Дополнительная литература по теме

Афинагор (без авт.) // ПЭ. Т. IV. М., 2002. С. 83-85.

Дронов М., прот. Аллегорическое толкование // ПЭ. Т. II. М. С. 28—29. Никифоров М.В. Дионисий Великий // ПЭ. Т. XV. М., 2007. С. 325-333.

Саврей В.Я. Александрийская школа в истории философско-богословской мысли. М., 2006.

Сагарда А.И, Сидоров А.И. Антиохийская богословская школа и её предста­вители // Российский Православный университет ап. Иоанна богосло­ва. Учёные записки. Вып. 3. М., 1998. С. 139—192.

Сидоров А.И. Начало Александрийской школы: Пантен. Климент Алексан­дрийский Ц Российский Православный университет ап. Иоанна бого­слова. Учёные записки. Вып. 3^ М., 1998. С. 56-138.

Сидоров А.И. Богословские школы Древней Церкви // ПЭ. Т. V. М., 2002. С. 525-530.

Шафф Ф. История христианской Церкви. Т. II. Доникейское христианство. 100-325 г. по Р.Х. СПб., 2007. С. 514-516 (Александрийская школа бо­гословия), 538—539 (Антиохийская школа).

1.4.в. Первые церковные расколы и ереси

(КА. Максимович, С А. Медведев)

Начало расколов в Церкви. Уже в самом начале своего существо­вания Церковь сталкивается с расколами.

Слово «раскол» является переводом греч. σχίσμα ‘раскол’, про­изводное от σχίζω ‘разделять надвое, раскалывать, разрывать’. В хри­стианской традиции это слово впервые встречается в Евангелии от Иоанна, где говорится о «схизмах» (распрях) среди иудеев, споря­щих о словах и делах Спасителя (Ин. IX, 16; X, 19).

В книге Деяний и посланиях ап. Павла описывается первый кон­фликт (схизма) между иудеохристианами и христианами из язычни­ков (Деян. XV; Послание к галатам). К счастью, на Апостольском Соборе эти разногласия были довольно быстро улажены — если не окончательно, то по крайней мере на время. Однако уже ап. Павел в своём раннем послании упоминает и другое разделение среди хри­стиан (1 Кор. III, 4). Об этом конкретном расколе мы больше ничего не знаем, но известные нам примеры показывают, что разделения среди христиан были всегда и Церкви всегда приходилось с ними бо­роться.

Специфика раннехристианских расколов. Для понимания всей специфики ситуации стоит отметить, что в самую раннюю пору хри­стианства не существовало чёткого разграничения раскола и ереси. Различие между этими понятиями лишь начинало формироваться. Согласно существующему взгляду (основанному на правиле 1 св. Ва­силия Великого), раскол от ереси отличается тем, что ересь является разделением в отношении доктрины (догматики), а суть раскола — в разногласиях по поводу обряда (ритуала) или в различных моральных подходах и оценках каких-либо событий. Однако первоначальная Церковь в условиях длительной догматической неопределённости слабо отличала нравственный аспект от вероучительного. В раннем христианстве господствовало убеждение, что правильной верой мо­жет обладать только человек, ведущий высоконравственную жизнь.

Ср. заповедь Дидахе (гл. XI), согласно которой ложный учи­тель — это не столько носитель чуждых идей, сколько человек, на­рушающий нормы поведения христианского пророка.

Кроме того, раннему христианству была свойственна опреде­лённая вероучительная свобода, когда нормы веры и нравственности брались не столько из канонического собрания авторитетных книг^[XXXI], сколько из собственного опыта христианской жизни «в духе». Даже создание священных книг Нового Завета не означало появления аб­солютного духовного авторитета, поскольку их состав не был закре­плён и канонизирован в окончательном виде вплоть до IV в. Этому способствовало не только с трудом поддающееся подсчёту обилие неканонических книг — апокрифов, но и обилие расхождений в ру­кописной традиции даже авторитетных (канонических) текстов. По­скольку раннее христианство не рассчитывало на долгое существова­ние мира и первоначально не привлекало образованных людей, для развития официальной общецерковной доктрины не было достаточ­ных предпосылок.

Большую роль в вероучительной свободе раннего христианства играл и факт практически полной независимости локальных (мест­ных) Церквей (см.1.3.а.). Появление расхождений в вере между двумя Церквами практически не могло иметь какого-либо внешнего раз­решения. Связи между ними долгое время поддерживались не с по­мощью соборов, а с помощью странствующих пророков и апостолов, которым никто не мог указать, что правильно, а что нет — ведь про­рок говорит (а точнее, вещает, глаголет) от имени Самого Бога.

Также при рассмотрении расколов в раннем христианстве мы должны учитывать крайне малое количество письменных источни­ков, из которых можно извлечь интересующую нас информацию. Возможно, в ранней Церкви, а точнее, в составляющих её локаль­ных Церквах было множество расколов, и только на некоторые из них нам дают определённые намёки немногочисленные источники. Классическим примером такого раскола был тот, которому посвяще­но Первое послание св. Климента Римского к коринфянам. Этот раскол упоминается только в нём, и мы можем лишь догадываться о его при­чинах. Во всяком случае, из текста ясно, что в Коринфе имело место противостояние между пресвитерами^[XXXII] и какими-то людьми, претен­дующими на первенство.

Монтанизм. Одним из первых и самых опасных расколов, кото­рый распространился по всей Церкви, стало особое ригористическое и аскетическое движение, которое возглавил некий учитель Монтан. По его имени движение получило название монтанизм. Возникло оно в середине — второй половине II в., но его отголоски встреча­ются ещё в УШ в. Основным нашим источником о монтанизме яв­ляются сочинения Тертуллиана — выдающегося церковного писателя (см. с. 138), который в конце жизни примкнул к этой секте.

Для полного понимания причин появления и характера монта- низма, как и прочих раскольничьих движений П-Ш вв., необходи­мо вспомнить про некоторые процессы, которые происходили в это время в Церкви. Во II в. постепенно сходят на нет характерные для ранней Церкви эсхатологические ожидания. Для первых христиан Второе Пришествие было чем-то близким и ожидаемым ещё в этой жизни. Однако со временем развитие событий как бы намекало хри­стианам, что в ближайшее время оно, вероятно, не произойдёт. По­степенно усиливалась власть епископов, формировался аппарат ад­министративного и мистериального управления Церковью в форме «монархического епископата». Ход этого процесса отразился в тво­рениях так называемых «апостольских мужей» — свв. Климента Рим­ского, Игнатия Богоносца, Поликарпа Смирнского и др. По различным косвенным признакам мы можем довольно уверенно судить о значи­тельном росте числа христиан в империи. И столь же уверенно мы можем говорить о постепенном ослаблении духовности и некотором падении нравов в среде христиан.

Вот в этой-то атмосфере и появляется монтанизм. Его основатель Монтан был пророком во Фригии, стране, из которой происходил древний культ Кибелы, Матери Богов, известный экстатическими обрядами и самооскоплением жрецов. Монтан и сам в прошлом был одним из них. В христианской Церкви он стал пророком. Обстоя­тельства возникновения этого движения темны, источники скупо говорят о том, что Монтан провозгласил новое откровение. Также выделяют двух его последовательниц, пророчиц Присциллу и Мак- симиллу. Поэтому мы вполне можем назвать монтанизм пророческим расколом.

Доктрина монтанизма исходила из идеи «нового пророчества», дополняющего и доводящего до полного раскрытия волю Божию во времена, о которых говорил пророк Иоиль: «В последние дни излию от Духа Моего на всяку плоть» (II, 28). В Монтане и через Монтана Св. Дух якобы даёт полное и окончательное откровение о наступаю­щем Страшном Суде. Согласно Тертуллиану (после его обращения в монтанизм), ни в Евангелии, ни в Церкви апостольских времён не была достигнута полнота откровения — такое откровение следует искать только в пророчествах Монтана и его последователей.

В плане этических предписаний монтанисты были, несомненно, консервативным и ригористическим ^[XXXIII] движением. После появления монтанизма в кафолической Церкви исчезает ряд раннехристиан­ских практик, которые практиковались в I в. Так, например, в Кар­фагене середины II в., во время полемики св. Киприана с исповед-

РазделI.ИсторияраннейЦеркви.Церковьвязыческойимперии(33-313гг.) никами мы уже не находим и следа пророков, хотя ещё предыдущее поколение карфагенских христиан было активно вовлечено в монта- нистские споры. По всей видимости, монтанизм и стал тем течением, в которое переродилось раннехристианское пророческое служение. Поскольку пророки, очевидно, представляли собой наиболее рев­ностных членов христианской Церкви, они часто выступали в роли хранителей благочестия и старых добрых обычаев. Многие их идеи, осуждённые Церковью, отражали распространённые верования ран­них христиан. Возможно, связь носителей этих идей с монтанизмом не была случайной и отпадение Монтана и его последователей было формой освобождения Церкви от устаревших форм и концепций, которые не соответствовали её новому характеру.

Одной из таких идей было ожидание скорого Второго Пришествия Христа. Несомненно, что эта черта являлась общей как для раннего христианства, так и для монтанизма. Однако она отсутствует в более позднем церковном сознании^[XXXIV]. Монтанизм был первым движением, которое за эти взгляды подверглось церковному осуждению. По сути дела, это первое крупное осуждение церковных раскольников кон­сервативного толка, если не считать разрыва с иудеохристианством, о котором сведения наших источников не столь однозначны.

Монтанизму был также присущ хилиазм, т.е. учение о скором Суде и всеобщем воскресении, за которым последует тысячелетнее царство праведников (см. с. 135). Воскресение признавалось воз­можным только для христиан (и, видимо, для библейских праведни­ков). Эта мысль встречается и в Новом Завете (ср. 1 Кор. XV, 22—28: Откр. XX, 4-6), и в творениях многих христианских авторов П-Ш вв. (см. выше, гл. 1.4.а). После осуждения монтанизма за хилиазмом прочно укрепляется репутация ереси.

Монтанисты исповедовали последовательный моральный риго­ризм. Известны их выступления в пользу введения дополнительных постов и запрет на второй брак. Покаяние отвергалось полностью. Поощрялось сознательное стремление к мученичеству.

Все эти идеи монтанизма не отличались новизной — мы виде­ли, что их придерживались многие раннехристианские апологеты. К числу оригинальных черт монтанизма относится, помимо запрета вторых браков и введения дополнительных постов, провозглашение

1.4. История догматов. Апологетика. Борьба с ересями фригийского г. Пепузы Новым Иерусалимом, центром «нового» от­кровения^[XXXV].

По причине отсутствия существенных догматических различий с Церковью мы можем идентифицировать монтанизм в целом как раскол, а не как ересь. Впрочем, уже св, Василию Великому в IV в. он представлялся именно ересью. Вероятно, в глазах Василия, еретиче­ский характер монтанизма проистекал из доктрины «нового откро­вения» — такое учение было, разумеется, несовместимо с православ­ной догматикой.

Кроме того, что в монтанизме мы без труда можем разглядеть движение старого благочестия против нравственного разложения, мы также должны констатировать, что монтанизм — это ещё и слу­чай столкновения двух авторитетов в Церкви, С одной стороны, это авторитет, связанный с принадлежностью к церковной иерархии, а с другой — авторитет, основанный на личной харизме, дарованной благодатью Божией.

Попытки монтанистов внести в Церковь практики пророческого экстаза, заимствованные из фригийского языческого культа Кибе­лы, не увенчались успехом и были отвергнуты подавляющим боль­шинством членов Церкви — Тела Христова. На Востоке в течение II— III вв. монтанизм неоднократно подвергался соборному осуждению. На Западе (в Риме, Северной Африке, Галлии) отношение к нему было более благожелательным в силу его высокого нравственного па­фоса. Тем не менее даже на Западе крайности монтанизма вызывали у Церкви протест.

Причины неприятия монтанизма Церковью очевидны. Во-первых, в этом учении слишком многое напоминало о языческих мистери­ях и практиках, связанных с «исступлением из ума», «погружением в транс» и т.п.

Вплоть до сего дня Церковь (как Православная, так и Католиче­ская) не считает экстаз подлинной формой духовной жизни и не ре­комендует его своим членам. Отдельные протестантские течения, на­оборот, охотно практикуют подобные формы «соединения с Богом».

Во-вторых, формирование строгой церковной иерархии пред­полагало следование церковной дисциплине и устроение Церкви на началах системности и порядка. В этих условиях стихийные проро­ческие выступления, нарушающие иерархический порядок, не могли найти поддержки у христианского епископата. Самой природе хри- РазделI.ИсторияраннейЦеркви.Церковьвязыческойимперии(33-313гг.) стианской Церкви чужды стихийность, неупорядоченность, хаотич­ность.

Наконец, в-третьих, ожидание скорого Страшного Суда и связан­ный с этим аскетизм и моральный ригоризм монтанистов вызывали неприятие широких масс верующих. Среди христиан господствовало убеждение, что милосердный Господь ещё продлит жизнь этого мира. Хилиазм Монтана и его последователей в III в. уже стал историче­ским анахронизмом. Оставив в прошлом экстатические практики глоссолалии («говорения языками») и пророчества, Церковь избрала иной, упорядоченный путь развития — путь создания новой систе­мы чинов церковного священноначалия (иерархии), формирования систем церковного права и догматического богословия. После этого благодатный дар пророчества в Церкви, конечно, не иссякает — про­роческая практика лишь принимает иные формы и переходит в среду отшельников и монахов.

Расколы в Римской Церкви. Кажется, уже во времена апостола Павла Римская Церковь занимала особое место среди христианских Церквей. Самосознание членов столичной Церкви и её главы — рим­ского епископа зиждилось на идее первенства и главенства Римской Церкви во всём христианском мире. От первоверховного апостола Петра Римская Церковь якобы имеет верховную власть над другими, в том числе апостольскими, Церквами. Первые признаки этого уче­ния заметны уже в Послании к коринфянам св. Климента Римского.

Напомним, что это Послание, хотя и написано в духе братской любви и заботы, по сути, представляет собой прямое вмешательство римского иерарха в дела самостоятельной Церкви г. Коринфа. Так, уже в начале послания сказано о «попечении» (επιστροφή) римско­го епископа о делах (формально не подчинённой ему) Коринфской Церкви (I, 1).

Подобные претензии, однако, не могли не привести к печальным инцидентам, и одним из первых был раскол, который инициировал римский епископ Виктор, осудивший (вскоре после 189 г.) древнюю малоазийскую традицию празднования Пасхи в один день с евреями. Тогда большинство локальных Церквей поддержало Рим. В том же на­правлении^[XXXVI] развивалась и дальнейшая христианская практика празд­нования Пасхи (см. 1.3.г.). Однако окончательно вопрос о праздно­вании Пасхи в различных Церквах был решён только после того, как

римский монах (и, возможно, аббат) Дионисий Малый в 525 г. написал по-латыни продолжение пасхалии¹ свт. Кирилла Александрийского. К VIII в. пасхалия Дионисия получила общее признание на Западе.

Сама Римская Церковь также не была свободна от расколов. Первый раскол произошёл в понтификат Каликста (Каллиста) (2Υ1— 222 гг.). Он провёл ряд реформ в области христианской дисциплины в сторону её смягчения, чем вызвал неудовольствие партии консер­ваторов. Последние поставили первого антипапу (т.е. альтернатив­ного римского епископа) — св, Ипполита Римского, который в своём труде под названием «Философумены» обвинял своего противника не только в ереси модализма (см. ниже), но и в дисциплинарных по­слаблениях для паствы и отступлении от древних традиций Церкви. В частности, Ипполит не одобрял огульное принятие Каликстом в Церковь всех отлучённых от церковного общения, а также снисходи­тельное отношение к тем священнослужителям, которые женились после посвящения в сан.

Последующие папы Урбан 7(222-230 гг.) и Понтиан 7(230-235 гг.) хотя и осудили модализм, однако не вступили в общение со св. Иппо­литом. Примирение произошло на личном уровне во время ссылки Ипполита и Понтиана на Сардинию в короткое правление гонителя христиан Максимина Фракийца (235—238 гг.). После смерти св. Иппо­лита и его оппонента (по слухам, общая ссылка примирила их неза­долго до смерти) враждующие фракции объединились под руковод­ством папы Антера (235—236 гг.).

Новый раскол произошёл в Римской Церкви в 250 г., когда по­сле смерти еп, Фабиана (236—250 гг.) во время уже упоминавшегося гонения Деция произошло разделение между сторонниками жёстких и мягких подходов к принятию в Церковь кающихся отступников. Сторонников жёстких мер возглавил пресвитер Новациан¹ (ок. 200- 258 гг.), незаконно получивший епископство и ставший в 251 г. вто­рым антипапой. Сам Новациан, бывший видным богословом своего времени, получил широкую поддержку со стороны многих известных епископов (например, Маркиана Арльского и Фирмилиана Кесарийско­го), а также карфагенского раскольника Новата (см. ниже). ^{[37] [38]}

Раскольнические общины, возводящие своё происхождение к Новациану, существовали вплоть до VIII в., привлекая в свои ряды также сторонников других церковных расколов — монтанистов, до- натистов (см. ниже), мелитиан (см. ниже).

Расколы III в. в Карфагенской Церкви. Во время гонений импе­ратора Деция в 250-251 гг. в Карфагенской Церкви вспыхнул дисци­плинарный раскол, в котором вновь отразились противоречия между различными подходами к управлению Церковью.

Гонения при Деции, в отличие от предыдущих, были хорошо ор­ганизованы и охватили всю империю. Помимо огромного количества отпавших полностью (заспДсаН, принесшие жертву) или формаль­но (ИЪеИаИсц купившие официальную справку о принесении жерт­вы) это гонение породило множество «исповедников» (соп/емогез), т.е. людей, кровью засвидетельствовавших свою верность Христу, но оставшихся в живых. До этого гонения исповедники были ред­костью. После окончания гонения множество отступников захоте­ли вернуться в Церковь. Согласно обычаю Карфагенской Церкви и позиции её предстоятеля св. Киприана, принятие отпадших должно было осуществляться соборным совещанием во главе с епископом по рекомендации исповедника. Однако исповедники начали игнориро­вать это правило под тем предлогом, что Киприан во время гонений скрылся, оставив свою Церковь без предстоятеля.

Уход Киприана в подполье был связан с тем, что он получил от римского наместника (проконсула) предписание явиться для ис­поведания своей веры в г. Утику, где проконсул в то время нахо­дился. Однако, как сам Киприан пишет в особом послании к своей Церкви, епископ должен исповедовать свою веру в своей собствен­ной области (епархии), а не в чужой. По этой причине Киприан не стал выполнять распоряжение богоборческой власти, а предпочёл скрыться.

Исповедники направляли отпавших для воссоединения с Церко­вью не к Киприану, а к пресвитерам, среди которых первую скрипку играли пресвитер Новат и незаконно (без ведома Киприана) постав­ленный им диакон Фелициссим.

Этого Новата Киприан ещё в 248 г. обошёл при выборах Карфа­генского епископа. Несмотря на то что Киприан получил Св. Кре­щение всего за два года до этого, народ именно его захотел видеть своим пастырем. С тех пор Новат затаил против него вражду и даже отделился от него вместе с четырьмя другими пресвитерами. Уход Киприана в подполье во время гонения Деция дал повод к большим соблазнам в Церкви и был тотчас истолкован сторонниками Новата как отступничество.

Новат и Фелициссим принимали падших в Церковь без всяко­го расследования и соборного решения только на основании дан­ных исповедниками рекомендаций — так называемых «писем мира» (НЬеШрасы). Ряды партии Новата постоянно росли за счёт массового принятия отступников, которые предпочитали мягкость Новата и Фелициссима более строгим подходам Киприана. При этом отступ­ники, получив «письма мира», уже не просили, а требовали принять их в Церковь, не останавливаясь перед прямыми угрозами в адрес избранного епископа (О падших. 22).

После окончания гонений незадолго до Пасхи 251 г. Киприан провёл в Карфагене церковный собор, который лишил Новата и Фелициссима церковного общения. Собор также постановил, что наказывать отступников следует с рассуждением, после изучения всех сопутствовавших греху обстоятельств. Наибольшую строгость собор проявил к так называемым «принёсшим жертвы» (ζαοηβοαίί) — они должны были каяться всю жизнь в отлучении от Церкви с допу­щением к Евхаристии лишь перед самой кончиной. Однако в 252 г. другой Карфагенский собор смягчил это строгое требование и допу­стил возвращение отступников в Церковь после подобающего рас­каяния.

Тогда же раскольники во главе с Новатом избрали себе главу — еп. Фортуната. который был рукоположен пятью другими еписко­пами, запрещёнными в своё время в служении из-за отступничества. Ранее Новат завязал отношения с римским раскольником еп. Но- вацианом, который незаконно получил епископство и отпал от за­конного Римского еп. Корнелия. После этого два раскола фактически объединились в один, хотя и на разных принципах: так, если Новат и Фелициссим выступали за скорейшее принятие отпадших в Церковь, то Новациан, наоборот, проповедовал по отношению к ним особую строгость, предлагая предоставить прощение Богу. На Востоке нова- циане называли себя кафарами (от греч. καθαροί ‘чистые’), полагая, что остальная Церковь осквернила себя общением с грешниками.

Во времена Киприана глубина церковного разделения по вопро­сам дисциплины была такова, что даже сама борьба с расколами па­радоксальным образом порождала новые расколы. Таков был раскол между Римом и Антиохией с одной стороны и Карфагеном и Кесари­ей Каппадокийской с другой по вопросу о перекрещивании еретиков и раскольников (об этом см. 1.З.Д.).

Раскол донатистов в Африке. Спустя полвека после раскола Но­вата и Фелициссима Карфагенская Церковь пережила новый рас­кол. Как и первый, он произошёл после гонений (на этот раз при имп. Диоклетиане, в 303—305 гг.) и был поначалу порождён спорами о каноничности поставления в 307 (или 311) г. Карфагенского еп. Це­цилиана (здесь также видим полное сходство с прежним расколом, когда Новат оспорил каноничность поставления свт. Киприана всего лишь через два года после крещения последнего). Партия несоглас­ных с кандидатурой Цецилиана (при поставлении которого были до­пущены процедурные нарушения) поставила альтернативным главой Африканской Церкви еп. Майорина. В 312 г. сам имп. Константин Ве­ликий, будучи в Карфагене, вмешался в церковные разногласия, под­держав Цецилиана. После смерти Майорина раскол возглавил еп. До­нат (ОопаШз), давший имя всему раскольническому движению. Тогда император направил дело Цецилиана и Доната на рассмотрение папы Римского Милътиада (Мельхиада) (еп. в 310/311—314 гг.). Последний в полном соответствии с традиционной церковной процедурой суда над епископом созвал собор 19 италийских и галльских епископов (313 г.), которые признали легитимным главой Карфагенской Церк­ви Цецилиана. В ноябре 316 г. Константин издал карательный указ против сторонников Доната, а местные власти приступили к разгону их собраний.

Учение донатистов было основано на ригоризме, схожем со взгля­дами Тертуллиана и раннего Киприана Карфагенского, труды которых донатисты высоко чтили. Они проповедовали «Церковь святых» — т.е. Церковь непорочную, не принимающую грешников и отступников. Они учили о действительности не просто церковных Таинств, а лишь тех Таинств, которые совершены епископом-праведником, не запят­навшим себя малодушным поведением во время гонений. Донатисты почитали мучеников и отвергали союз Церкви с государством. При­ходящих к ним «кафоликов» они перекрещивали, считая только своё Крещение истинно святым и благодатным. Несмотря на все призна­ки раскола, Карфагенская Церковь первоначально занимала по от­ношению к донатистам в силу их высокого морального авторитета в целом довольно миролюбивую позицию и принимала обращающих­ся от них священнослужителей в том же сане (ср. Карфагенского со­бора 419 г. правила 68 (79), 117 (131)—119 (133), 121 (135)).

Как писал блж. Иероним, на сторону донатистов «перешла поч­ти вся Африка». В самом деле, в 336 г. Донат смог созвать на собор 270 своих сторонников. Общины донатистов были созданы в Италии,

Испании и Галлии. Поддержка в 397—398 гг. некоторыми донатиста- ми африканского восстания берберов окончательно восстановила против них императорскую власть. С начала V в. Карфагенская Цер­ковь в союзе с государством начала активную борьбу с донатистами.

В результате предпринятых усилий раскольническое движение пошло на спад, донатистская иерархия стала возвращаться в кафо­лическую Церковь. После завоевания Северной Африки вандалами в 429 г. источники сведений о донатистах сильно оскудевают. Пол­ный конец расколу положило арабское завоевание Африки в сере­дине VII в.

Раскол мелитиан в Египте. В гонение Диоклетиана и Максимина Дазы (303—305 гг.) начался раскол в Александрийской Церкви. По­скольку многие египетские епископы, в том числе предстоятель Александрийской Церкви сщмч. Пётр Александрийский (300—311 гг.), скрывались от гонений или находились в заключении, Мелитий, еп. Ликополъский (Фиваида, Верхний Египет), начал самовольное поставление епископов на пустующие кафедры и привлёк на свою сторону часть александрийского клира. Эта практика встретила жёсткий отпор со стороны Петра Александрийского. Собравшийся в 306 г. под его руководством церковный собор осудил мелитиан (Афан. Алекс. Апол. против ариан, 59). Поскольку и сам Мелитий был аре­стован властями и выслан из Египта в Палестину, Церкви поначалу удалось пресечь распространение раскола.

Вскоре положение усугубилось вопросом об отношении к от­ступникам. Ещё до окончания гонений еп. Пётр издал энциклику (окружное послание архиепископа или митрополита к подчинённым епископам), в которой предписывал немедленно допускать к церков­ному (публичному) покаянию падших, если они отреклись от Хри­ста после заключения в тюрьму и пыток. Те же, кто принесли жерт­вы добровольно, должны были ещё в течение года доказывать свою готовность к возвращению в Церковь, после чего получали особую епитимию. В энциклике Петра содержалось также подробное, обо­снованное примерами из Библии оправдание бегства от гонений.

Мелитий, претерпевший заключение и ставший таким образом исповедником, а также многие другие исповедники не согласились с позицией предстоятеля Александрийской Церкви. С одной стороны, их рекомендательные «письма мира» теперь лишались всякой силы. С другой стороны, они полагали, что до окончания гонений никого не следовало принимать в Церковь во избежание новой апостасии. Мелитиане, таким образом, заняли совершенно такую же позицию,

РазделI.ИсторияраннейЦеркви.Церковьвязыческойимперии(33-313гг.) какую полувеком ранее занимал св. Киприан по отношению к Но­вату и Фелициссиму. Разногласия по этому вопросу привели к обо­стрению мелитианского раскола.

Когда был обнародован эдикт августа Галерия о прекращении го­нений (апрель 311 г.), Мелитий с триумфом вернулся в Египет. После этого во многие епархии были незаконно поставлены мелитианские епископы. Положение Церкви осложнилось внезапной мучениче­ской гибелью еп. Петра, который осенью 311 г. был внезапно схвачен и обезглавлен по приказу кесаря Максимина Дазы {Евсевий. Церк. ист. IX, 6, 2).

На I Вселенском Соборе в Никее против мелитиан был принят ряд постановлений — в частности, согласно правилу 6, вся египет­ская Церковь должна быть под юрисдикцией архиепископа Алексан­дрийского. Особым соборным постановлением Мелитий и постав­ленные им епископы были запрещены в служении, однако оставлены в своём сане с правом вступать в руководство местными епархиями Александрийской Церкви после смерти «кафолического» епископа. Для этого также было необходимо их законное избрание клиром и народом и утверждение в этой должности со стороны архиепископа Александрийского.

Выводы о причинах и значении церковных расколов. Церковные расколы II—III вв. имели не догматический, а дисциплинарный ха­рактер. В их основе лежали важные экклесиологические представ­ления — о роли пророческого откровения в Церкви (раскол Монта­на), о допустимости или недопустимости канонических послаблений (так называемой икономий) (расколы Ипполита и Новациана в Риме, расколы Новата/Фелициссима и Доната в Северной Африке, раскол Мелития Ликопольского в Египте), о единстве Церкви и действи­тельности церковных Таинств (спор Рима и Карфагена о перекрещи­вании еретиков).

Основной причиной расколов в Церкви было (и остаётся) то, что отдельные иерархи (иногда пресвитеры) ставили свои личные мне­ния и амбиции выше интересов церковного сообщества. Поскольку расколы являются безусловным злом для Церкви и соблазном для верующих, многие святители (в частности, Киприан Карфагенский) объясняли их появление человеческим превозношением под воздей­ствием злого дьявольского начала. Это объяснение вполне очевидно, однако неполно — ведь дьявол действует всегда, а расколы случаются нечасто. Следует помнить, что сами раскольники, как правило, были людьми строгой христианской жизни, аскетами, подавали пример

высокой нравственности. Они хорошо понимали и вред гордости, и ценность церковного единства. Тем не менее в силу веских при­чин они нарушили церковную дисциплину: одни (Новат, Донат) — поскольку стали свидетелями совершённой несправедливости (ка­нонически спорные поставления епископов), другие (св. Ипполит, Монтан, Новациан, Мелитий Ликопольский) — потому что их мо­ральные требования оказались слишком высокими для большинства верующих. Таким образом, их ошибкой было то, что они не смогли найти правильное соотношение между смирением (подчинением воле