Прокопе

5 декабря 1930 г.

i. Прокопе вызвал меня к себе и вручил <;в дсвесительпом порядке'» для предварительного ознакомления проект его ответа на ноту т. Литвинова от 28 сентября. Ответ облечен не в форму ноты, a в форму меморандума, фиксирующего то, что Прокопе заявн.т мне 8 ноября ^{х +}. Прокопе з связи с ьтмм долге толковал мне, в каком трудном положении он сейчас пялОдеет-ся под г садом ударов со стороны не только лалугенез, но и полонофилов из «Хельсинпш самомат^ и пытался разжалобить меня для тогси чтобы я примирился не с нотой, а с меморандумом. Так как я примириться все-такЕ! не хотел, то Прокопе обещал в крайнем случае поставить свои нннпналы под текстом меморандума. Я, однакоу и на зто не соглашался и, з конце концов, заявил Прокопе, что должен передать его предложение на усмотрение своего правительства.

* См. док..Ns 447, •* См. док. № 392.

Одновременно Прокопе поднял вопрос об опубликовании в печати небольшого коммюнике по поводу имевших место между мной и им переговоров на предмет ликвидации конфликтов последнего времени. Прокопе при этом мыслил весьма краткое сообщение, в котором просто зая.зляется, что, мол, все спорные вопросы, поднятые обменом нотами в течение июля — октября, урегулированы и снимаются с порядка дня. Б сообщении не должно было бы быть упомянуто> однако, как и в каком именно духе спорные вопросы разрешены. Б ответ я заявил, что о такой форме коммюнике не может быть и речи. Если уж мы сойдемся на мысли о коммюнике (хотя и этот вопрос подлежит окончательному решению Советского правительства}, то во всяком случае коммюнике должно совершенно недвусмысленно выявлять способ решения вопросов. Прокопе изъявил готовность вести дискуссию о характере коммюнике, однако я заявил, что это сейчас преждевременно, так как предварительно нужно знать, согласится ли Советское правительство вообще на предлагаемую им комбинацию. Разным образом я считаю преждевременным вести разговоры и о тексте самого меморандума, который в своем настоящем виде нас тоже не может полностью удовлетворить. Мы уговорились с Псокопе вернуться к данному вопросу после получения мной инструкции из Москвы.

2. Затем Проколе заговорил о процессе «Промпартш}» в Москве. Он заязил. что не собирается следовать примеру Бриане и Гендерссна. протестовавших против обвинений французского и английского правительств в подготовке интервенции, а просто хочет получить от меня информацию о том, почему и при каких обстоятельствах на процессе ^Промпар-тии;> возник вопрос о Финляндии. Оп-де не читал показаний обвиняемых и свидетелей по процессу, а петому хотел бь: у-елы-шать что-нибудь ст меня. Я ознакомил Прокопе с содержанием тех частей показаний, которые относятся к Финляндии. Проколе развел руками и заявил, что зо всяком случае финское правительство тут ни при чем. Может быть, какие-нибудь безответственные круги во Франции и могли строить какие-либо надежды на вовлечение Финляндии в интервенцию, но BD всяком случае все это делалось в парижских кабинетах, без всякого ведома и участия финского правительства. В езязн с этим Прокопе стал вновь развивать столь хорошо знакомую мне мысль о необходимости для Финляндии придерживаться полной «независимости:» в своей внешней политике. В заключение он заметил: «Откровенно говоря, я вообще плохо верю в эти интервенционистские планы, Интервенция против СССР в настоящее время — сумасшествие». Я ответил, что рад слышать о полной непричастности финского правительства к парижским проектам, однако может ли Прокопе гарантировать, что

к этим проектам столь же непричастен был и генерал Вале-ниус? Прокопе стал доказывать, что известные ему материалы по делу Валениуса решительно ничем не подтверждают основательности наших подозрений касательно Валениуса. Он, Прокопе, не раз по этому поводу говорил со мной, но я ему ничего, кроме огульных обвинений Валениуса в связи с Польшей и так далее, представить не мог. Он поручил финской миссии в Москве выяснить этот вопрос в Наркоминделе, но и там никакого убедительного ответа миссии дано не было. Он, Прокопе, считает, что с разговорами о связи Валениуса с интервенцией и Пр, следовало бы покончить. Я возразил, что, пока разбор дела Валениуса не опровергнет с абсолютной убедительностью наших подозрений, они являются вполне законными и естественными, учитывая всю сложившуюся обстановку,

3. Под конец Прокопе поставил вопрос о миланском свидании т. Литвинова с Гранди*. Что оно означает? Каков его внутренний смысл? Я ответил Прокопе в духе появившихся в нашей прессе сообщений, тем более что и сам не имел никакой другой информации об этом событии. Прокопе спросил: «Я не думаю, чтобы вы заключили с Италией союз?» Я ответил, что тоже не думаю. Однако мы охотно пойдем на укрепление Дружеских отношений с Италией, как и со всяким другим государством, которое обнаружит к тому желание. «Даже несмотря на то что в Италии царствует фашизм?» — задал вопрос Прокопе. Я разъяснил ему, что его вопрос очень странен. В своих отношениях с другими государствами СССР руководствуется не характером политической системы, господствующей в этих государствах, а исключительно лишь соображениями внешней политики. Наша готовность поддерживать и развивать дружеские отношения с Италией является лучшим опровержением многочисленных басен о том, что СССР больше всего стремится вмешиваться во внутренние дела других стран. Прокопе далее заметил, что он с большим интересом следит и будет следить за развитием советско-итальянских отношений, но поспешил тут же прибавить, «конечно» как сторонний наблюдатель, ибо он считает в высшей степени опасным Для такого «маленького воробья» (буквальное выражение), как Финляндия, вмешиваться в сложную игру великих держав. «Я полагаю.— закончил Прокопе,— что наш отказ от всяких ориентации является наилучшей политикой и с точки зрения развития добрососедских отношений между Финляндией и СССР».

Я согласился с высказанным им мнением.

Полномочный Представитель СССР в Финляндии

И. Майский

Лечат- по арх.

* См. док. ^ 425.