Дирксеном

5 июля 1929 г.

Дирксен предложил прогуляться вдвоем по саду н сказал, что он хотел воспользоваться этим случаем, чтобы опять в интимном и дружеском порядке, как это он неоднократно уже делал со мной, на основании наших личных отношений переговорить со мной относительно некоторых вопросов наших взаимоотношений. Прежде всего ои хотел бы вернуться к тем беседам о кредитах, которые он в свое время имел со мной и с т. Микояном *. Он, Дирксен, тогда имел в виду скорое начало новых кредитных переговоров. К сожалению, однако, ряд обстоятельств помешал этому, и ои хотел бы сегодня в этом частном порядке информировать меня об этих обстоятельствах. Конечно, выставление нами требования займа затруднило продвижение всего дела. Однако основной причиной были все же затянувшиеся репарационные переговоры⁷. Во время беседы с т. Микояном и мной он, Дирксен, ожидал скорого окончания репарационных переговоров и открытия после этого кредитных переговоров с нами. Парижские переговоры, однако, чрезмерно затянулись. К тому же они не дали возможности заинтересованным правительствам закончить быстро все это дело, утвердив решения Парижской репарационной конференции, и появилась надобность в новых переговорах, которые состоятся на предстоящей политической конференции. Вторым обстоятельством, помешавшим скорому открытию кредитных переговоров, были майские события в Берлине и Москве и антинемецкие демонстрации в Ленинграде⁵⁵. Не то чтобы эти события изменили мнение германского правительства о необходимости кредитной акции, но они создали неблагоприятную атмосферу вокруг советско-германских отношений и тем самым ослабили заинтересованность германской общественности и в особенности германских хозяйственных кругов в новых мероприятиях для усиления германскогоэкспорта в СССР. В Германии открыто стали говорить, что Коминтерн ставит ставку на Германию и прощупывает возможности открытого выступления рабочих против германского правительства. Первое Мая было репетицией, за которой должно последовать 1 августа, перспектива которого еще более ухудшает атмосферу вокруг советско-германских отношений. В Германии говорят, что мы недостаточно считаемся с ее интересами и недостаточно обращаем внимания иа ее протесты; в частности, ленинградский инцидент был урегулирован

* См. док. N« 101.

неудовлетворительно, ноо мы даже не выразили по этому поводу сожаления. Третьим обстоятельством было усиление за последнее время германского экспорта, превысившего за последние 12 месяцев на полтора миллиарда марок цифры предыдущего года. Фабриканты и капиталисты в Германии, как и в Друг^их странах, «живут с сегодняшнего дня на завтрашний». Усиление экспорта вообще несколько понизило их заинтересованность в экспорте в СССР. В результате этого и вследствие ухудшения атмосферы вокруг советско-германских отношений в связи с майскими событиями произошло падение заинтересованности германской промышленности в осуществлении новой кредитной акции. В то время как в 1926 г., при первых кредитах, и еще несколько месяцев тому назад германские промышленники оказывали воздействие на германское правительство в смысле ускоренного проведения кредит-нон акции, в настоящее время это не имеет места. Последним обстоятельством, которое оказало неблагоприятное влияние, было преждевременное появление в американской прессе, а оттуда н в прессе других стран сообщений о предварительно ведшихся в Москве кредитных переговорах. В Берлине предполагают, что эта индискреция произошла с нашей стороны, и некоторые говорят, что ввиду этого является более осторожным обождать конца репарационных и политических переговоров с Антантой, чтобы избежать использования со стороны Антанты против Германии того обстоятельства, что она, несмотря на ее многократные заявления о плохом финансовом положении, дает СССР большие кредиты. Германское правительство остается по-прежнему при своем решении о целесообразности проведения новой кредитной акции для оживления торговли с СССР. Однако ввиду всех изложенных соображений в Берлине полагают, что переговоры о кредитах будет целесообразяее начать уже после окончания международной конференции, на которой будут урегулированы репарационные и политические проблемы, стоящие в порядке дня. Это будет тем более удобно, что в течение летнего отпускного периода большинство необходимых для этих переговоров лиц отсутствует в Берлине.

Я ответил Дирксеиу, что благодарю его за эти сообщения, которые я передам т. Микояну и коллегии НКИД.

Дирксен прервал меня, сказав, что он не имеет поручения нз Берлина делать мие эти сообщения и делает их по собственной инициативе и в частном порядке.

Я сказал, что долгое отсутствие сообщений германского правительства по вопросу о кредитах создало ненормальное положение. В апреле месяце он, германский посол, сообщил мне и т. Микояну, что германское правительство назначило своими делегатами для переговоров с нами по вопросу

о кредитах Шеффера и Шлезингера и что они приедут в Москву для этих переговоров примерно через 3 недели. На основании этой беседы между ним, Дирксеном, и т. Микояном и мною произошли предварительные, ориентировочные, неофициальные разговоры между мною и Шлезингером *. Потом Шлезингер уехал, и в течение почти 3-х месяцев мы ке слышали от германской стороны ни одного слова о судьбе кредитных переговоров. Ни в Берлине, ни в Москве германская сторона не считала даже нужным сообщить нам, почему же германские делегаты не приезжают. Мы не гнались за германскими кредитами. Начиная с декабрьских переговоров ** мы неоднократно в ясной и недвусмысленной форме заявляли германской стороне в ответ па ее вопросы, что германские кредиты не являются необходимыми для нас, ибо наше хозяйство может обойтись и без них. Вполне понятно поэтому, что мы молчали в последние месяцы по этому вопросу. Молчание германского правительства производило, однако, у нас странное впечатление, ибо все понимали, что оно не может объясняться техническими причинами. У нас многие полагают, что молчание германского правительства по кредитному вопросу после заявления германского посла о назначении германских делегатов и об их приезде через 3 недели объясняется исключительно политическими причинами. У нас полагают, что влиятельные круги в Германии требуют от германского правительства, чтобы оно оставило себе возможно более свободные руки в отношении СССР для предстоящих политических переговоров с Антантой. Эти круги явно полагают, что не надо торопиться также п с кредитной акцией, ибо, может быть, Германия сможет заключить с Антантой выгодное для себя соглашение также и в отношении СССР и. может быть. после международной политической конференции для Германии откроются новые возможности также и в отношении экспорта в СССР. Молчание Германии производило здесь поэтому весьма неблагоприятное впечатление и рассматривалось как результат усиления антисоветских тенденций в Германии.

Дирксен сказал, что это, конечно, не так и что. как он уже мне сказал, основной причиной являлось и является опасение, что предоставление кредитов может сильно испортить позицию Германии при предстоящем окончательном урегулировании репарационного вопроса. Он видит, однако, из моих слов, что долгое молчание было действительно неправильным и что он должен был говорить с нами и предупредить нас об этой задержке. Он должен, однако, сказать, что в этой задержке

* С v.. док. to liö. I3S,

** См, т. XI. дох. N» 352. 361, 364, 377. 379, 3S2, 3S3.

виновен исключительно он лично. Он «заметит себе это для будущего». (Это немецкое выражение, несколько комичное в устах посла, означает, что он постарается в будущем избегать

таких ошибок.)

Затем я заговорил относительно «индискреции» и сказал, что для иас ие подлежит никакому сомнению, что «утечка» произошла с германской стороны. В совершенно частном порядке и по-дружески я должен ему, Диркеену, сказать, что, по моему глубокому убеждению, выболтал все Шлезингер. Я уже давно "его знаю, и знаю, что он любит иногда «поговорить лишнее». Он, конечно, совершил эту нндискрецию без злого умысла, а лишь по человеческой слабости — поделиться важными новостями с влиятельными журналистами. Я прошу, однако, его, Дирксена, рассматривать это как совершенно частное сообщение, ибо ие хотел бы вступать в пререкания со Шлезингером.

Дирксеи заявил, что он мне это обещает и что он даже об этом ничего не напишет в берлинский миииидел. По существу ои все же полагает, что иидискреция произошла с советской стороны.

Тогда я сказал Диркеену, что это неверно ие только потому, что у иас есть сведения, что Ку * и Фишер ** узнали о кредитных разговорах от Шлезингера, но и в особенности потому, что предварительное разглашение кредитных переговоров ие представляет никакой выгоды для СССР. Я слышал, что в Берлине кое-кто объяснял нндискрецию тем, будто мы хотели этим разглашением кредитных переговоров раззадорить англичан и американцев в смысле получения от них еще больших кредитов. Это, однако, очень ошибочная и несерьезная мысль. Если вообще германский пример может побудить англичан и американцев предоставить СССР еще большие кредиты, то такую роль могли бы сыграть не газетные слухи о ведущихся с Германией переговорах, а скорейшее заключение с Германией кредитного соглашения. Между тем совершенно очевидно, что подобные газетные слухи не могут ускорить заключение кредитного соглашения с Германией, а скорее, наоборот, могут его замедлить, поскольку они преждевременно мобилизуют для противодействия врагов германо-советского сближения как внутри Германии, так и в особенности за ее пределами. Совершенно очевидно, что ннднекреиия могла быть нам только неприятной и что она не могла исходить от иас. Я должен напомнить послу, что еще начиная с открытия декабрьских переговоров я в беседах с Поссе, Шлезингером и с ним, послом, неоднократно ставил непременным

_ft* Корреспондент агентства Ю::айтед Пресс в Германи:;.

Корреспондент газеты «Дейче алысмейне цейтунг» з СССР.

S

условием в своих частных разговорах о кредитах сохранение абсолютной тайны и потребовал даже от Поссе обязательства, которое он дал, опровергнуть в германской прессе, если они появятся, сообщения о кредитных переговорах.

Весьма подробно мы говорили с Дирксеном после этого о майских событиях. Я сказал Дирксену, что советско-германская дружба была бы невозможной, если бы германское правительство считало Советское правительство ответственным за действия германской компартии. Только враги этой дружбы могут ставить так вопрос. Германскому правительству великолепно известно, что Советское правительство не имеет абсолютно никакой возможности запретить германской компартии или Коминтерну организацию политических демонстраций в Германии.

Дирксен сказал, что он вполне понимает невозможность для Советского правительства запретить эти демонстрации, но общественное мнение в Германии говорит, что Советское правительство, состоящее нз весьма видных коммунистов, если бы этого хотело, могло бы через последних дать Коминтерну и руководителям германской компартии советы избегать таких действии, которые отражаются вредно на германо-советских отношениях.

Я ответил, что члены Советского правительства не имеют возможности и не могут давать такие советы иностранным коммунистам и вмешиваться таким образом в дела иностранных государств. К тому же вопросы решаются не советами, а постановлениями выборных органов германской компартии и Коминтерна.

В этой связи Дирксен говорил о выступлениях нашей прессы, о часто недружелюбном тоне в отнощении Германии и о всяких мелочах. В доказательство того, что он не мелочен и что он не передает нам многих жалоб, поступающих из Берлина, Дирксен привел факт нахождения во время обыска у одного саксонского коммуниста письма какого-то знакомого с ним работника РВС, бывшего ранее в Германии.

Я высмеял Дирксена и сказал, что подобные факты являются бесконечно малыми по сравнению с тем, что видные государственные деятели Германии, вроде Кюльмана *, ведут открыто переговоры с представителями других государств о вхождении Германии в антисоветскую коалицию³⁶. Что сказало бы германское правительство, если бы какой-нибудь бывший наш нарком поехал сговариваться с французскими или польскими шовинистами о планах содействия СССР нападению на Германию со стороны Польши или Франции? Представляет ли он себе, сколько негодования манифестировалось

* Быб. статс-секретарь МИД Германии.

бы по всей Германии, и особенно в берлинских руководящих кругах?

Днрксеи уверял меня, что Кюльман не вел антисоветских переговоров и что он только вел разговоры о возвращении Германии ее прежних колоний. Правда, антисоветские переговоры вели Рехберг* и генерал Липпе, но их ведь никто всерьез не берет.

разговор на эти темы очень затянулся, и я в заключение сказал Дирксену, что самым печальным является то. что с германской стороны склонны близоруким образом преувеличивать значение всяких временных неприятностей и ставить из-за них под вопрос самую основу наших отношений. Между тем в Берлине должны были бы понять, что при столь большом различии наших политических и экономических систем некоторое количество конфликтов, инцидентов и трений между обоими государствами является абсолютно неизбежным. К этим неизбежным спутникам советско-германской дружбы надо относиться с философским спокойствием и, принимая все меры для их возможного сокращения и локализации, не преувеличивать их значения и не допускать, чтобы от них страдали отношения между нашими государствами. Нельзя допускать, чтобы из-за временных препятствий, встречающихся на нашем пути, мы теряли дорогу н теряли перспективу.

Дирксен, с которым я уже не первый раз говорю на эту тему, слушал внимательно и живо со мною соглашался, уверяя меня в том, что он именно так и понимает свою задачу, что он со своей стороны делает все возможное, чтобы ограждать советско-германскую дружбу от вредного на нее влияния всяких инцидентов н трений.

В заключение ои выразил удовлетворение нашей дружеской, откровенной беседой н желаине, чтобы мы н впредь от поры до времени говорили в таком же порядке.

Б. Стомоняков