Украинский кризис: различия точек зрения

Причины, приведшие к кризису, хорошо известны и не нуждаются в повторном перечислении. Но их интерпретация существенно различается, что ведет к соперничеству между нарративами - граничащему с мифологизацией - и только усугубляет раскол. Особенно удивительно, что, как точно подметил Фёдор Лукьянов, "малость, с которой все начиналось", просто смехотворна в сравнении с крупномасштабными последствиями. Соответственно, на передний план выходят скрытые мотивы, которые, по моему мнению, заключаются в следующем.

С российской точки зрения, политика Запада в отношении Украины представляет собой еще один и в конечном итоге самый опасный этап вечных посягательств на Россию. Они направлены на ее маргинализацию или, хуже того, подчинение, что позволяет провести прямую параллель с Отечественной и Великой Отечественной войнами. С точки зрения Германии, у нее все меньше общего с автократической Россией, режим которой проводит внешнюю политику подрыва установленных международных норм, стремится вернуться к игре с нулевой суммой, основанной на силе как единственной значимой валюте в международных отношениях.

Конечно, с обеих сторон припасено несколько вариантов нарративов, но даже не самые радикальные из них не оставляют пространства для взаимопонимания или компромисса - и иногда складывается впечатление, что именно такую цель они и преследуют. Неудивительно, что на уровне официальных предста-

стр. 43

вителей стороны пытаются осмыслить конфронтацию, не беря ответственность на себя. Вина однозначно возлагается на другую сторону без всякого учета интерактивной природы международных отношений. Те же подходы преобладают в политических дискуссиях, что ведет к негативным последствиям: нешаблонное мышление блокировано, никто не занимается рациональными расчетами затрат и выгод.

Один из примеров - популярная в последнее время в Москве критика Германии: украинский кризис - предлог, чтобы консолидировать лидерские позиции внутри ЕС и действовать от его имени. Якобы Германия преследует цель сделать Европу чисто европейской, независимой от США (которые тем не менее регулярно предстают в качестве главного вдохновителя и организатора всех существующих проектов) и находящейся в конфронтации с Москвой, зона влияния которой агрессивно оспаривается. Подобная интерпретация событий лишает Германию сразу двух вариантов поведения: традиционного атлантического - под покровительством США и мертворожденного евразийского - в рамках сотрудничества с Россией. Германия якобы использует лидерские позиции, которые она занимает в ЕС в качестве антикризисного менеджера, ради достижения ранее незаметных геостратегических выгод. Согласно этой точке зрения, родилась новая Германия.

Однако ни новой, ни более агрессивной Германии не существует. В приводимых аргументах упущено самое главное.

Мы действительно являемся свидетелями консолидации блоков, но это неизбежный побочный эффект углубления раскола между Востоком и Западом. И те, кто ощущает свою уязвимость, начинают доминировать в дискурсе, субъектом которого выступает конфронтация как незаменимое средство увещевания и самозащиты. Но феномен блоковой консолидации не дает представления о германском дискурсе в отношении России, который отнюдь не однороден, а чрезвычайно противоречив. Кроме того, данный феномен не отражает официальную политику Германии, которая с самого начала преследовала двойную стратегическую цель: ясные и недвусмысленные правовые стандарты, иногда называемые "красными линиями", дополняются предложениями различной глубины и качества, направленными на поиск путей

стр. 44

выхода из тупика. Предотвращение нового раскола Европы с самого начала было главной мотивацией Германии, в то время как большинство германских союзников в лучшем случае думают о том, как управлять этим расколом.

Утверждения о новой агрессивной Германии построены на ошибочном соединении аргументов, которые на самом деле не связаны друг с другом. Экономический вес и более активная международная роль Германии (если сравнивать хотя бы с предыдущим правительством и его некомпетентным министром иностранных дел Гидо Вестервелле), многоаспектный кризис внутри Евросоюза, затяжной антиамериканизм, всплеск которого последовал за скандалом с АНБ, и, наконец, критика России, получившая распространение в немецком общественном мнении после того, как Путин вернулся на пост президента (надо признать, начавшаяся на достаточно высоком уровне). Подобное понимание политики Германии следует логике представлений, которые в России кардинально отличаются от германских - постулирующих реализм против либерального интернационализма.

Кроме того, неверно интерпретированы ключевые интересы Германии, которые по-прежнему находятся внутри ЕС, а не за его пределами. Здесь Берлин сравнивается с хозяином незавершенного бизнеса, который стоит перед малопривлекательным выбором. Такая ситуация не способствует, а скорее сдерживает намерение пуститься во внешнеполитические авантюры. Нужно также учитывать приверженность Германии принятию решений на основе консенсуса, для чего ей приходится отчаянно сдерживать центробежные силы внутри Евросоюза (и добиваться толики согласия со стороны США).

Тем не менее украинский кризис и особенно санкции, введенные против России, вновь поставили Германию перед выбором между конфликтующими интересами, чего она обычно всеми силами пытается избежать. На сей раз пришлось колебаться между экономическими задачами торгового государства и многосторонним подходом мирной державы, основанном на правилах урегулирования кризиса. Выбор не между экономическими и геостратегическими интересами, ведь с точки зрения Германии геостратегия как раз и заключается в экономическом

стр. 45

обмене как главном средстве (кооперативного) влияния. Скорее, нужно было определиться с краткосрочными и долгосрочными интересами. Сохранить текущие экономические выгоды либо сделать ставку на поддержание правовых основ, которые в конечном итоге гарантируют экономическое благополучие. Двойственная стратегия урегулирования кризиса вообще характерна для непрекращающихся попыток преодолеть разрыв между двумя вариантами.