгляд на предстоявшие действия на Кавказе. «Нужно, чтобы успех был вполне достигнут вами,— писал князь Долгоруков князю Барятинскому⁸³,— так как ваши удачи могут, кроме благотворных откликов в горах Кавказа, принести с собой сильное отвлечение в наступательных проектах союзников на других пунктах театра военных действий».

Генерал Реад вполне согласился с доводами князя Бебутова о необходимости озаботиться об ограждении своих пределов, а не о наступательных операциях и испрашивал по этому поводу высочайших указаний⁸⁴.

«Предположения эти,— отвечал князь Долгоруков генералу Реаду⁸⁵,— тем более удивили государя императора, что они составлены после двух блистательных побед, одержанных войсками

459

Гурийского отряда, и, таким образом, вовсе не соответствуют местному положению дел на азиатском театре войны. События же, совершавшиеся на Дунае, отнюдь не могут быть поводом к перемене нашего плана действий в Азии... Внимательное обсуждение общего положения дел, напротив того, побуждает государя императора подтвердить и ныне Высочайшие указания. Нет сомнения, что если бы мы открыли решительные наступательные действия немедленно после перехода через Арпачай, то турки, захваченные врасплох, не успели бы отправить своих тяжестей в Карс и подверглись бы материальным потерям более значительным, нежели те, которые мы могли бы теперь им нанести. Его Величество тем менее может себе объяснить бездействие князя Бебутова, что он должен знать расстроенное состояние турецкого корпуса в Карсе и... в таких обстоятельствах государь император считает себя вправе ожидать, что князь Бебутов не замедлит направить вверенные ему войска к поражению неприятеля».

Но прежде чем это предписание дошло до Кавказа, князь Бебутов нанес решительное поражение Анатолийской армии у КюрюкДара при следующих обстоятельствах.

Мушир Зафир-паша, любимый войсками, сделал очень много для приведения армии в порядок в административном и хозяйственном отношениях, но у него не хватало характера поддерживать дисциплину и мерами строгости искоренить в армии злоупотреблений. Эти недостатки мушира могли быть уменьшены деятельностью его начальника штаба Куршида-паши (генерал Гюйон), в общем малосведущего, но наиболее талантливого из всех иностранных офицеров, в изобилии наполнявших Анатолийскую армию. Он был способен восстановить дисциплину и придать войскам хоть немного боевой облик. В этом имелась существенная необходимость, так как армия отличалась тем, что люди ничем не занимались и никогда не выходили из палаток не только для маневров, но и для парадов. Бездеятельность выражалась, между прочим, и тем, что, обладая массой иррегулярной кавалерии, турецкая армия не имела никаких сведений о наших войсках; о всех наших передвижениях и действиях в турецкой главной квартире становилось известно только после того, когда они уже были совершены. Но генералу Гюйону не удалось принести пользы Анатолийской армии. Среди массы иностранных офицеров, вошедших в состав этой армии, царил не культ военного искусства, а культ интриг, во главе которых стояли польские и венгерские эмигранты и в особенности Арелан-паша (граф Быстроновский). Полковник Мёфрей, представитель французского главнокомандующего при мушире, предупреждал маршала С.-Арно, что при таком положении надо ждать в армии катастрофы, и требовал удаления Арелан-паши⁸⁶.

460

В половине июня Анатолийская армия была расположена под стенами Карса, имея свой авангард у Хаджи-Вали и аванпосты между Карсом и Арпачаем. После выдвижения князя Бебутова к Кюрюк-Дарá, башибузуки под начальством Измаила-паши (англичанин Кмети) отошли к Ингедери, и авангард был усилен до целой дивизии. Мушир решил отбросить князя Бебутова на ту сторону Карсчая и потому приказал всей своей армии сосредоточиться к Хаджи-Вали. Но в это время он получил из Константинополя повеление оставаться в оборонительном положении и поэтому, несмотря на переход наших войск на турецкую территорию, решил удерживаться у ХаджиВали, где и пробыл до 24 июля (5 августа).

22 числа Зафир-паша получил достоверные сведения о полном поражении Баязетского отряда и о намерениях после этого барона Врангеля и князя Бебутова соединиться вместе для совместных действий против Анатолийской армии, причем барон Врангель должен был действовать во фланг, по дороге из Кагызмана. В таких обстоятельствах мушир собрал военный совет для решения вопроса, что делать. На совете было решено, что турецкая армия не могла без большого риска оставаться долее у ХаджиВали и ожидать, пока оба неприятельских корпуса не начнут совместных действий с разных сторон. Необходимо было расстроить планы русских генералов, разбить или по крайней мере поколебать неприятеля, пока возможно было иметь дело с одним из его отрядов. Муширу оставалось решить только, отходить ли ему к Карсу и оттуда выслать часть армии к Баязету для атаки барона Врангеля или же атаковать со всей свежей армией корпус Бебутова, перед которым его войска так долго стояли. Но при выполнении первого предложения часть турецкой армии оставалась бы перед Карсом лицом к лицу с более многочисленным противником, и в то же время против Баязета нельзя было бы выслать отряд настолько сильный, чтобы быть уверенным в победе. Поэтому остановились на втором предложении, и совет единогласно ре-