Человек в условиях войны

«Перенесение всевозможных лишений, переживание различных видов опасности или ожидание ее наступления, потеря личной свободы и принудительный характер поведения – все эти факторы войны и боя влияют на психику бойца. Действуя постоянно и непрерывно, они постепенно видоизменяют характер реакции бойца на окружающий мир, создают ряд условных рефлексов – словом, производят ряд изменений, которые, в конечном счете, дают картину видоизмененной психики, присущей бойцу по сравнению с обывателем» [2]. Еще из воспоминаний: «Нас мучила немецкая авиация: 28 налетов в день, по десять и по сто бомбардировщиков; первый налет еще ничего, второй – хуже, третий – начинается нервотрепка, а дальше нервы уже просто сдают. Психологическое воздействие сильнейшее: кажется, что бомбардировщик пикирует прямо на тебя, пилот включает сирену, летят снаряды, бомбы…» [4].

Война формирует особый тип личности, особый тип психологии участника боевых действий. Это психология человека в обстоятельствах войны, которую можно рассматривать как непрерывную череду пограничных ситуаций, бытие на грани жизни и смерти. В минуту опасности человек чувствует и ведет себя иначе, чем в обыденной ситуации; при этом многие свойства его личности раскрываются с неожиданной стороны. Но и после окончания войны характерные черты этой психологии продолжают существовать, так как ее носители, возвращаясь к мирной жизни, неизбежно привносят в нее стереотипы мышления и поведение военного времени – в частности, привычку к насилию.

«Деятельность человека-бойца во время войны носит особый характер, – отмечает Р.К. Дрейлинг. – Она протекает в условиях хронической опасности» [2, с. 338]. Люди вынуждены жить в постоянном напряжении, постоянном животном страхе за свою жизнь. Прочие вещи отходят на второй план, и человек деградирует, вынуждая свое сознание непрерывно заботиться о сохранности организма от многочисленных смертельных факторов, которые постоянно окружают на поле боя. И даже в моменты отдыха инстинкты не притупляются – привычка превращается в неотделимую часть личности.

Действительно, на войне человек потихоньку изменяется, сам того не замечая. Война беспощадна. Она не отпускает навсегда. Возвращаясь с войны, люди еще долго не могут привыкнуть к мирной жизни. Не могут привыкнуть к миру, где неслышно трескотни пулеметных очередей, гула винтов самолетов. Так они и продолжают жить и, бродя по городу, непроизвольно ищут вражеского снайпера в темном провале окна, подозревают у прохожих оружие под полой пиджака и о чем-то подолгу беззвучно плачут ночами, растревожив страшные призраки прошлого.

Не менее важно то, что на войне у человека формируется особый тип личности. Психология на войне изменяется, порой необратимо. Огромное количество факторов может влиять на это, будь то физиологические неудобства или коллективное настроение. «Солдаты шли по степи… Тяжелораненый лежал на земле и непрерывно стонал: «Пить, пить, пить…», а на животе у него стояла запыленная кружка полная воды. Вокруг собрались солдаты, не зная, что с ним делать. Кто-то выстрелил ему в голову, тело дернулось, он умолк. Война вещь страшная, беспощадная и жестокая…» [4].

В экстремальных условиях войны, под влиянием опасности, трудностей, постоянного и нервного напряжения, действие эмоционального фактора приобретает особенно интенсивный характер. При этом в боевой обстановке с одинаковой вероятностью могут проявиться прямо противоположные коллективные настроения: с одной стороны, чувство боевого возбуждения, наступательный порыв, экстаз атаки, а с другой – групповой страх, уныние, обреченность, способные в определенной ситуации привести к возникновению паники. Таким образом, и паника, и массовый героический порыв – явление одного порядка, отражающие психологию толпы.

«После разгрома под Калачом мы лежали с одним солдатом под кустами, измученные предыдущими боями, и он мне сказал: «Я не вижу сил победить». А я ответил: «А я не вижу у него сил победить». Такие нюансы солдатской психологии. Нас иногда выводили в тыл, если позволяла обстановка; давали по частям немного передохнуть, на несколько километров отводили от линии фронта. Как-то я оказался в таком «отводе». Чистили картошку, разговаривали. В дни отдыха на фронте пользовался большим спросом роман «Война и мир», была и книжка о Кутузове. А я очень люблю «Войну и мир», до войны трижды перечитывал. И при чистке картошки рассказывал о 1812 годе. И мне задают вопрос: «А ты думаешь – мы победим?». Я говорю: «А давайте подумаем: в сентябре было легче, чем в августе? – Да, а в октябре легче, чем в сентябре, в ноябре – легче, чем в октябре. Следовательно, у немцев силы-то иссякают, это мы чувствуем. А значит, мы можем накопить силы и по немцу ударить» [4].