Пропозициональные модели/структуы

(prepositional models/structures) - Наиболее популярными представле­ниями знаний являются в настоящее время сетевые П.М., в которых каждый отдельный узел сети являет собой пропозицию, отражающую в отдельном виде отношения, характеризующие объекты и события. По мнению Андерсона и Бауэра [Anderson, Bower 1973], слова могут взаимоассоциироваться лишь при условии, что соответствующие им понятия входят в закодированные в память пропозиции. С когни­тивной точки зрения долговременная память человека представляет собой огромную сеть взаимопересекающихся пропозициональных деревьев, каждое из которых включает некоторый набор узлов памя­ти с многочисленными связями. Целый ряд экспериментальных ис­следований продемонстрировали ««психологическую реальность»

134

 

П.М. [Stevenson 1993: 106], в силу того, что П. структуры отражают не только лингвистические знания и их организацию, но и структу-рацию визуальной информации [Badecker 1991; Canseco-Gonzalez et al. 1990]. Выдвижением П.М. подчеркивается то обстоятельство, что типы информации, обработанные разными когнитивными система­ми (зрением, языком и др.) проявляют сходство общих принципов организации разной информации [Badecker 1991: 373].

Обращение к вопросу о формах репрезентации мира в голове человека, а следовательно, проблема выяснения места пропозиции среди других форм представлений о мире в памяти человека стал в последние годы основным вопросом, ответ на который разводит ученых по диаметрально разным позициям. Одни считают, что все хранимые в памяти типы информации (как языковые, так и неязыко­вые) репрезентируются в человеческой памяти единой пропозицио­нальной формой. Другие склоняются к мнению о возможности и непропозициональных форм хранения информации и подчеркивают важность образной и гештальтной форм хранения знаний в памяти; ср. разные точки зрения [Залевская 1985: 159-170]. Ученые, защи­щающие первую точку зрения, подчеркивают, что вся информация поступает в память в виде наборов П.М. Считая предикацию веду­щей функцией языка, а отношения между субъектом и предикатом -отражающими способ, посредством которого человек познает окру­жающий мир [Anderson, Bower 1973]. Логика их рассуждений такова: до поступления в мозг и для такого поступления информация должна быть обработана в форме пропозиционального типа. Память хранит пропозиции и потому, что опыт поступает в память в этой форме утверждений о мире. Но чтобы признать эту позицию правильной, надо исключить поступление в память чувственного опыта еще не организованного в некие «утверждения» и тем более не имеющего (не воплощенного) в субъектно-предикатную конструкцию. К тому же рассматриваемая точка зрения как бы исключает возможность включения в память нерасчлененного образа, картинки, что вообще

    нереально [Панкрац 1992: 17].

           Иногда П.М. трактуются как целостные образования, как ба-зисные элементы значения, воспринимаемые и воспроизводимые как единое целое независимо от того, как много аргументов они вклю-чают. Но тогда становится неясным различие между гештальтом (целостностью) и пропозицией («расчленяемой целостностью»). Да-же если рядом ученых допускается, что информация может быть из-начально представлена в других формах, все равно высказывается уверенность в том, что даже эти формы должны трансформироваться далее в пропозиции [Norman, Rumelhart 1975: 8; Fodor 1980; 1983; Кempson 1989: 139-140]. В числе аргументов в пользу этой точки зрения обычно называют существование такой формы репрезентации знаний, которая «не зависит от специфики естественного языка и позволяет аналогичным образом представлять и использовать во

                                                                                                                135

 

всех ментальных процессах информацию, полученную как через язык, так и через перцепцию, независимо от первоначального источ- ника информации» [Залевская 1985: 156]. Г.В.Чейз и Г.Кларк пока­зывают, что картина получает такую же семантическую интерпрета­цию как и предложение; в обоих случаях интерпретация носит форм пропозициональной структуры тем более, что всегда имеет место сравнение. Все это свидетельствует, по их мнению, о сложности раз­граничения этих двух форм репрезентации [Chase, Clark 1972: 46-48]. Другой точки зрения придерживается ряд ученых, среди кото­рых особо выделяется А.Пейвио [Paivio 1971; 1978; 1986], который защищает гипотезу двух форм кодирования информации (dual coding), согласно которой невербальные, образные -знания и языко­вые знания трактуются как перерабатываемые двумя раздельными, но взаимосвязанными системами. «Функционально, подсистемы независимы в том смысле, что каждая из них может быть активизи­рована независимо от другой или они могут быть активизированы параллельно. В то же время они функционально связаны таким об­разом, что активизирующее начало одной подсистемы может быть инициатором активизации другой подсистемы» [Paivio 1986: 54]. Образная форма репрезентации знаний, - по мнению А.Пейвио, является независимой, непропозициональной, однако это не исклю­чает, что и образная форма может интерпретироваться в пропози­циональных терминах [Paivio 1986: 31]. Таким образом, речь идет о своеобразной «взаимопереводимости» этих форм представления зна­ний. Симптоматичным является также и компромиссная позиция, к которой приходят Дж.Андерсон и Д.Кирас. Не отказываясь от за­щищаемой гипотезы, согласно которой пропозициональная форма представления знаний имеется в памяти и для языковой и для неязы­ковой информации, они по существу делают таг навстречу сторон­никам гипотезы двух форм кодирования, подчеркивая, что сущест­вуют не одна и та же, а разные П.М. репрезентации для языковой и неязыковой информации [Kieras 1978; Anderson 1983; Kosslyn 1980; Pylyshyn 1984].

Важным преимуществом П.М. является продуктивность их ис­пользования при компьютерном программировании, тле. многие компьютерные языки используют процедуру исчисления предикатов или компьютерной обработки информации [Hasemer, Domingue 1989].

Так П.М. находятся в центре исследовательской парадигмы когнитивной науки. Имплицитно или эксплицитно они признаются в концепциях ученых, стоящих на противоположных позициях в рамках самых разных когнитивных теорий. В порождении и воспри­ятии речи П.М. используются для репрезентации концептов глаголов и имен [Norman, Rumelhart 1975]. При исследовании организации памяти П.М. являются важнейшим средством репрезентации семан­тической памяти, схема, скриптов и других структур знаний [Shank,

136

 

Abelson 1977; Anderson 1983]. П.М. занимают центральное место при изучении способов «решения проблем» [Anderson 1983].

                                                                                               Ю.П.

ПРОПОЗИЦИЯ (proposition). Понятие П. в специальной лите­ратуре трех последних десятилетий является одним из наиболее часто употребляемых терминов когнитивной науки вообще и когнитивной лингвистики в частности, используясь здесь для обозначения особой оперативной структуры сознания и/или особой единицы хранения знаний в голове человека. Широко применяемое в школе логического анализа, хорошо известное в компьютерных моделях познания и в пнформационно-процедуральных моделях, моделях по искусствен­ному интеллекту и психологии, оно продуктивно в сфере лингвисти­ки, ибо в целом ряде моделей порождения и понимания речи понятие • П. является ключевым [Anderson, Bower 1973; Kintsch 1974; Norman, Rumelhart 1975; Anderson 1976; Johnson-Laird 1983; Paivio 1983; 1986; Giv6n 1984; Pylyshyn 1984; Gardner 1985; Ellis, Hunt 1993; Stevenson 1993]. Но в каждом из этих направлений понятие П. получает свое собственное определение и свою собственную интерпретацию, сво­дясь то к утверждению об истинном положении дел в мире, то к внутренней непротиворечивости каких-либо высказываний. Пони­мается оно иногда и как некое концептуальное объединение, некое содержательное целое с определенными компонентами этого целого, причем целое «амодальное», т.е. не связанное напрямую с модусом его существования в голове человека; между частями П. существуют определенные связи или отношения, трактуемые обычно как отно­шения функции к своему/своим аргументам, или же как отношения четырех главных типов - идентификации и тождества, номинации и характеризации [Арутюнова 1976].

Широкое распространение получили и представления о том, что П. формирует каркас будущего предложения и что все возмож­ные его трансформации определяются меняющимися формами объ­ективации и вербализации одного и того же неизменного и инвари­антного содержания, отраженного в самой П.

Когнитивный подход позволяет уточнить понятие П. за счет более полною вовлечения в сферу анализа принципов восприятия мира: все внешние события, объекты, явления и т.п. воспринимаются в их взаимодействии, взаимоотношениях, т.е. в их связях. Эти связи и отношения имеют место между разными сущностями, а представ­ления о связях или отношениях между объектами формируются на­ряду с представлениями о самих объектах и порождают особый тип репрезентации знаний - пропозициональный [Norman, Rumelhart 1975].

                                                                                                                                                      137

 

 

Представляется важным проследить за историей развития и становления этого понятия, тем более, что оно демонстрирует значи­тельные изменения в своем содержании в разных науках.

В логике этот термин был отнесен к семантической константе, необходимой в логических операциях по образованию предложений. Он обозначал то общее, что существует между данным предложени­ем и его переводом на другие языки или его внутриязыковыми пери­фразами. Под П. или логическим суждением подразумевалась опре­деленная форма мысли, утверждающая или отрицающая нечто о предметах действительности. Однако, как пишет Н.Д.Арутюнова, получив семантизирующий импульс, П. стала постепенно освобож­даться от категории субъективной модальности, передвигаясь тем самым в направлении от утверждения о событии, или положении дел, к обозначению того, что происходит в мире. Понятие П. прошло следующие этапы развития (Арутюнова I976J: 1) сначала оно соот­ветствовало целостному суждению как определенной форме мысли, состоящей из модуса утверждения и диктума; 2) затем оно было оп­ределено как «объективное» содержание мысли, отдельное от субъек­тивной модальности и непосредственно соотнесенное с «обозначае­мым» положение дел; 3) наконец, термин П. был применен к значе­нию той части любого предложения, той семантической структуре, которая способна соединяться с любым «модусом коммуникативной цели», т.е. с глаголами, выражающими целенаправленность речевого акта. Во многих современных концепциях разные понимания П. со­храняются и сегодня. Они сосуществуют, и единства в понимании П. нет до сих пор. В наиболее общем виде многие ученые разделяют определение П. как отражающей некие онтологически существую­щие отношения между предметами или предметом и его свойством и осмысленные как таковые в голове человека [Кубрякова 1986].

Связанные первоначально с логическим анализом предложе­ния, понятие пропозициональной функции было введено Г.Фреге для характеристики языковой конструкции, содержащей переменную. Эта конструкция при подстановке взамен переменной (аргумента) конкретного предметного значения превращается в содержательное выражение, имеющее истинностный или ложный характер (ср. под­становку в выражении «X - это дерево» аргумента «вишня», при котором оно превращается в истинностное утверждение, или же под­становку аргумента «фиалка», при котором утверждение становится ложным [Жоль 1990]. Элементарное высказывание базируется, таким образом, на элементарной пропозициональной функции f(x,y), где функция равносильна указанию на свойство некоторого индивида, а переменные (аргумента х, у) - конкретного индивида. Возможность истолкования предложения не только в рамках субъектно-предикатного противопоставления, т.е. чисто лингвистического фе­номена, но и в рамках противопоставления функции и аргументов, т.е. феноменов логики, знаменовало значительный шаг вперед в по-138

 

нимании предложения [Жоль 1990]. Оно позволило увидеть в строе- нии предложения реализацию определенной логической формулы. f(x) или же f(x,y), а далее считать именно константность этой форму- лы условием родства единиц, созданных на ее основе при заполненииформулы тождественными лексическими единицами. Учение Фреге| давало возможность развивать его идеи по двум направлениям. Од- но из них, по сути своей логическое, развивает ту часть учения Фре- re, которая касается соотнесения пропозициональной функции с представлениями некоторой предметной области, обеспечивающего истинность или же ложность формируемого таким образом выраже- ния.

Другое, гораздо более связанное с лингвистическим аспектом формирования предложения и других лингвистических единиц, на­правление касается а) путей реализации формулы f(x,y) и ее возмож­ных вариантов за счет заполнения ее частей разными единицами языка, а значит и б) тех отношений, которые усваиваются между функцией и ее аргументами в случае такого заполнения и, наконец, в) тех реальных языковых единиц, которые - как имена - могут быть сформированы на основе определенной конкретизации пропозицио­нальной функции. Если первое направление в развитии концепции Г.Фреге отражается в многочисленных версиях логических сем антик (ср. работы [Арутюнова 1976; Kempson 1989] и др.), то второе на­правление представлено - и тоже в формах, далеких от единообра­зия, - в тех школах современной лингвистики, которые занимаясь функтивно-аргументным анализом такой единицы как предложение, развивают идеи о глаголах как носителях конкретных пропозицио­нальных функций, требующих в своем использовании реализации при них аргументов, обладающих по своему числу или характеру такими свойствами, которые позволяют им удовлетворять требова­ниям «своего» глагола [Reichl 1982]. Именно в рамках второго на-I правления в фокусе внимания исследователей оказывается не столько логический анализ языка, сколько когнитивный и собственно лин­гвистический анализ [Арутюнова 1973; Богданов 1977; Филлмор 19811; Чейф 1983; Залевская 1985; Караулов 1987; Кубрякова 1991; Панкрац 1992; Cook 1979 etc.]. В голове человека некоторые сущно­сти действительно связаны определенными отношениями благодаря предметно-практическому опыту человека, повторному осмыслению мира и т.д. Возможно, однако формирование пропозиций и другого типа, когда человек связывает сущности воображаемого, фантазий­ного мира. П. поэтому формируются не только в ходе практической деятельности, научения и т.п. Они могут быть «истинными», но мо­гут быть и ложными: и те и другие, однако, могут получить языко­вую объективацию, притом в разных единицах языка. Трактовка П. в работах по порождению речи и по осуществлению речемыслительной деятельности человека созвучны когнитивной науке, в которой П. рассматривается в качестве структуры сознания, единицы хране-

                                                                                                               139

 

 

ния знания, единицы, репрезентирующей мир и выступающей в виде определенной формы его репрезентации.

Ю.П.

ПРОТОТИПИЧЕСКИЙ ПОДХОД (prototype theory; Proto-typentheorie; theorie des prototypes), или теория прототипов - новый подход к явлениям категоризации, к понятию как к структуре, со­держащей указания на то, какие элементы понятия являются прото­типами [Akmajian et al. 1984: 528]. В отличие от философского струк­турализма, в котором предполагалось, что значимость индивиду­альных знаков в рамках системы производна от системы оппозиций, теория прототипов утверждает, что множество оппозиций зависит от сигнификативного содержания индивидуальных знаков [Geeraerts 1993:72-73].

Различаются [KJeiber 1990к 9] три различных концепции П.П.: -собственно семантика прототипов (главным образом, это психологический и антропологический подходы в духе Э.Рош),

- семантика стереотипов (Х.Патнам) и

концепция фамильного (семейное сходство; го) сходства Л. Витггенштейна.

Есть два вида прототипов [Holenstein 1985]:

- единица, проявляющая в наибольшей степени свойства, об­-
щие с другими единицами данной группы,

- единица, реализующая эти свойства в наиболее чистом виде
и наиболее полно, без примеси иных свойств [Giv6n 1986: 195].

Продолжая феноменологическое положение о «двояком реа­лизме» [Husserl 1966: 206-207], утверждают, что различные сегменты опыта обладают различной значимостью и в рамках разных языков, и при сравнении внутри одного и того же языка. Никакое описание не может покрывать все случаи употребления конкретной языковой единицы, поскольку не все члены категории прототипичны [Bakker 1988: 18].

П.П. - подход к проблеме категорий, компромиссный между платоновским и виттгенштейновским fGiv6n 1984: 14].

Платоновский взгляд состоит в положении о строгой катего­ризации языка - лексических единиц, морфем, синтаксических кон­струкций и правил, регулирующих их употребление в коммуникации. В этой «списочной» (checklist) концепции слово либо обозначает данную вещь, либо нет. Категории дискретны и основаны на группи­ровках свойств, внутренне присущих (ингерентных) представителям соответствующих категорий. Виттенштейновский взгляд связыва­ют, напротив, с положением о недискретности, размытости границ, непрерывности и случайности в определении вещей и их именовании.

 

140

В теории прототипов, трактующей представление о функцио­нальном и когнитивном пространствах естественного языка, как у позднего Виттгенштейна [Wittgenstein 1969], принимается, что кате­гории языка не всегда, а возможно, и редко, определяются в терми­нах одной или нескольких (немногих) отличительных особенностей, необходимых и достаточных в качестве критерия именования. Кате­гории в рамках континуума формируются как пересечения некоторо­го числа «характерных» или «типичных» свойств -признаков, корре­лирующих с уместностью именования соответствующих предметов, но эти данные не бывают абсолютными. Континуум категорий об­ладает двумя различными градациями:

- все свойства-признаки имеют некоторый вес (в соответствии
со своей важностью, или значимостью) в установлении типичности
объекта;

- все члены категории обладают определенным рангом, соот­-
ветствующим количеству у них характерных свойств данного прото-­
типа.

Языковые единицы в П.П. организуются в семантические сети, основанные на прототипах [Rudzka-Ostyn 1993: 1]. Имеется [Weissenborn 1981: 256] функционально обусловленная иерархия ста­бильности и единообразия в отнесении объектов к тому или иному прототипу. Элементы лексикона образуют естественные категории, подверженные эффектам прототипичности [Rice 1980: 202].

В отличие от Виттгенштейна, сторонники теории прототипов принимают еще постулаты о группировке (clustering) представителей естественных категорий (биологических, когнитивных, поведенче­ских и др.) внутри пространства категорий, на определенной дис­танции от прототипа - т.е. от категориального среднего. Виттген-штейновская концепция «семейных сходств» предсказывала бы еди­нообразный разброс всех элементов категории относительно такого пространства: каждый элемент считался бы (хоть и в разной степени) представителем каждой категории. «Платоновский» подход скорее связал бы все элементы каждой категории с одной и той же точкой на непрерывном отрезке категориального пространства: члены од­ной категории из этого пространства не могли бы являться предста­вителями иной категории из того же пространства. В Т.П. отказы­ваются от обеих крайностей: имеет место скорее сгущение, группи­ровка предметов вокруг каждого из прототипов, но большинство этих предметов с самим прототипом не совпадают [Giv6n 1984: 15-16]. Прототипичность проявляются в том единодушии, с которым носители языка характеризуют значение языковых единиц (например, отдельных слов) в отрыве от контекста. Например, ха­рактеризуя значение предлога НА, показывают на поверхность [Taylor 1994: 19]. Такое значение демонстрирует лучший образец категории.

141

 

Развивалась П.П. одновременно в нескольких дисциплинах до некоторого времени почти независимо друг от друга: в когнитивной психологии, в этнолингвистике, в теоретическом языкознании и в философии. Корни ее лежат в феноменологических философских концепциях - в работах К.Штумпфа, Э.Гуссерля, М.Мерло-Понти [Holenstein 1985: 197]. Пионерами в разработке этой теории были представители когнитивной психологии, см. [Posner, Keele 1968; Rosch 1973; Rosch 1975]. Понимание значения связывается с обраще­нием к экземпляру или прототипу, а не с контрольным списком усло­вий, которым должна удовлетворять языковая форма, чтобы счи­таться удачно или правильно употребленной. Этот прототип заложен в человеческой мысли от рождения; он не анализируется, а просто «дан» (презентирован или продемонстрирован), им можно манипулировать [Fillmore 1975:123]. Идея прототипа содержится:

- в концепции «открытой текстуры» [Waisman 1953];

- в разграничении активирующего и иконического представ­лений памяти у Дж.Брунера [Bruner 1964];

-      в понятии «мысленная картина», в устройстве языкового перевода и в концепциях искусственного интеллекта, а также и в кри­тике искусственного интеллекта, когда говорят о неформализуемых способностях воспринимать индивидуальный образчик как позитив­ный или негативный пример парадигматического случая [Dreyfus1972];

- в традиционных исследованиях образного языка, фигур речи,
когда свойство, рассматриваемое как типичное в одном предмете,
переносится на другой предмет, называемый именем первого;

- в работах по нечетким понятиям (размытым множествам), в
рамках языковой категоризации [Zadeh 1965; LakofF 1972; Labov
1973];

- в антропологической лингвистике - в исследованиях катего­-
рии цвета [Berlin, Kay 1969; Coleman, Kay 1981; Kay, McDaniel 1978],
что нашло свое развитие в психологии и в психолингвистике в связи
с изучением восприятия отдельных предметов [Rosch 1975; Tversky,
Hemingway 1984];

- в лингвистической семантике - направление, связанное с ра-­
ботами [Bolinger 1965] и [Lakoflf 1972], в которых критиковался ари­-
стотелевский подход к значению, принятый на вооружение в кон­
цепции семантических правил Дж.Катца и П.Постала [Katz, Postal
1964] (см. работы Дж.Лакоффа fLakoff 1972; Lakoff 1977; Lakoff 1982;
Lakoff, Johnson 1980], Дж.Росса [Ross 1972; Ross 1973; Ross 1975],
Т.Гивона [Giv6n 1982] и др.).

Семантика прототипов в концепции Ч.Филлмора [Lambert, Fraassen 1970] определяет значение определенной лексемы, считая сначала, что существуют только типичные случаи, - но затем указы­вает, что и другие объекты могут быть отнесены к той же категории, хотя и не отвечают всем критериям [Fillmore 1978]. Это позволяет

142

 

 

достаточно гибко трактовать случаи подобные следующим [Fillmore 1975: 128-129]: сколько лет должно быть неженатому лицу мужского пола, чтобы его можно было назвать холостяком? (Младенец и подросток явно не годятся для такого именования.) Может ли монах называться холостяком? Может ли называться вдовой женщина, убившая своего мужа? Или та, которая выходила замуж несколько раз, но первый муж которой (в отличие от последующих) умер? Если носители языка расходятся во мнениях по подобным вопросам, то следует ли считать их носителями разных языков, диалектов и т.п.?

   Насколько стабильны такие диалекты? Чтобы ответить на эти вопросы, понятия «холостяк», «вдова», «диалект» должны определяться oтносительно некоторого «простого мира», в котором люди обычно женятся или выходят замуж, достигнув определенного возраста, причем либо никогда вторично не женятся и не выходят замуж, либо только овдовев. Этот «прототипический мир» значительно проще того, в котором мы живем, но помогает определить все усложнения постепенно, в результате процедуры уточнения, или аппроксимации.Обычная же, «платоническая» семантика «списка значений» (checklist semantics) пыталась бы составить список критериев, твердо необходимых для того, чтобы правильно именовать объекты

[Fillmore 1978: 153].

Постулируя внутреннюю структуру категорий, когнитивная семантика позволяет лингвисту останавливаться на той степени де­тальности в описании значений, какая ему доступна на данный мо­мент - не жертвуя общностью и цельностью используемых катего­рий. По ходу такого описания сеть семантических связей может по­степенно усложняться, то, что постулировалось раньше, может прийти в противоречие с более поздно указываемыми деталями, - но все спасает уже сама презумпция о том, что мы идем от более про­стого, более примитивного - к более тонкому [Janda 1993: 6]. П.П. используется и для описания фразеологии [Dobrovorskij I995].

В семантике используются следующие положения П.П. [Kleiber 1990: 18]:

- в значении одного слова объединяются языковое и энцикло­педическое знание (последнее включает представления о типичном и прототипичном),

- категории обладают внутренней структурой, отношения между элементами которой проявляются по-разному в речи,

- есть иерархия категорий, отражающая лексическую иерар­хию.

Понятие прототипичного элементарного предложения позво­ляет описывать все более сложные элементы ситуации в рамках ког­нитивной грамматики [Cook 1993: 568]. Иногда делаются попытки ввести функциональное измерение в П.П. [Seiler 1993: 115].

В П.П. считается, что категории размыты, не обладают четки­ми границами, есть градация по параметру «принадлежность к кате-

                                                                                                                     143

 

гории» [Craig 1986: 1]. Слово является именованием вещи не абсо- лютно, а лишь до некоторой степени [Coleman, Kay 1981: 27]. Люди формируют конкретный или абстрактный мысленный образ предметов, принадлежащих некоторой категории. Этот образ назы- вается прототипом, если с его помощью человек воспринимает дей­ствительность: член категории, находящийся ближе к этому образу, будет оценен как лучший образец своего класса или более прототи­пичный экземпляр, чем все остальные. Прототипы - инструменты, с помощью которых человек справляется с бесконечным числом сти­мулов, поставляемых действительностью [Verschueren 1987: 47-48].

Прототипы могут меняться с течением времени, в частности, в результате метафорического употребления терминов, когда катего­рия приобретает новых представителей. Такие изменения связаны с переопределением набора характерных свойств и относительных рангов [Giv6n 1984: 19]. Именно в этом состоят диахронические изме­нения лексикона, морфологии и синтаксиса. Различные люди опери­руют пространством этих категорий по-разному [Givon 1986: 98]. Итак, не только при усвоении языка, при эволюции и при изменени­ях языка, но и в индивидуальном употреблении человека проявляется гибкость категорий (организованных вокруг прототипов), реализо­ванная в столкновении человека с различными окружениями - лич­ностным, социальным, культурным, коммуникативным и биологиче­ским.

Прототипическая организация пространства категорий - след­ствие следующих факторов [Giv6n 1986: 98-99]:

1. Количество различных контекстов потенциально бесконеч-­
но: нет двух абсолютно одинаковых ситуаций.

2. Ресурсы памяти человека велики, но конечны.

3. Невозможно задать простым перечислением процедуры
поиска, определяющие, к какой из огромного множества дискретных
категорий следует отнести данный объект, - скажем, попарным со-­
поставлением контекстов и объекта на фоне каждой категории.

4. Усвоение; и интегрирование нового знания было бы невоз-­
можно, если бы аналогия или сходство устанавливались в результате
прямого сопоставления новой и старой единиц информации.

По [Lakoflf 1986], проявления прототипичности - «прототипические эффекты» - заключаются в том, что центральные члены категории (более близкие к прототипу, чем остальные) прояв­ляют иные когнитивные характеристики, чем нецентральные: быст­рее опознаются, быстрее усваиваются, чаще употребляются, ускоря­ют решение всяческих задач, связанных с идентификацией, а также используются в логическом вычислении того, что является референ­том для имени, - словом, используются при понимании категории в целом [LakofF 1986: 32]. Прототипические эффекты проявлены осо­бенно ярко, когда в рассуждении (особенно по аналогии), в распо-

 144

знавании и т.п. часть (или подвид, или элемент, или подмодель) ис- пользуется вместо целой категории (к таким случаям относятся, на- пример, метонимические модели категоризации) [Lakoff 1986: 33]. Источники этих эффектов различны [Lakoff 1986: 36-43]:

1. Пучки ощущений (experiential clusters). Базисной моделью
являются модели обычного, неметонимического типа. Обычно неко-торое число базисных моделей при пересечении дает комплексный
набор, психологически менее сложный, чем модели, входящие в такое
пересечение. Примером является понятие «мать».

2. Радиальные структуры: имеется центральный случай и его
конвенционализированные вариации. «Центральные представителикатегорий» и общие принципы (как в случае натуральных чисел)
сюда не входят. Радиальными структурами являются только те, при
которых вариации конвенционализированы и усваиваются как це-
лое. Сюда не относятся случаи, когда центральные представители
категории более общи, чем нецентральные - т.е., когда у нецен­-
тральных представителей больше свойств, чем у центральных.

В.Д.

ПРОЦЕДУРНАЯ СЕМАНТИКА (procedural semantics, compu­tational semantics; prozeduraJe Semantik; semantique procedurale), на­зываемая также иногда в русских переводах процессуальной (см., на­пример, [Виноград 1983: 123-124]) - направление в изучении семанти­ки языка, подчеркивающее связь между значением языковых выра­жений и процедурами их интерпретации- операциями конструиро­вания такого значения. П.С. ставит своей задачей «изучение отно­шений между языковыми объектами и психическими состояниями и процессами, участвующими в их производстве и понимании [там же: 126]. Под названием вычислительная, или компьютерная семантика [Чарняк 1983: 171; Городецкий 1989: 10] П.С. трактуется не просто как часть когнитивной науки, но компьютерной лингвистики [Halvorsen 1989]. Базисное положение: построить компилятор» для естественного языка (автомат, «понимающий» этот язык) - значит найти семантическую теорию для этого языка [Fodor 1978, 205]. Цель П.С. состоит в реконструкции и моделировании динамических ас­пектов понимания, продуцирования языка и мышления, особенно в рамках систем искусственного интеллекта. В П.С. используются по­нятия программирования (особенно - понятия программы, подпро­граммы и процедуры) непосредственно для описания и моделирова­ния речевой деятельности человека под когнитивным углом зрения. Одни представители этого направления (например, Р.Шенк) полно­стью отказываются от использования внепроцедурных средств пред­ставления семантики, другие (как В.Вудз) - пытаются сочетать фор- 145

 

мальный аппарат процедур с более традиционным логическим аппа­ратом. Обе разновидности пессимистично оценивались представите­лями теоретической семантики, см. [Fodor 1978: 204-205].

Постулаты П.С., по [Eikmeyer 1985: 32], включают: 1) регу­лярность процессов восприятия речи, 2) регулярность языкового употребления в различных классах контекстов, 3) субъективность, 4) протекание в реальном времени, 5) посегментностъ понимания, 6) зависимость от наличной интерпретации, 7) ограниченность ресур­сов, 8) непосредственность, 9) переанализ, 10) различение локальных и глобальных процессов анализа. Процедуры лежат в основе всех процессов человеческой когниции вообще. Когниция - проявление процедур, подобных компьютерным, содержащим указания на пред­писание и на единицы, контролирующие работу системы в целом. Обладая обратной связью, в зависимости от обрабатываемого в данный момент текста процедура работает по-разному [Eikmeyer 1985:31].

Предметом П.С. являются процессы продуцирования и воспри­ятия речи, т.е. процедуры понимания языка. В рамках П.С. строятся модели, с некоторым приближением воспроизводящие начало, тече­ние и завершение действий над текстовой информацией. Имеет место кооперированность этих действий и разделение труда. Подпроцессы понимания языка тоже регулируются своими правилами. Принима­ются также следующие положения [Rieser 1985: 23-27]:

1. Высказывания сами по себе не обладают значениями: гово-­
рящие придают своим высказываниям глубоко личностные интер-­
претации.

2. Говорящие способны классифицировать различные виды
своего речеупотребления по разным категориям.

3. Понимание - процесс пошаговый, а не одномоментный.

4. Интерпретируя чужую речь в предположении о недостаточ­-
ности имеющейся информации, человек выдвигает наиболее правдо-­
подобные гипотезы, «примеряемые» к контексту и к личному опыту
анализа данного текста и текстов вообще. Этот процесс, вообще
говоря, не зависит от того, сколько потенциальных интерпретаций
есть у текста. Учесть абсолютно все такие интерпретации невозмож-­
но: память одного человека ограниченна. Люди сами осознают де­-
фицит информации, а потому выдвигают гипотезы о том, какой
должна быть отсутствующая информация, на фоне которой следует
понимать данное выражение. При интерпретации речи имеют место
еще два вспомогательных подпроцесса: переанализ, моделирующий
исправление ошибочных интерпретаций, и установление относи­
тельной значимости разных процедур.

Процедурные диалоговые модели иногда связывают с рекон­струкцией - под процедурным углом зрения - соответствующих объ­яснительных моделей в языкознании [Metzing 1985: 65]. Целью этого является более глубокое представление о свойствах нормального и

146

отклоняющегося от нормы употребления языка и речи. Важным раз­делом диалоговой П.С. является и установление процедур интерпре­тации, работающих в рамках конкретных типов диалога. В этом ключе исследуются:

- структуры высказываний и стратегии их переработки;

- речевое взаимодействие людей;

- знания обыденной практики и сегментов социального мира,
лежащие в основе высказываний;

- формальные средства репрезентации для отражения динами-­
ки протекающих процессов и взаимодействия различных процессов и
структур [Metzing 1985: 68-69].

Процедурной грамматикой, по [Eikmeyer, Rieser 1985: 86], на­зывают набор техник, используемых говорящим при анализе речи и представляющая «новую парадигму» в теории грамматики. Бе эмпи­рически существенные задачи заключаются в следующем:

1. Она должна учитывать реальное время восприятия выска-­
зывания.

2. Человек анализирует высказывания, опираясь на свои пред-­
положения о свойствах естественного языка, на своеобразный грам­-
матический фон.

3. Реципиенты обычно обладают неполной информацией на
всех уровнях грамматики, а особенно - на синтаксическом и семан-­
тическом. Поэтому возможен переанализ и параллельная проработ-­
ка альтернативных гипотез.

4. Поскольку понимание речи связано с внутренним освоением
того, что проходит перед мысленным взором человека посегментно,
в реальном контексте, а гипотезы о структуре этих сегментов форми­-
руются только в рамках последующего контекста, - встает вопрос об
отношении сегментов текущего контекста к последующим. Видимо, у
человека есть локальные и глобальные принципы анализа, а распре-­
деление нагрузки на процедуры максимизирует организованность
взаимодействия между этими двумя видами принципов.

5. На понимании сказывается также постоянное межличност­-
ное взаимодействие говорящего и реципиента.

В.Д.

ПСИХОЛИНГВИСТИКА (psycholinguistics; Psycholinguistik; psycholinguistique) - наука о речевой деятельности людей в психоло­гических и лингвистических аспектах, включая экспериментальное исследование психологической деятельности субъекта по усвоению и использованию системы языка (langue) как организованной и авто­номной системы [Сагоп 1983: 16; Сагоп 1989: 24] (по [Fodor, Bever, Garrett 1974: xvii], то же, что экспериментальный ментализм). В фоку­се внимания П. - индивид в коммуникации.

                                                                                                       147

 

 

Одно из основных положений П. как когнитивной дисциплины состоит в следующем: обработка языка связана с серией «вычислений» (computations), производимых над ментальными репре­зентациями информации, поступающей от органов чувств (Дж.Фодор). П. - попытка установить временные и структурные характеристики различных типов «вычислений» и репрезентаций, участвующих в языковой обработке [Dijkstra 1990: 11].

В задачу П. входит исследование и моделирование:

- процессов планирования речи [Gies 1993: 21],

- механизмов, соединяющие воедино знание и использование
языка - в частности, процессов (алгоритмов) восприятия и продуци-­
рования речи [George 1989: 92], когнитивных процессов, взаимодейст­-
вующих с языковым знанием при продуцировании и понимании
языка [Caramazza, McCloskey 1982: 71; Tanenhaus 1988: 1-4];

- формы языкового знания, лежащего в основе использования
языка индивидами [Caramazza, McCloskey 1982: 71],

механизмов усвоения языка по ходу развития ребенка [Tanenhaus 1988: 1-4] (П. развития - 'developmental psycholinguist ics'); см. когнитивное развитие языка и освоение языка.

П. занимается не только нормальными, но и патологическими состояниями типа афазии и шизофрении, что позволяет выделить существеннейшие свойства устройства языка в целом. При этом опи­раются на методологическое положение, высказанное еще И.П.Павловым, что патология разъединяет сущности, которые в норме слиты и недоступны для прямого исследования [Dascal et al. 1981:64].

П., как и психология языка, рассматривает собственно дискур­сивную деятельность, оставляя в стороне механизм языка с его абст­рактными и статичными структурами. Главными объектами П., по [Farmini 1981: 55], являются: функционирование языка, продуциро­вание и репродуцирование дискурса и текста, риторика, стилистика, практика перевода и преподавание языка Появление П. объяснимо:

1. Развитием специализации в описании психологии языка. Сотрудничество лингвистики с психологией зародилось давно, еще в работах по экспериментальной психологии В.Вундта (подробнее об истории П. см. [Oksaar 1983: 291-294]). Только в результате развития психологии как (относительно) точной науки, в конце 1940-х гг., установились столь тесные отношения между психологией и лин­гвистикой при обработке накопленного материала, что можно стало говорить о рождении новой дисциплины, названной П. [Slama-Cazacu 1983: 306]. В 1950-е гг. получил широкое распространение сам термин «П.», обозначавший одну из дисциплин, занимающихся че­ловеческой коммуникацией, а именно, непосредственно декодиров-кой и кодировкой, соотносящими состояния сообщения с состояния­ми общения [Osgood, Sebeok 1965:,4]. В 1960-70-е гг. мы находим

148

 только стилистические варианты этой характеристики. П. занима­лась психологическими процессами, связанными с усвоением, проду­цированием и пониманием языка [Fodor, Jenkins, Saporta 1967: 161], исследовала природу языкового исполнения, в противоположность формальному изучению языка как некоторой абстрактной системы [Blumcnthal 1974: 1105] или исследованию процессов продуцирования и понимания высказываний [ibid: 1071]. Поскольку в Европе психо­логия речи («психология языка») зародилась довольно давно (особенно см. [Biihlcr 1934J), П. считалась частью общего такого ис­следования, ср. [Hdrmann 1967] (где не разграничиваются понятия 'Sprachpsychologie' и 'Psycholinguistik¹; в работе [Hermann 1979: 8] ука­зывается, что П. - некоторая подготовительная стадия к построению более широкой психологии языка, 'Sprachpsychologie¹).

     2. Общеметодическими факторами [Skiljan 1989: 351]. П. была

реакцией на структурализм, стремлением опровергнуть мнение, что структуры в основе своей неизменны. Именно в работах социолин­гвистов и психолингвистов демонстрируется нарушение равновесия языковых структур, как в индивидуальном, так и в коллективном аспектах. Но контекст и сама деятельность в области П. также измени­лись за период 1950-80-х гг., особенно когда появились нейролин-гвистика, патолингвистика, педолингвистика и т.д. Наблюдается и рост П. вглубь: есть теоретическая П., прикладная П. и П. развития ('developmental psycholinguistics'). По [Titone 1983: 274; Caron 1989: 24; Prideaux, Baker 1986: 1-14], за период 1950-90-х гг. П. развивалась следующим образом: 1. В начале 1950-х гг. П. занималась исследованием процессов кодирования и декодирования сообщений. Первым обобщением ре­зультатов в этой области была книга [МШег 1951] (обзор ее см. [Rubenstein 1951]), в которой рассматривались такие проблемы, как психологическая природа грамматических категорий, психологиче­ское определение слова и предложения, происхождение языка, соот­ношение между грамматической структурой и общественным факто­ром. О бихейвиористском подходе автора свидетельствовали: опора на наблюдаемое (исключение умозрительности), терминология (типа код, сообщение, шум, избыточность и особенно информация), исполь­зование математического аппарата Винера-Шеннона и направлен­ность на эксперимент. Взгляд через призму связи «стимулуреакция» и теории информации соединялись с лингвистическим подходом: на язык смотрят как на код (Осгуд и Себеок, Шеннон и т.д.). Структур­но-таксономическое понятие языка сочеталось с бихейвиористско-эмпирическим подходом к речевому поведению (Блумфилд и Скин-нер). В этот период спектр исследований был очень широк, от при­роды психолингвистических единиц (к ним относились фонемы и морфемы) и усвоения языка - до использования языка и патологии

                                                                                                                                               149

 

 

речи. Несомненными считалось, что языковая структура, семантика и культурные и социологические факторы играют решающую роль. Психолингвистический подход к языковым явлениям в эти годы был основан [Saporta 1955: 25] на двух общих положениях:

- Язык подчинен всем общим законам благоприобретенного
поведения.

- Для установления этих законов и их функционирования су-­
щественно рассмотреть относительную частотность явлений.

2. В 1950-1960-е гг. доминировало рационалистское объясне­ние явлений языка в русле генеративной лингвистики в сочетании с когнитивистской (менталистской) интерпретацией человеческого поведения (Хомский, Миллер). Язык рассматривался как граммати­ка, формальной модели описания языка придавался статус психоло­гической модели. В это время признавалось несомненным различение языковой компетенции (competence) и исполнения (performance) [Fodor, Fodor, Garrett 1975: 516]; полагали, что языковые структуры, зада­ваемые грамматикой, и на самом деле «вычисляются» слушающим по ходу реального понимания, чему противодействуют многочисленные факторы «исполнения», не имеющие отношения к этой грамматике; см. [Carlson, Tanenhaus 1982: 43]. Идеи Хомского сформировали П. в трех отношениях [Tanenhaus 1989: 1-4]:

- критика бихейвиористской трактовки языка и взгляды на
цели лингвистической теории сыграли решающую роль в развитии
когнитивной науки;

- формулировка Хомским вопроса об усвоении языка как ло­-
гической проблемы;

- трансформационная модель лежала в основе эксперимен-­
тальной П.

Распространение получили следующие положения:

- синтаксис играет центральную роль,

- различаются компетенция и исполнение (competence and
performance),

- исследование того, как усваивается язык, дает возможность
постичь языковые универсалии,

- порождающая грамматика является центральным компонен-­
том языкового описания, объясняющего понимание и усвоение язы­
ка.

Отсюда вытекала и «деривационная теория сложности пред­ложения»: существует прямое соотношение между трансформацион­ными правилами, участвующими в деривации предложения, и мен­тальными операциями, используемыми носителем языка при реаль­ном продуцировании и понимании этого предложения.

3. По мере того, как генеративная теория в 1970-х гг. теряла популярность, на первый план выходили следующие положения:

- декомпозиция предложений на множество пропозиций,

- роль внеязыковых факторов,

150

 

- стратегии восприятия,

- подход с точки зрения анализа предложения, с его интересом
 к поверхностным структурам.

Все чаще стали утверждать [Fodor, Bever, Garrett 1974], что

трансформационная модель не отражает специфики переработки
 языка; см. также [Marslen-Wilson 1975: 410]. Стало общeпризнан-
ным, что при понимании, продуцировании и усвоении языка мы не

просто используем структуры языка, а создаем их. Внимание иссле-дователей переключилось на психологическую значимость
t отдельных компонентов грамматики - на «исходные» структуры

различного вида. Именно в связи с ними тогда стали употреблять термин психологическая реальность. Упор теперь делается на стратегии «исполнения» (а не на компетенции) в рамках собственно психологической (а не формальнологической) теории использования языка. Переосмысляются процессы языковой переработки в рамках порождающей семантики, на основе антропологических и прагматических подходов к коммуникативно­му поведению (коммуникативная компетенция - Чейф, Хаймз и др.). В середине 1970-х гг. П. стала областью когнитивной психологии, в отличие от периода 1960-х гг., когда экспериментальная психология \ и П. избегали всяких точек соприкосновения [Kintsch 1974: 2].

4. В конце 1970-х гг. роль генеративной теории оказалась еще   под большим вопросом: исследователи всерьез засомневались в том, что трансформационная порождающая грамматика имеет реальное  отображение в психических процессах когнитивной переработки и в запоминании предложений. П. стала все больше отдаляться от лин-гвистических теорий [Seidenberg, Tanenhaus 1977: 556]. Высказыва- лось даже мнение [Black, Chiat 1981: 3], что стремление к достижению психологической реальности тормозит развитие П., сковывает свобо­ду действий в психологическом исследовании. К началу 1980-х гг. на передний план выходят социальная (социоцентрическая) контек-стуализация языка и социальные функции языковых сообщений. Личность переосмысляется в ее целостности - в поведенческом, ког­нитивном, аффективном, эгодинамическом измерениях - при обще­нии и обучении общению. Прокламировались следующие методиче­ские требования к П.; см. об этом [Tzeng 1990: 25-26]:

- необходимо перейти от исследования языковой компетенции к исследованию языкового «исполнения»;

- предложение следует рассматривать не изолированно, а в контексте, в дискурсе, в обычном разговоре и в неречевом контексте;

- на переднем плане должна быть семантика, синтаксис дол­жен стать более семантичным;

- логические, рационалистские модели языка не подходят для обычного языка и должны быть заменены динамическими психоло­гическими моделями.                                                   

                                                                                                           151

 

 

- следует перейти от этнолингвоцентризма к антрополингво-
центризму;

- при формулировке межъязыковых обобщений следует опи-­
раться на данные многих языков, а не одного (скажем, не латыни - в
большинстве традиционных грамматик, и не американского вариан-­
та английского языка, в порождающих грамматиках).

5. В конце 1980-х гг., когда П. стала больше ориентироваться на ЭВМ, появилось больше возможностей перевести расхождения по поводу метаязыка (у представителей различных концепций П.) в русло проверяемых эмпирических проблем [Tanenhaus 1989: 1-4]. Возродился интерес к роли языковой структуры в языковом поведе­нии [Carlson, Tanenhaus 1989: 1]: к концу 1970-х гг. П. сильно огра­ничила свои связи с собственно лингвистическим теоретизированием и вошла в состав когнитивной психологии. Одновременно в 1980-90-е гг. П. была ориентирована на исследование коммуникативной функции: в 1970-х гг. в фокусе ее внимания были предложения, те­перь же - тексты, раньше П. занималась исследованием систем, те­перь - анализом речи в действии. Основные черты современной [Сагоп 1989: 24]:

- стремление усвоить достижения когнитивной психологии,

- от чисто синтактического подхода (говорить - значит конст­-
руировать и распознавать предложения в соответствии с правилами
языка) переходят к исследованию семантических аспектов (говорить
- значит использовать язык применительно к контексту, к собесед­-
нику и к целям общения). Отсюда акцент на т.н. прагматической П.
[Kail 1985: 21-33], которая занимается коммуникативной функцией
языка. Эта функция оставалась до сих пор в тени у психолингвистов,
предпочтение отдававших понятиям типа неопределенность инфор­-
мации в рамках теории информации, что заставляло сводить обще­
ние к передаче информации и выносить за скобки исследования все,
что не связано с синтактикой - т.е. всю семантику и прагматику.
Прежняя П. по большей части отталкивалась от генеративистских
лингвистических моделей; на прагматическую П. лингвистические
концепции оказывают значительно меньшее влияние.

Одним из центральных понятий П. последних 20 лет является ментальный лексикон - как метафора, обозначающая обширную часть языкового знания, включая знание элементарных носителей языкового значения, их формы и ментальной организации. Особое внимание уделяется вопрос об использовании этого знания, о досту­пе к нему по ходу использования (когнитивной переработки) языка. Работы когнитивного направления П. продемонстрировали недос­татки тех моделей лексикона, в которых чувственные сигналы прямо соотносятся с ментальными репрезентациями (особенно модели вос­приятия «снизу вверх»). Было показано, что соответствующие про­цессы организованы интерактивно, так что существенны только те аспекты внутренней репрезентации воспринимаемых сигналов, ко-

152

 

которые непосредственно соотнесены с ментальной организацией хранимых единиц. А отсюда - один шаг до того, чтобы отказаться от метафоры ментального лексикона как хранилища информации, к которому человек обращается по методу использования обычного словаря; см. [Gunther 1989: 257-265].

                                                                                                         В.Д.

         РАЗУМ, ИНТЕЛЛЕКТ, УМ*... (mind; Veraimft) - поскольку   когнитивная наука определяется как наука о человеческом разуме (см.), это понятие (одно из самых сложных понятий науки вообще)  является ключевым для всего когнитивного направления. Более того. Даже если указанную науку определяют как изучающую когницию (познание) или мышление или ментальные процессы и т.п., все эти понятия тоже пресуппонируют понятие разума (ср. [Fromkin 1991: 82]) и требуют его объяснения как исходного для всего когнитивного анализа. Нередко указывают, что наука о разуме вырастает из по­пыток решения некоторых конкретных проблем современной науки в рамках трех ее более старых дисциплин, - физики с ее стремлением выяснить роль наблюдателя в проведении астрономических и анало­гичных им экспериментальных исследований, медицины с ее направ­ленностью на лечение безумия и изучением для этого физиологиче­ских основ мозга и его состояний в норме и, наконец, философии, давно ставившей своей целью установить источники знаний; ср. [Bever, Carroll, Miller 1984: 4]. Фактически, однако, еще большее ко­личество научных дисциплин было занято изучением разума и нема­ло специальных философских школ пытались дать ему, начиная с древности, свое общее определение. Предлагают свои частные опре­деления и логика, и теория познания, и философская школа созна­ния, и нейронауки, и психология, и все же это понятие не имеет об­щепринятого определения. Скорее можно говорить об аналитиче­ских дескрипциях этого феномена, а учитывая частую синонимию термина «разум» терминам «сознание» (см.), «рассудок», «ум», «дух», «интеллект» и пр. и даже термину «мозг», нетрудно заметить, что и эти аналитические дескрипции достаточно разнообразны и не всегда

легко сопоставимы.Интересно отметить, что основания такого неразличения и смешения имеют давние традиции: так, нередко указывают на то,

* Мы уже указывали на особую трудность перевода английского тер­
мина mind на русский язык, ибо он может означать практически любой из
терминов, описывающих ментальную деятельность и ментальную организа­-
цию, начиная от сознания и мышления и кончая разумом, мозгом, интеллек-
том, мыслью, поэтому и здесь выбор в качестве основного термина «разум»
можно считать относительно условным. См. также «Сознание».
                                                                                                                                                                               153

 

что «Критика чистого разума» И.Канта есть на деле трактат о соз­нании и что сами эти понятия употребляются у него «в крайне мно­гозначном и маловыясненном смысле» [Жоль 1990: 33]. И хотя, без­условно, когнитивная наука уже сделала немало для объяснения и описания понятия, сделала она немало и для того, чтобы внести в дефиницию Р. еще больше сложностей. Ведь считавшееся до сих пор достаточным указание на принципиальное отличие homo sapiens от всех иных представителей живого мира (благодаря наличию интел­лекта) и противопоставление человека машине как существа мысля­щего, наделенного разумом, было поставлено под сомнение новым рассмотрением человека как информационно-перерабатывающего устройства и мозга, оперирующего символами подобно тому, как это делает машина-компьютер.

Как отмечает Б.Экардт, когнитивная наука вырабатывает сейчас нечто вроде единого подхода к исследованию разума и хотя в ней предполагают не столько то, что разум или сознание - это некий механизм, перерабатывающий информацию, а то, что подобное предположение может пролить свет на работу мозга и его надо вся­чески проверить [Eckardt 1993: 4], фактически многие исследования детерминируются именно сравнением работы мозга и компьютера. Отсюда так называемая знаменитая «компьютерная метафора» (см.), решительно отвергаемая одними и признаваемая другими, но всегда рассматриваемая при рассмотрении проблем разума и мозга.

В когнитивной науке ее методологи и последователи за рубе­жом признают, что главным ее отличительным признаком был отход от бихейвиоризма к ментализму, который и потребовал обращения к ментальной деятельности человека и ко всем ментальным или когни­тивным способностям, которые эту деятельность обеспечивают. Как писал позднее Р.Джекендофф, разум представляет собою объедине­ние разных когнитивных способностей человека, связанных между собой системой коррелирующих эти способности правил, каждое из которых имеет дело с особыми ментальными репрезентациями [JackendofT 1992i: 366-367].

По мнению Н.Хомского, когнитивная революция с середины 50-х гг. возвращала на новом витке развития науки к тем проблемам, которые вставали перед философами на рубеже XVII и XVIII веков и которые касались природы человеческого разума и знания. Естест­венно, что в наше время они оказались связанными с новыми техно­логиями, с новыми исследованиями в разных науках, но в принципе в фокусе внимания оказалась репрезентационно-компьютационная теория разума [Chomsky 19911: 4 и сл.]. Как сформулировал Хомский в своих лекциях, от изучения поведения человека и результатов этого поведения, перейти к анализу состояний мозга/разума, связанных с поведением [Chomsky 1988:; Schwarz I992: 13].

Многие исследователи подчеркивают, что радикальные изме­нения в исследовании интеллекта были вызваны новаторскими идея-

154

 

ми Н.Хомского о том, как следует изучать язык и языковые способ­ности человека - эту огромнейшую часть его когнитивной системы в целом. Теоретические проблемы лингвистики в их формулировке Н.Хомским определили не только облик всего генеративного на­правления, но оказали мощное воздействие и на постановку анало­гичных проблем в психологии и нейрофизиологии. Этими проблема­ми оказались вопросы о том, какова природа знания и как оно ис­пользуется - ср. [Carston 1989; Fromkin 1991: 78 и 84]), как возникают некие системы знаний в голове/разуме (in the mind/brain) и как их «пускают в оборот». См. также материалы [The Chomskyan Turn... 1991].

Феномен интеллекта изучается тогда, когда изучают способность говорить и понимать услышанное, способность видеть и вос­принимать действительность, слушать музыку, учиться или обучать- ся, решать проблемы, рассуждать и приходить к определенным умо-

 заключениям, планировать действия, вести себя намеренно, по своей воле, интенционально, вспоминать и фантазировать. Нередко такие когнитивные способности изучаются по отдельности, что вполне естественно из-за исключительной сложности каждой из них, но ка­ждое такое исследование вносит свой вклад и в понимание интеллекта и в постижение его специфики; ср. [Eckardl 1993: 57 и ел.]. Очевидно, что все указанные способности интенсивно изуча­лись и вне когнитивном а, но именно последний внес в их анализ но­вый ракурс рассмотрения: способствовать пониманию того, как происходит обработка и переработка информации во всех мысли­тельных процессах, осуществление которых приписывается психике или мозгу или интеллекту человека. Подобные процессы характери­зуются как ком пью rai тонные, т.е. сводящиеся к «вычислению» (компыотации - см.), обработке информации и, наконец, как мани­пулирующие символами или ментальными репрезентациями (см.). Разум в целом определяется поэтому как материальная символьная система, и это допущение принимается как основное допущение ког­нитивной науки, вместе с допущением о том, что «возможно и 1гужно изучать свойства материальной символической системы на таком уровне анализа, который позволяет абстрагироваться от физических деталей реализации индивидуальных символов и структур, а также физических механизмов, производящих операции над ними» [Виноград 1983: 127]. Иначе говоря, здесь считается допустимым говорить, с одной стороны, о функциях интеллекта и необходимости их изучения как отличных от архитектоники мозга, и физиологиче­ских или биологических основах его, с другой, т.е. противопоставлять разные уровни исследования психики; ср. [Pylyshyn 1984: XVII и ел.]. Такое противопоставление считается равносильным противо­поставлению для компьютера того, что он может делать, тому, как он (с помощью какого материального оборудования) это делает. Говорят также, что разум стоит между восприятием и мышлением                                                     155

 

 

или между трансформацией энергии в нервный импульс (чисто физи­ческим процессом)и далее превращением его в некую символическую репрезентацию; см. [Johnson-Laird 1993: XI-XIII].

Феномен разума изучается в когнитивной науке в системе раз­ных оппозиций: разума и созерцания, разума и сознания, души и тела, разума и мозга и т.п. Все они подчеркивают какой-либо важ­ный аспект деятельности разума (ментальной деятельности) и/или особые области существования и функционирования интеллекта, но единой теории разума все же до сих пор не создано.

Дж.Серль указывает, что существуют, по меньшей мере, шесть разных теорий, объединяющих Р., но все они несостоятельны [Searle 1992: 5 и ел.]. Несостоятелен, по его мнению, и когнитивный подход, ибо здесь предполагают, что мозг - это машина; см. [Johnson-Laird 1993: 165-166]. Но мозг связан с сознанием, сознание человека - с эмоциями, желаниями и интенциями, а, следовательно, Р. нельзя изу­чать, не обращаясь к этим феноменам человеческой психики. Более того: поскольку, как подчеркивает Серль, ментальные явления вызы­ваются нейрофизиологическими процессами в голове человека, они и сами являются материальными процессами и свойствами мозга, и отказ от анализа биологических основ разума тем самым недопустим [Searle 1992: 13-14, 225 и ся.].

Но в разных версиях когнитивизма отношение к биологиче­ским основаниям ментальной деятельности тоже различно, и в ка­кой-то мере можно утверждать, что два главных течения в рассмот­рении разума, или, как говорят когнитологи, в рассмотрении «архитектуры копнищи» (см.) четко отражают это различие. В одних моделях обработки информации человеческим интеллектом принимается положение о том, что разум - это система, манипули­рующая символами и создающая символы (см. работы А.Ньюэлла и З.Пылишина). Символ - это абстрактная характеризация для того, как репрезентирована информация уму человека. Существует значи­тельное разнообразие символьных или репрезентационных структур, по отношению к которым мозг совершает те или иные операции. Составляющими разума являются, таким образом, не только репре­зентации (символы), но и процедуры их использования. Всю эту ар­хитектонику можно, однако, изучать, не обращаясь к уровню ее фи­зической реализации (см. подробное изложение соответствующих взглядов [McShane 1991: 320 и ел.]).

В другой версии когнитивизма, напротив, внимание сосредо­точено на построении таких моделей разума, которые принимают за основу нейронную организацию мозга. Это - коннекционизм и мо­дель параллельной обработки информации разными модулями моз­га. Интересно, что, судя по последним данным, рассмотренные моде­ли разума не обязательно несовместимы; см. [Smolensky 1988].

Исследования разума в настоящее время весьма разнообразны и охватывают разные аспекты его* бытия и функционирования; ср.                                                                   156

 

 [Bateson 1972; 1979; Casual theories of mind... 1983; Devitt 1990; Mind and cognition... 1990].

                                                                                                 E.K.