Наблюдение и объяснение в науке и повседневности: релятивизм

А как же обстоит дело с объяснением? Свойственно ли последнее исключительно научному дискурсу или может равным образом применяться к объяснению человеческого поведения и общения? И есть ли существенные различия между объяснительными процедурами в науке и объяснением в повседневной жизни? В классической форме проблема объяснения поставлена Гемпелем и Оппенгеймом. Задаться вопросом о том, почему случилось некоторое событие, равнозначно вопросу о том, в какие законы вписан этот случай, и какие предшествующие обстоятельства его вызвали⁵.

Гемпелевское представление о научном объяснении подразумевало однозначную связь между генерализацией и наблюдениями (антецедентом и экспланансом), которые подводились под такое обобщение. Однако однозначность такой зависимости была поставлена под вопрос Фейерабенда. В известном примере [Фейерабенд 1957] рассматриваются наблюдаемые цвета светящихся объектов (их объективные свойства - Р1, Р2, Р3), которые соответствуют словам языка: красный, белый, синий. Наблюдатель может использовать эти слова независимо от того, наблюдает он эти свойства или нет. Но наблюдатель второго порядка⁶, например, ученый, наблюдающий и светящийся объект, и первого наблюдателя, способен зафиксировать зависимость изменения цвета от скорости движения источника света по отношению к наблюдателю. То есть с точки зрения наблюдателя второго порядка,

стр. 48

цвет объекта уже не является некоторым стабильным, объектным свойством, но оказывается характеристикой отношения наблюдатель/объект. О свойствах объектов самих по себе (не доступных наблюдению, вписываемого в ту или иную генерализацию), говорить, с точки зрения Фейерабенда, бессмысленно. В этом смысле язык наблюдателя, объяснение и понимание наблюдаемых свойств, определены теоретизацией второго порядка, т.е. некоторой более высокой инстанцией суждения, которая способна выбирать между различными теориями и соответственно различными языками.

В целом, эта идея Фейерабенда Ставит под вопрос общую интуитивную предпосылку в интерпретации объяснения, а именно то представление, что объекты с воспроизводимыми свойствами, объективные наблюдения, должны служить основанием объяснения, так сказать, общим полюсом, с которым вынуждены соглашаться все наблюдатели, и который служит основой научной интерсубъективности. Теперь объектные свойства вещей нельзя рассматривать как непреложный аргумент, к которому следует апеллировать в споре. Наблюдательные высказывания теперь не могут зависеть от единой, выделенной, индивидуальной позиции наблюдателя, так как всегда может обнаружиться и другой наблюдатель, который бы фиксировал контингентность связи наблюдатель-объект.

Но связь между генерализацией и наблюдением не так проста и в случае объяснения обычного поведения. Этот анализ зависит от того, в каких системных отношениях находятся наблюдатель и исполнитель действия, связаны ли они общей деятельностью или же являются независимыми друг от друга действователями. Наблюдатель повседневности характеризует свои объекты наблюдения, исходя из собственных "теорий" (генерализированных различений), определяемых принадлежностью к некоторой социальной позиции и некоторой обособленной коммуникативной сфере. Так, для священника все человеческие действия подразделяются на греховные и свободные от греха. Так же в этом смысле он использует генерализацию, согласно которой все существа делятся на греховных и безгрешных (людей и ангелов). Врач же будет склонен подразделять все человеческие действия на полезные и вредные для здоровья. И здесь определяющей классификацией является генерализированная дистинкция болезнь/здоровье, характеризующая именно наблюдательную позицию врача. Одно и то же действие - например, принятие мясной пищи во время поста будет рассматриваться как полезное/вредное или как греховное/негреховное. Такое представление о релятивности свойств социально значимых объектов наблюдения можно понимать как частный случай общей установки современной философии науки в вопросе о "паразитировании" фактов на теориях (Фейерабенд).

Граница между наблюдаемым и не-наблюдаемым постоянно колеблется в зависимости от контекста наблюдения. То, что в одном (теоретическом) контексте является наблюдаемым (например, вирус в результате подсоединения к нему тяжелых молекул), в другом контексте может рассматриваться лишь как заместитель или представитель наблюдаемого. Для принятия решения о том, наблюдаем мы что-то действительно или скорее имеем дело с некоторым посредником, нам следует определиться с тем, в контекст какой дистинкции мы помещаем данное наблюдаемое явление⁷. Так, вирус под электронным микроскопом мы будем склонны рассматривать как сам по себе недоступный для наблюдения - в том случае, если противопоставим его алмазу, помещенному под электронный микроскоп⁸. Ведь мы в последнем случае видим действительную микроструктуру алмаза, тогда как то, что мы фиксируем в качестве вируса, является структурой присоединившихся тяжелых молекул, не являющихся составляющими вируса. Но тот же вирус под электронным микроскопом - в его очевидной отличности от наблюдений небесных объектов посредством радиотелескопа - скорее, можно рассматривать как доступный наблюдению, поскольку форма подсоединившихся к вирусу тяжелых молекул изоморфна форме самого вируса, тогда как данные радиотелескопа не являются такого рода аналоговым изображением.

Итак, за каждым наблюдаемым объектом стоит структура дистинкции, контраст, ранее созданные классификации. Объяснение наблюдаемых свойств и в обществе, и в науке предполагает выбор и договор о том, какую общую "оптику" (структуру различений) мы будем использовать для фиксации объекта.

стр. 49