Шторм продолжался до 8 часов утра 13-го

Пятница, 13 марта. В это время ветер стих, и я повернул оверштаг и пошел снова к берегу, будучи в широте 42°45' N и в долготе 233°30' О.

Ветер продолжал дуть от W и NW, причем чередовались штормы, умеренные ветры и штиль.

Суббота, 21 марта; воскресенье, 22 марта. Так продолжалось до утра 21-го, когда после нескольких часов штиля подул ветер от SW; он и принес хорошую погоду. Я направился на NO, чтобы дойти до земли, которую мы видели вдали. Вечером ветер отошел к W, и в 8 часов утра следующего дня мы увидели землю, которая протягивалась с NO на O и была на расстоянии 9 лиг. В это время мы были в широте 47°5' N и в долготе 235°10' О.

Я продолжал держать к N с ветром от W и WNW до 7 часов вечера, когда до рассвета отвернул в море. В это время глубина была 48 саженей, и мы находились примерно в 4 лигах от земли, которая протягивалась с N к SO 0,5 О, а маленький холмик, по виду казавшийся островом, был по пеленгу N 0,75 О в 6 или 7 лигах. Впрочем, этот островок был довольно значительной высоты, так как его было видно с палубы. Между этим островком, или скалой, и северной оконечностью земли показался какой-то небольшой разрыв, и мы льстили себя надеждой найти здесь гавань. Но наши надежды рассеялись, когда мы подошли ближе, и мы теперь имели основание предполагать, что разрыв этот прегражден низкой землей. В связи с этим я назвал мыс, расположенный дальше к N, мысом Флаттери [мысом Лести]. Он лежит в широте 48°15' N и в долготе 235°03' О. Это округлый холм умеренной высоты, и вся местность в этой части берега также умеренной высоты. Вершины здесь примерно на одинаковом уровне и сплошь покрыты лесом, причем общий вид приятен и свидетельствует о плодородии. Как раз в той широте, на которой мы сейчас были, географы помещают пролив Хуан-де-Фука, но ничего подобного мы не видели, и нет ни малейшей вероятности, что такого рода штука существует ¹⁷¹. До полуночи я держал в море, следуя к S, а затем повернул оверштаг и направился на NW при слабом ветре от SW в намерении пойти с рассветом к суше. Но в это время из-за сильного шторма мы шли только под двумя нижними парусами и зарифленными марселями. Ветер с дождем дул прямо в сторону берега.

Понедельник, 23 марта. Таким образом, вместо того чтобы идти к земле, я имел удовольствие держать в море. Ветер [275] от SW, однако, продолжался недолго, и к вечеру снова отошел к W. Затем все время дули ветры от W и NW. Иногда по вечерам ветры становились умеренными и отходили к S, и это было верной приметой шторма. Сильнейшие штормы дули от SSO и сопровождались дождем и мокрым снегом. Они редко длились более 4 или 6 часов, а затем сменялись штормами от NW, которые обычно приносили хорошую погоду. Благодаря этим южным порывистым ветрам мы тем не менее продвигались к NW.

Воскресенье, 29 марта. В конце концов, в 9 часов утра 29-го, следуя на NO, мы снова увидели землю, которая в полдень, когда мы были в широте 49°29'30" N и в долготе 232°29' О, протягивалась к NWtN к OSO, и ее ближайшая часть была на расстоянии примерно 6 лиг. Страна являла совсем не тот вид, что земли, которые мы видели прежде: в ней было полно высоких гор с вершинами, покрытыми снегом. Но долины между горами и прибрежные земли, как низкие, так и высокие, поросли лесом.

Юго-восточная оконечность земли образовывала низкий мыс, у которого было много бурунов, вызванных подводными скалами, и по этой причине я назвал этот мыс мысом Пойнт-Брекерс. Он лежит в широте 49°15' N и в долготе 233°20' О, а другая оконечность расположена примерно в широте 50° и в долготе 232° О. Эту оконечность я назвал Вуди-Пойнт ¹⁷². Она довольно далеко выдается к SW и представляет собой высокую землю. Между этими двумя мысами берег образует большой залив, который я назвал Хоуп-Бей [залив Надежды], так как по виду побережья мы надеялись найти тут хорошую гавань, и события показали, что мы не ошиблись.

Когда мы приблизились к берегу, то заметили на нем две бухты: одну в NW, а другую в NO углах залива. Так как я не хотел заходить в первую из этих бухт, то направился ко второй и прошел мимо бурунов, или подводных скал, расположенных в лиге или больше от берега. По их внешнюю сторону глубина была 19 и 20 саженей, дно скалистое. Когда мы прошли эти буруны, глубины возросли до 30, 40 и 50 саженей и дно стало песчаным, но дальше лот начало проносить. Мы близко подошли к бухте, в наличии которой были уверены, но, так как мы находились в заливе, я решил отдать здесь якорь и попытаться отыскать пресную воду, в которой мы испытывали большую нужду. Не сомневаясь больше в существовании бухты, мы к 5 часам дошли до западного мыса, и в это время заштилело; я приказал спустить шлюпки, чтобы взять на буксир корабль. Только это было сделано, как снова подул свежий ветер от NW, и мы пошли к рукаву, ведущему в бухту, следуя на NO, но затем опять заштилело, и мы вынуждены были отдать якорь на глубине 85 саженей, и так близко от берега как то позволял кабельтов. Ветер стих, когда “Дискавери” еще не вошел в рукав, и корабль отдал якорь на глубине 70 саженей. [276]

Приблизившись к берегу бухты, мы увидели, что он обитаем. Местные жители подходили на своих каноэ к кораблям, и они совершенно не обнаруживали страха или недоверия. Одновременно подошло 32 каноэ, переполненных людьми, а 10 или 12 каноэ пробыли у борта “Резолюшн” большую часть ночи ¹⁷³.

Здешние обитатели производили впечатление мягких и смирных людей; они охотно расставались со всем, что у них было, принимая от нас все, что бы им ни давалось в обмен, но очень стремились приобрести любые железные изделия; применение железа им было прекрасно известно, причем у них имелись орудия и инструменты из этого металла.

Понедельник, 30 марта. Утром я послал на берег три вооруженные шлюпки под командой м-ра Кинга на поиски гавани для корабля, и вскоре я с этой же целью отправился в ялике. На NW берегу рукава, в который мы вошли, и неподалеку от корабля я нашел довольно удобную гавань, а м-р Кинг, который вернулся около полудня, отыскал еще лучшую на NW берегу рукава. Но так как расстояние до нее было большим, я решил воспользоваться ближайшей гаванью. Было, однако, поздно, и не имело смысла передвигать туда корабли накануне ночи; я распорядился отвязать паруса, убрать стеньгу и расснастить фок-мачту, с тем чтобы поставить новый бугель, так как старый пришел в негодность.

Весь день у кораблей было множество каноэ, переполненных туземцами, и между нашими людьми и местными обитателями завязалась торговля, причем она велась обеими сторонами весьма честно. Их товарами были шкуры различных животных: медведей, волков, лисиц, оленей, хорьков, енотов, куниц и особенно морских бобров, подобных тем, что водятся у берега Камчатки. Торговали туземцы одеждой из этих шкур, а также из какой-то коры или растения, подобного конопле, и оружием — луками со стрелами, копьями, рыболовными крючками и орудиями различных видов, резными деревянными изделиями и даже человеческими черепами и руками и многими другими вещами, перечень которых был бы утомителен. За все это они брали в обмен ножи, долота, железные и оловянные изделия, гвозди, пуговицы и любой вид металла. Бусы им не нравились, а любую одежду они отвергали.

Вторник, 31 марта. На следующий день корабли вошли в бухту и стали на шпринтов, причем становые якоря были заведены близко к берегу. Поднимая затем якоря, мы обнаружили, что, хотя глубина была и достаточная, здесь на дне были скалы, которые основательно повредили якорный канат, и от них пострадали при верповании корабля в бухту наши кабельтовы — казалось, все дно здесь усеяно камнями. Корабль снова давал течь в верхней надстойке, и к делу приступили конопатчики, которые [277] начали конопатить корабли и устранять прочие дефекты, которые надо было выправить.

Весь день вокруг толпились туземцы, и они уже не проявляли никаких признаков сдержанности, если таковые и имелись прежде, поднимались на борт и с величайшей непринужденностью общались с нашими людьми. Мы обнаружили, что ни один народ, с которым мы встречались раньше, не был так скор на руку, как эти люди, и уж во всяком случае они были опаснее всех прочих туземцев, поскольку, располагая ножами и другими острыми изделиями из железа, они отхватывали гайки с талей и прочие железные принадлежности в одно мгновение, стоило лишь нам повернуться к ним спиной. Мы потеряли наш фишгак весом в 20 или 30 фунтов, несколько малых гаков и других железных предметов, а из шлюпок туземцы тащили все железное, что можно было с собой унести, хотя всегда выставлялась охрана. Причем случалось, что один туземец развлекал на носу шлюпки вахтенного, тогда как другие тащили все, что можно, на корме. Если мы обнаруживали пропажу сразу, не составляло труда выявить вора, тем более что туземцы охотно выдавали друг друга, однако воры обычно выпускали из рук добычу без удовольствия, а порой вырывать ее приходилось силой.

После того как корабли были поставлены на якоря, мы приступили к текущим делам. На высокую скалу, которая находилась на берегу бухты вблизи корабля, были свезены обсерватории и приборы. Партия во главе с офицером была отправлена на берег для рубки леса и поисков удобного места, где можно было бы брать воду. На берегу была поставлена кузница: мы нуждались в железных поделках, так как на фок-мачте помимо бугелей, пришедших в негодность, в плохом состоянии был брус лонг-салинга и дала трещину краспица салинга. Ежедневно нас посещало много туземцев, и время от времени появлялись все новые и новые лица. Обычно при первом своем появлении они исполняли странную церемонию: гребя во всю мощь, они обходили оба корабля. Вождь и другие именитые особы стояли в каноэ с копьями и прочими видами оружия в руках и что-то говорили или, точнее, орали, пока совершался этот обход, причем иногда лица у них были закрыты масками, изображающими человеческие лики или звериные морды. Порой вместо оружия они держали в руках трещотки.

Обойдя вокруг кораблей, они затем подходили к борту и начинали без всяких дальнейших церемоний торговать с нами. Но иногда все они хором принимались петь и пели согласно и очень приятно.

Суббота, 4 апреля. Хлопот туземцы не доставляли, если не считать тех мер, которые нам приходилось принимать для предотвращения их воровских проделок. Однако утром 4-го [278] внезапно все наши работы на берегу были прерваны: в месте, где мы рубили лес и набирали воду, собралась огромная толпа, состоящая из тех туземцев, которые приходили к кораблям, и все были вооружены чем попало; тот, у кого оружия не было, держал в руках палку или камень. Их намерения нам не были ведомы, а поэтому мы вооружились и приготовились к защите, и я приказал всем находившимся на берегу работникам перебраться на скалу, где были наши обсерватории, оставив индейцам то место, которое они избрали, а оно было на расстоянии брошенного камня от кормы корабля.

Индейцы, видя, что их действия вызвали у нас тревогу, дали нам знаками понять, что вооружились они не с тем, чтобы напасть на нас, а чтобы отразить нападение партии их земляков, которые собирались на них походом.

В то же время мы заметили, что туземцы выставили наблюдателей на всех мысах бухты, причем между этими постами и материком все время туда и сюда сновали каноэ. Затем из-за южного мыса бухты вышла флотилия, в которой была дюжина больших каноэ, и там они выстроились в боевом порядке. Люди из каноэ начали курсировать между обеими партиями, которые вступили между собой в переговоры. В конце концов спор, каким бы он ни был, удалось уладить, но пришельцам не дозволено было подойти к кораблям и вступать с нами в торговые сношения.

Наши первоначальные друзья — обитатели бухты — явно решили полностью оставить нас в своем распоряжении. Это мы заметили и по другим признакам, но далеко не все здешние жители пользовались этим правом в одинаковой степени. Слабейших часто устраняли с дороги более сильные, и при этом они грабили своих земляков, не встречая ни малейшего сопротивления с их стороны.