В деревне, так же как и в Москве, Большой Террор нашел свое наглядное воплощение в инсценировке показательных про-
цессов. Но процессы, прошедшие в 1937 г. в сельских райцентрах, по своей подоплеке отличались от московских. И те, и другие проводились над контрреволюционными «врагами народа», бывшими партийными руководителями, однако на сельских показательных процессах «враги народа» — значило «враги крестьянства». На скамье подсудимых там сидели бывшие районные начальники вместе с группой лиц, занимавших более низкие должности, таких как председатели сельсоветов и колхозов, которых обвиняли в плохом обращении с крестьянами, нарушении прав колхозников, определенных Уставом сельскохозяйственной артели, и делали ответственными за катастрофические провалы колхозного земледелия89.
Эти «враги» не являлись плодом фантазии. Они представляли собой повседневных врагов крестьян в реальной жизни (по крайней мере, их сценический образ) — тех самых районных «царьков», вымогателей — председателей сельсоветов и садистов — председателей колхозов, описанных выше в настоящей главе и столь часто фигурировавших в крестьянских жалобах в высшие инстанции.
|
|
Конечно, показательные процессы не были точным отражением реальности Большого Террора в деревне. В жизни начальники действительно становились жертвами репрессий, но не обязательно плохие и не только начальники. Простые колхозники тоже рисковали стать ими, хотя и в гораздо меньшей степени, чем руководящие кадры и коммунисты. Под угрозой (как всегда) находились бывшие кулаки и их родственники, по-видимому, проводился принцип облавы на всех обычных подозрительных лиц. Деревенские жертвы террора всех категорий — социальные отщепенцы с криминальным прошлым, незаконно вернувшиеся ссыльные, подпольные религиозные деятели — во время Большого Террора были выметены подчистую и во многих случаях казнены без большой огласки.
Несмотря на все это, Большой Террор 1937 — 1938 гг. в деревне явился меньшим событием, чем в городе. «Кого там было арестовывать? Бедных женщин, занимавшихся ткачеством? Все было спокойно», — так А.Н.Яковлев, идеолог перестройки, вспоминает о времени Большого Террора в маленькой волжской деревушке, где он вырос. Однако, как он замечает чуть ниже, его отец (по-видимому, занимавший в деревне какую-то руководящую должность) «избежал в 1937 г. ареста только потому, что армейский приятель предупредил, что за ним должны прийти». Не то чтобы в 1937 — 1938 гг. в деревне не было террора, скорее — не было особого террора. Деревня с начала коллективизации пережила много вспышек репрессий, порой гораздо более опасных для простых крестьян. Может быть, отцу Яковлева арест грозил уже не первый раз. Во всяком случае он знал, что делать: «спрятался и переждал, пока не схлынула волна арестов», и через несколько дней опасность миновала^О.