Роль императора Константина в истории христианства

Противоречия между учением Хритса и Ветхозаветными взглядами вызвали необходимость еще во II в. начать формировать Церковное предание, которое давало разъяснения на многие «неудобные» места в Новом Завете и основывалось вначале на высказываниях апостолов, после их смерти авторитетами стали отцы церкви, а впоследствии, иерархи. Дело дошло до того, что позднее в Западной Европе Предание стало преобладать над Священным Писанием, что тоже явилось одной из причин Реформации.

Мы уже говорили, что гностические и другие ереси развивались одновременно с христианством и до IV века они никому не мешали, но Константин, намереваясь сделать церковь и религию опорой своей власти, не мог допустить, чтобы она состояла из разрозненных общин, каждая из которых имела бы свои догматы, вероучения и т.д. Ему нужна была единая церковь, построенная по образцу римского государства, которой бы он мог единовластно руководить. С этой целью он собирает Первый Вселенский собор в 325 году. Поводом для созыва собора послужила необходимость осуждения взглядов Ария, учившего, что Бог Сын не единосущен Богу Отцу. Христос это Логос, созданный Богом, как действующая сила или инструмент для создания всего сущего. Таким образом, Христос меньше чем Бог, но больше чем человек: он божественен, но не является Богом.

Необходимо отметить, что за всеми богословскими рассуждениями об отношении Бога Отца и Сына тщательно скрывается очень простая идея, об отношениях между Ветхим и Новым Заветами. Если Отец и Сын не являются единосущными, то и эти два учения неравноценны. Как может император опираться на этику, в которой отрицается богатство и угнетение? По большому счету речь шла о том, чтобы приспособить учение Христа к потребностям империи.

Созыв собора для Константина был политическим актом, особенно важным после того как в сентябре 324 года он устранил своего многолетнего соперника за императорскую власть и был провозглашен единовластным императором. Видимо он был очень умен, так как приближая церковь решал две задачи. Во-первых, показывал, кому она должна быть благодарна за свое благополучие и во-вторых, делал церковь своей опорой. Бесконечной борьбе за власть, сопровождаемой многочисленными переворотами, исход которых часто решала небольшая команда гвардейцев, необходимо было положить конец, получив массовую опору в ставшем необычно широким христианском движении, охватившем все слои общества.

Линия на привлечение и подчинение церкви целенаправленно проводилась более десяти лет и была подтверждена мерами по ее материальной поддержке. Еще в 313 году он освобождает от податей часть церквей, а законом 319 года освободил все церкви и клир от налогов и общественных повинностей. Законом 321 года утвердил за церквями право приобретать недвижимое имущество и владеть им. По всей империи возводились христианские храмы, подчас для их возведения разбирались храмы языческие, ряд известных языческих храмов был разрушен по велению Константина.

Теперь пришло время показать всем церковным иерархам свою силу и расположение, а также окончательно превратить ее в подконтрольный организм. Для созыва церковных иерархов был необходим все же какой-то богословский предлог. Он нашелся, им явилась назревшая необходимость обсуждения учения Ария. «На I Вселенский собор епископы созваны были императорским указом весной 325. Прогоны, почтовые лошади – все это было предоставлено епископату империей» - пишет историк церкви А.В. Карташев. [63] Вот как описывает открытие собора этот автор: «Открытие собора во дворце было вдвинуто в раму большого императорского парада. Император вошел в блещущих золотом одеждах. Его приветствовал председательствующий епископ, занявший место справа от императора… Константин, как инициатор собора, вероятнее всего, был и председателем на параде открытия собора». [63. 33] Константин не только присутствовал на заседаниях собора, но комментировал выступления и лично редактировал формулировку символа веры. К этому трудно что-либо добавить. Церковь стала важнейшим государственным органом, которым полностью управляет император.

Осуждения ереси происходило следующим образом. Арий (256–336), священник из Александрии, учил, что Сын божий создан Богом Отцом, т.е. является творением Бога, и, следовательно, не Богом. Но Сын “почтен Божеством”, наделен Божественной силой, поэтому может быть назван “вторым Богом”, однако не первым. Согласно Арию, Дух – это высшее творение Сына, как Сам Он – высшее творение Отца. Арий именовал Духа Святого “внуком”.

Богословие признает, что учение Ария возникло в результате того, что текстам Писания, говорящим о подчиненности Сына Отцу, было приписано неадекватно большое значение. (Имеются в виду новозаветные контексты, в которых говорится, что Сын Божий после Воплощения есть не только Бог, но и Сын Человеческий; что Сын происходит от Отца, т.е. что Отец является Ипостасным Началом Сына. Ср.: “Отец Мой более Меня” [48. 14:28]; “[Сын], Которого Отец освятил и послал в мир” [48. 10:36]; “[Христос] смирил Себя, быв послушным даже до смерти” [64. 2:8]. Иными словами, “арианская ересь”, потрясшая Восточную церковь, – это ошибка прочтения, неадекватного толкования священного текста. Или же наоборот верное толкование, отвергнутое устроителями церкви во имя ее господства в государстве. Ответить однозначно на этот вопрос невозможно, так как второй вариант будет противоречить догматам церкви, которые не обсуждаются.

А.В. Карташев пишет о значении борьбы с арианской ересью следующее: «Вопрос заострялся до формулы «быть или не быть?» не в смысле исторического бытия и роста христианства, а в смысле качественном: в смысле возможной неприметной для масс подмены самой сути христианства как религии искупления. Может быть, было бы и проще и успешнее преподносить массе христианство как религию моралистическую… Не трезвее ли просто признать в Иисусе Христе высшего из пророков? Диалектически арианство вело к антитроичности Бога, к обессмысливанию вочеловечивания хотя бы и Высшего, Единородного, Единственного из сынов Божиих. Это был бы стерильный монотеизм, подобный исламу и иудаизму. Не понимало арианство, что суть христианства не в субъективной морали и аскезе, а в объективной тайне искупления… В этом чуде из чудес и тайне из тайн суть христианства, а не в рациональной морали, как в других естественных религиях». [63. 8-9]

На эти заключения уважаемого ученого, сделанные в средине ХХ столетия, хочется сделать несколько замечаний. Во-первых, почему религии «стерильного монотеизма, подобные исламу и иудаизму» в настоящее время не испытывают такого тотального кризиса как христианство. А во-вторых, не повлияло ли на этот кризис увлечение христианства «тайной искупления» в ущерб «рациональной морали». Мистицизм христианства был приемлем, когда подавляющее большинство народа было необразованным, подвержено вере в магию и суеверия, но в век торжества науки и рационализма, которые рождают скептическое отношение к церковному учению о всевозможных таинствах, церковь оказывается бессильной его преодолеть.

Второй довод А. В. Карташева о необходимости борьбы с арианством состоит в следующем: «Но арианство было особенно тонкой и потому опасной ересью. Оно родилось из двух тонких религиозно-философских ядов, совершенно противоположных природе христианства: яда идуаистического (семитического) и эллинского (арийского)». [63. 10] Когда А.В. Карташев говорит о «природе христианства», что он имеет в виду? То церковное учение, которое сложилось к его времени, т.е. к средине ХХ в. или то, которое изложено в Евангелиях Христа, или же то, которое только начинало складываться в догматах Вселенских соборов? Скорее всего, он имеет в виду догматическое христианство, которое сложилось к его времени и имело мало общего с христианством начала IV века.

Однако его замечание о двух ядах очень верное. Чуть выше мы говорили о том, что еретические движения до времен Константина и те, которые будут развиваться дальше, в основу своих учений брали противоречия между Богом Нового и Ветхого Завета. В случае победы арианства Бог Ветхого Завета становился бы главным Богом, а его учение более важным, чем учение Христа. Но для многих людей, как живших в то время, так и позже, фигура Христа в христианстве была необычайно привлекательной, и перевод его в разряд Бога второй величины вызвал бы еще большее усиление позиции еретиков. Это чисто гипотетическое предположение, так для его подтверждения у нас нет достаточно материалов, но оно не кажется абсурдным.

Учение о триедином Боге достигало нескольких целей. Во-первых, оно устанавливало неразрывную связь между Новым и Ветхим Заветами, делая их единым целым, так как Бог един. Во-вторых, над нравственным учением Христа рационалистическим по своей сути оно возводило таинственное здание мистической тайны, которую невозможно понять и в которую нужно только верить. Таким образом, революционность учения Христа перевоплощалась в мистицизм учения церкви. В третьих, слияние Ветхого Завета с Новым и признание их равноценными в дальнейшем позволило уйти от опыта раннехристианской демократии и аскетизма, разделив жизнь человека на мирскую и духовную, а людей на мирян и священников

Учение Ария кроме догматических разногласий представляло для Константина и политическую опасность, так как, ища поддержки в своих спорах, он апеллировал к народу и писал письма, обращенные к пешеходам, морякам, мельникам и другим людям, то есть смущал умы.

Вот как пишет о роли Константина в истории христианской церкви Адольф Гарнак, видный протестантский теолог второй половины XIX в.: «Константин вначале не сделал ничего другого, как только признал христианскую религию и церковь. Но признание их …равнялось дарованию им привилегированного положения. В последние же годы своей жизни Константин пошел еще дальше: он объявил прочие религии и культы ложными; он под всевозможными предлогами издавал запрещения жертвоприношений, закрывал многие храмы, дарил церкви их конфискованное имущество и открыто притеснял «язычество». Всеобщая веротерпимость должна была, не изменяя своего названия, уступить место единовластному господству церкви». Константин не являлся церковным иерархом и не имел никакого титула, в отличие от языческих императоров, которые именовались «pontifex maximus» (верховный жрец), но церковь вскоре исправила это упущение и нашла для него приемлемый титул «епископ внешних». «Титул имел двуличную окраску, но совершенно ясно, что он должен был означать: император принимает участие в управлении церковью. В этом смысле издавал он законы против еретиков, в этом смысле созвал великий Никейский собор … Завещание Константина своим сыновьям гласило: «управлять церковью». Из них Констанций (сперва на Востоке, затем во всем государстве) сознательно и энергично продолжал политику своего отца… Констанций был первосвященником церкви, хотя и не называл себя так». Против такого положения выступало достаточно много епископов, но другие говорили: «император делает только то, что составляет его право: он преемник Давида и Соломона, и не государство в церкви, а церковь в государстве». [65]

Уважаемый автор допустил одну неточность. На Никейском соборе Константин заявил епископам «Вы — епископы внутренних дел церкви, я — поставленный от Бога епископ внешних дел». Трудно понять, как человек, не принявший крещения, сам себе присвоил церковный титул, хотя и в этом сказалось его истинное отношение к церкви и учению Христа.