Великие произведения

Некоторые философские произведения но смыслу из­ложенной в них мысли столь же бесконечны, как и ве­ликие произведения искусства. В них мыслится больше, чем знал сам автор. Надо, правда, отметить, что вообще в каждой глубокой мысли закладывается нечто, что сам мыслящий не сразу прозревает в качестве ее возмож-

ных последствий. Но в великих философиях сама их цельность является тем, что несет в себе бес-конечное. Речь идет о каком-то поразительном согласии, которое, при всей его противоречивости, имеет такой характер, что сами противоречия превращаются в выражение ис­тины. Речь идет о таком взаимопереплетении мыслей, которое в ясности выступающего на переднем плане позволяет проясниться чему-то неисповедимому. Это касается удивительных произведений, которые понима­ются тем лучше, чем терпеливее их интерпретируют. Таковы, например, произведения Платона, Канта, феноме­нология духа Гегеля. Здесь, конечно, имеются различия. В случае с Платоном мы находим в самой ясной осоз­нанности взвешенную форму, совершенство, яснейшее знание о методе, привлечение искусства к сообщению философской истины без ущерба для дисциплины и отчетливости мысли. У Канта мы встречаемся с величай­шей честностью, надежностью в каждом предложении, пре­восходной ясностью. У Гегеля мы имеем дело с ненадеж­ностью, коренящейся во вседозволенности, в том числе и в позволении себе игнорировать кое-что в мышлении; к этому присоединяется богатство содержания и твор­ческий процесс, показывающий содержательную глуби­ну, но не осуществляющий ее в собственном философ­ствовании. Таковое оказывается скорее смешано с наси­лием и обманом и имеет тенденцию к схоластическим догматическим схемам и эстетическому созерцанию.

Философы очень сильно отличаются друг от друга по рангу и роду. То, как сложится моя философская судьба, сопряжено с тем, вверяю ли я себя в юношеские годы изучению одного из великих философов и кому именно из них я доверяюсь.

Можно сказать, что уже в одном великом произве­дении заложено все. Опираясь на одно из великих творе­ний, самостоятельно прорабатывая его, поднимаются в

целое царство философии. Через основательное проник­новение в одно из таких великих сочинений я достигаю средоточия, с которого и по направлению к которому освещается все остальное. В изучение этого труда вов­лекается все другое. Во взаимосвязи с этим средоточием обретают ориентацию относительно всей истории фило­софии, изучая которую, получают, по крайней мере, об­щее понятие и представление, позволяя, благодаря фраг­ментам из оригинальных текстов, возникнуть опре­деленному впечатлению и предчувствуя, что еще в ней присутствует помимо того, что уже знакомо. Поскольку основательность изучения того или иного места в исто­рии философии не имеет предела, нужно всегда оста­ваться самокритичным относительно меры знания, до­бываемого только при последовательном обособлении от других философских мыслительных образований.

Конечно, желательно, чтобы молодой человек мог по­лучить некоторый совет, какого философа ему следует выбрать. Однако этот выбор каждый должен сделать сам. Можно только обратить внимание человека на что-либо. Выбор является собственным сущностным реше­нием. Он может следовать за уже осуществленными по­пытками. Может на протяжении нескольких лет пре­терпевать расширение. Однако, наряду со сказанным, все-таки существуют некоторые вполне определенные со­веты. Один старый совет состоит в том, что нужно изучать Платона и Канта, чтобы достигнуть всего действитель­но существенного. Я присоединяюсь к этому совету.

Увлеченность каким-либо захватывающим чтением, например чтением Шопенгауэра или Ницше, не являет­ся выбором. Выбор означает изучение с использовани­ем всех имеющихся в распоряжении средств. Вместе с тем выбор означает также врастание во всю историю философии, отталкиваясь от одного из ее великих про­явлений. Произведение, которое не выводит на этот путь,

\является неудачным выбором, хотя в конце концов лю­бое философское произведение при действительном изучении так или иначе должно стать полезным.

Таким образом, выбор одного из великих филосо­фов для изучения его работ не означает ограничения этим философом. Напротив, при изучении великого философа в поле зрения, по возможности раньше, долж­но попасть и нечто радикально иное. Предвзятость — это следствие ограниченности одним, пускай даже и самым непредвзятым философом. В философствовании не только не имеет силы какое бы то ни было обоже­ствление человека, возведение чего-то одного до поло­жения единственного, признание некоего исключитель­ного учителя, но, более того, смысл философствования заключается в том, чтобы становиться открытым для истины в целом — не для нивелированной, абстрактной истины вообще, а для истины во всей многогранности ее высоких осуществлений.