2015-05-05
318
В восемь утра Барон Гуго Рейс, рейхсконсул в Сан-Франциско, захлопнул за собой дверцу «Мерседеса 220-Е» и взбежал по ступенькам консулата. За ним торопливо проследовали двое молодых сотрудников Министерства иностранных дел. Служащий консулата распахнул двери, Рейс вошел быстрым шагом внутрь помещения и направился к своему кабинету, по дороге вскидывая руку в приветствии, здороваясь с девушками у коммутатора, с вице-консулом Франком и, наконец, со своим секретарем герром Пфердхоффом.
— Барон, — обратился к нему секретарь, — пришла шифровка из Берлина. Гриф номер один.
«Номер один» означало высшую степень секретности.
Рейс скинул плащ и передал его секретарю, тот пристроил плащ на вешалке.
— И еще, — добавил секретарь. — Минут десять назад звонил герр Кройц фон Мейер. Перезвонит позже.
— Спасибо, — кивнул Рейс. Устроившись подле небольшого столика возле окна, он снял крышку с подноса, на котором был сервирован его завтрак: булочка, яичница и колбаса. Консул налил себе черного кофе из серебряного кофейника и раскрыл утреннюю газету.
Звонивший, Кройц фон Мейер, был шефом СД на всей территории Тихоокеанских Штатов, располагалась же его контора неподалеку от аэропорта. Ну, разумеется, под вымышленной вывеской. Отношения между Рейсом и фон Мейером отличались редкой стабильностью: они всегда были крайне натянутыми. Сферы их компетенции сильно перекрывались, что, несомненно, и было задумано чиновниками в Берлине. Рейс числился по ведомству СС и имел чин майора, формально это ставило его в положение, подчиненное к фон Мейеру. Казалось, этот чин — лишь дань формальностям, однако же за несколько лет службы консулом Рейс осознал последствия этой формальности. Но что он мог поделать? Ничего. Все равно сложившееся положение дел его сильно раздражало.
Газетой, доставленной ракетой «Люфтганзы» еще в шесть утра, была «Франкфуртер цайтунг». Рейс внимательно прочел первую полосу. Фон Ширах под домашним арестом, возможно — уже мертв. Плоховато. Геринг находится на учебной базе «Люфтваффе», в компании ветеранов войны, лояльных ему. К Толстяку никто не доберется, никакой ловкач из СД. А что доктор Геббельс?
Похоже, в самом сердце Берлина. Полагается, как обычно, на собственную мудрость и умение поладить с кем угодно. «Что же, если Гейдрих пошлет к нему целый отряд, чтобы арестовать, — подумал Рейс, — то Маленький Доктор обсудит с пришедшими возникшую ситуацию, да так, что через полчаса все они будут уже на его стороне. Сделает из них правоверных сотрудников Министерства пропаганды и народного просвещения».
Рейс представил себе Геббельса, как тот как раз сейчас пребывает в апартаментах какой-нибудь сногсшибательной кинозвезды, глядит в окно на марширующие по берлинским улицам части Вермахта. Этого карлика ничем не проймешь. Улыбнется своей язвительной улыбочкой, продолжая одной рукой ласкать прелести кинодивы, а другой — срочно дописывать статью в…
Мысли Рейса прервал стук в дверь.
— Извините, шеф. — В дверях появился Пфердхофф. — Снова звонит Кройц фон Мейер.
— Рейс слушает, — сообщил консул, дойдя до своего рабочего стола и взяв трубку.
— Вам что-нибудь известно об этом типе из Абвера? — раздался в трубке густой голос местного начальника СД. Неприятный голос, да еще с таким могучим баварским акцентом…
Рейс сделал паузу, пытаясь сообразить, о чем идет речь.
— Хм… — Он так ничего и не понял. — Насколько мне известно, сейчас на Побережье находятся целых четыре агента Абвера. Или три…
— Речь о том, который на прошлой неделе прилетел из Берлина «Люфтганзой».
— О? — удивился Рейс, прижимая трубку плечом, а руками доставая из пачки сигарету. — Нет, он ко мне не заходил.
— А чем он занят?
— Боже, откуда мне знать? Спросите у Канариса.
— Я просил бы вас позвонить в Министерство иностранных дел и сказать им, чтобы они связались с Канцелярией и попросили бы Адмиралтейство, чтобы те заставили Абвер либо отозвать своих людей, либо дали нам их точные координаты.
— А почему бы вам самим этим не заняться?
— У нас тут полная неразбериха.
«Потеряли они этого парня из Абвера, — сообразил Рейс. — Кто-то из штаба Гейдриха попросил их за ним проследить, а они его потеряли. И теперь хотят, чтобы я помог им выпутаться».
— Если он придет ко мне, — пообещал Рейс, — то я пошлю кого-нибудь за ним следом. Можете на меня положиться. — Разумеется, маловероятно, чтобы тот зашел в консулат. Оба прекрасно это понимали.
— Несомненно, он живет здесь под чужой фамилией, — не мог угомониться фон Мейер. — Под какой — мы, понятное дело, не знаем. Выглядит этаким аристократом, лет сорока. Капитан. Настоящее имя — Рудольф Вегенер. Из этих монархических прусских семейств. Судя по всему, за ним стоит фон Паппен. — Рейс поудобнее устроился за столом и, покуривая, терпеливо дожидался, пока фон Мейер истощится. — Единственный выход, который я тут вижу, это урезать бюджет Военно-морских сил так, чтобы эти монархисты с кортиками не могли бы…
Наконец Рейсу удалось положить трубку. Вернулся к прерванному завтраку и обнаружил, что булочка уже остыла. Кофе, тем не менее, был еще теплым, консул налил себе еще чашку и продолжил чтение газеты.
Сосредоточиться, однако, не удалось. «Нет, этому конца не будет, — вздохнул консул. — Эти типы из СД покоя не знают, лишь бы только на страже стоять. В три утра позвонить могут…»
В кабинет снова заглянул Пфердхофф и, обнаружив, что шеф кончил разговаривать по телефону, сообщил:
— Ужасно взволнованный звонок из Сакраменто. Сообщают, что по улицам Сан-Франциско разгуливает какой-то еврей!
Оба рассмеялись.
— Ладно, — махнул рукой Рейс. — Скажи им, чтобы успокоились и выслали нам соответствующие бумаги. Что еще?
— Вы прочли соболезнования?
— Их там много?
— Да нет, не очень. Если хотите, я принесу. Они у меня на столе. Ответы я уже разослал.
— Ах да, — вспомнил Рейс. — Мне же сегодня надо приветствовать каких-то бизнесменов. В час.
— Я напомню, — пообещал секретарь.
— Ну что же, хотите пари? — оживился консул, откинувшись в кресле.
— Только не по поводу преемника. Вы об этом?
— Им станет Вешатель.
— Но Гейдрих и так уже забрался выше некуда, — с сомнением отозвался Пфердхофф, чуть помедлив. — Таких людей все побаиваются, так что вряд ли ему отдадут прямое руководство партией. У партийцев от одной этой мысли обмороки случатся. Коалиция составится за те двадцать пять минут, которые требуются, чтобы доехать на машине от здания на Принц-Альбертштрассе до… Эсэсовцы сойдутся со всеми крупными воротилами, вроде Круппа и Тиссена… — Секретарь замолчал, поскольку в кабинет вошел один из шифровальщиков с бумагой в руке.
Рейс протянул руку, и секретарь передал ему текст, полученный от шифровальщика.
Это была та самая утренняя радиограмма, только уже расшифрованная.
Закончив чтение, консул взглянул на секретаря и понял, что тот ожидает указаний. Рейс скомкал бумажку и сжег ее в большой керамическй пепельнице, стоявшей у него на столе.
— Сообщают, что к нам направляется некий японский генерал Тедеки. Вам придется пойти в Публичную библиотеку и раздобыть какой-нибудь официальный японский журнал, в котором может оказаться его фотография. Не привлекая к себе особенного внимания, разумеется. Не думаю, чтобы у нас уже был на него материал. — Консул встал и направился было к запертому шкафу, но передумал. — В общем, соберите всю возможную информацию. В библиотеке она может оказаться… — И добавил: — Этот самый Тедеки пару лет назад был начальником штаба. Вы помните о нем что-нибудь?
— Так, мелочи какие-то, — принялся вспоминать Пфердхофф. — Драчун, дуэлянт, что ли. Сейчас ему должно быть уже около восьмидесяти. Помнится, был сторонником японской программы выхода в космос.
— Но не снискал… — кивнул Рейс.
— Не удивлюсь, если он едет сюда, просто чтобы подлечиться, — предположил секретарь. — В госпитале университета подлечивается куча старых вояк. Тут же стоит немецкая аппаратура, какой в Японии и не видели, вот они сюда и зачастили. Втихую, понятно. Патриотизм. Мы можем просто договориться с кем-нибудь из клиники, чтобы за ним пронаблюдали.
Рейс кивнул. Старикан, впрочем, мог быть вовлечен и в коммерческие делишки, Сан-Франциско не самый последний город на свете для подобных вещей. Связи, оставшиеся у генерала со времени его службы, могли помочь ему и в отставке. Но в отставке ли он? В шифровке говорилось о генерале, а не об отставном генерале?
— Как только раздобудете фотографию, — продолжил Рейс, — сразу размножьте и раздайте нашим людям в аэропорту и в порту. Но он мог давно уже оказаться здесь. Вы же знаете, как долго сюда идут сообщения.
Разумеется, если генерал окажется в Сан-Франциско, то Берлин незамедлительно устроит головомойку всему консулату. Тот, значит, должен был перехватить генерала по собственной инициативе — еще до получения приказа. Разумеется, ничего другого берлинцам в голову не придет.
— Я выставлю дату и время на шифровке, — угадал его мысли Пфердхофф. — Если возникнут проблемы, мы просто укажем им, когда была получена радиограмма.
— Конечно, — кивнул консул. Люди в Берлине были великими доками по части перекладывания собственной ответственности на чужие плечи. Но сколько же можно служить козлом отпущения? Слишком часто приходится.
— Может быть, подстраховаться сразу? — предложил он. — Отправить им ответ. Ну, например, такой: «Ваши инструкции запоздали. Упомянутая вами персона уже не находится в данном округе. Возможность успешного захвата на данный момент представляется маловероятной». Пусть кто-нибудь приведет этот бред в дипломатическую форму, поднапустит вежливости и отправит. Понимаете?
Пфердхофф кивнул.
— Сразу и отправлю. И впишу число, когда это произошло. — Он вышел и закрыл за собой дверь.
«Да, тут зевать некогда, — подумал Рейс. — Иначе мигом окажешься консулом где-нибудь среди негров на островке возле Южной Африки. Заведешь себе черную няньку-любовницу, и десять или одиннадцать негритят будут звать тебя папулей».
Сев за небольшой столик, за которым он завтракал, Рейс закурил египетскую сигарету «Симон Артц», старательно закрыв и упрятав во внутренний карман металлическую коробку.
Похоже, теперь какое-то время его беспокоить не будут… Консул достал из портфеля книгу, заложенную на прерванном месте, раскрыл ее и углубился в чтение.
«…Да и были ли в самом деле все эти прогулки по улицам, чей покой нарушают лишь тихо проскальзывающие мимо автомобили, существовали разве когда-либо воскресные гуляния в утреннем Тиргартене? Было ли все это? Когда, в какой жизни? Мороженое… Кажется, можно вспомнить, ощутить на губах его вкус, вот только существовало ли оно когда-нибудь на свете? Сейчас они варят суп из крапивы и вполне довольны этим. „О господи! — закричал он. — Да остановятся они, наконец?“ Колонна громадных английских танков нескончаемо тянулась перед ним. И вот еще одно здание — многоквартирный дом это был или магазин, или офис? — рухнуло, превратилось в груду обломков. Там, под ними, погребены новые жертвы, обретшие покой даже без предсмертного крика. Смерть стелется повсюду, висит над живыми, ранеными, мертвыми, уже разложившимися телами. Весь Берлин превратился в смердящий труп, башенки с выбитыми окнами, словно с вытекшими очами, рассыпаются в прах, исчезают, не попрощавшись, — вот как это только что рухнувшее здание, некогда с тщанием и гордостью воздвигнутое людьми.
„Руки, руки, — понял мальчик, — на них серый налет, пленка. Руки покрыты смертью: пылью раскрошившихся зданий, прахом мертвецов“. Он знал, что теперь смешалось все. Попытался оттереть грязь. Об этом он думал не слишком, его занимали другие мысли — если, конечно, мысли вообще возможны среди скрежета, грохота и воя бомб. Голод. Вот уже шесть дней, как он не ел ничего, кроме крапивы, а теперь кончилась и крапива. Пустырь, поросший сорняками, не существовал более: на его месте зияла гигантская воронка. К ее краю подошли и другие. Неясные, изможденные фигуры невесть откуда взявшихся людей. Постояли у края и исчезли. Женщина в повязанном по-старушечьи платке, седая, с пустой корзинкой в руке. Однорукий мужчина, глаза которого пусты, как эта корзина. Девушка. Растаяли за стволами поваленных деревьев, среди которых прятался Эрик.
А железная змея все ползла вперед…
„Да кончатся ли они когда-нибудь, — простонал мальчик, обращаясь неизвестно к кому. — И если да, то когда? Им же надо набить свое брюхо, этим…“»
— Барон, — донесся до консула голос секретаря. — Извините, что прервал вас. Всего одно слово.
— Конечно. — Рейс торопливо вскочил и захлопнул книгу.
«Как же это люди могут так писать? — подумал он. — Он совершенно захватил меня. Ощущение полной реальности. Берлин пал, и в него входят английские танки… Все так, словно происходило на самом деле. Ужас…» Его передернуло.
Насколько все же невероятна сила вымысла, пусть даже потраченная на то, чтобы произвести впечатление на публику. Не удивительно, что эту книгу запретили на территории Рейха. «Я сам первым запретил бы ее, — подумал консул. — Жаль, что я вообще ее открыл. Но теперь делать нечего — надо дочитать до конца».
— Пришли моряки с германского судна, — сообщил секретарь. — Им надо у вас отметиться.
— Да, — вздохнул Рейс и прошел в дверь, ведшую в кабинет для официальных встреч. Там его ожидали трое моряков. Все одетые в грубые серые свитера. Белокурые, со строгими, немного нервозными лицами.
— Хайль Гитлер! — Рейс воздел в приветствии правую руку и дружески улыбнулся посетителям.
— Хайль Гитлер, — нестройно ответили они и принялись доставать свои бумаги.
Отметив морякам визы, консул немедленно вернулся в личные апартаменты, где сразу возобновил чтение «Саранчи».
Потревоженный секретарем, он не заложил то место, на котором был прерван, и теперь, открыв книгу наудачу, наткнулся на имя посреди еще не читанной страницы: «Гитлер». Он не смог заставить себя листать назад и возобновил чтение прямо отсюда. Кровь мгновенно прилила к его голове.
Он понял, что описывается суд, суд над Гитлером. Сразу после окончания войны. Над Гитлером, над Геббельсом, над Герингом, над всеми остальными. В Мюнхене. Теперь, судя по всему, Гитлер должен был ответить на вопросы американского обвинителя.
«…Словно бы ожил черный дух недавнего прошлого. Его дергающееся, полуразрушенное тело судорожно вздрогнуло, голова поднялась. Из губ, с которых непрестанно стекала слюна, вырвался хрип, а потом — полушепот-полулай: „Германия, я здесь!“ По залу прокатилась волна шума, все они прижали к ушам наушники, напряженные лица русских, американцев, британцев и немцев казались похожими друг на друга. „Да, — подумал Карл. — Они снова разбили нас. И он снова стоит перед всем миром. Но они нас разбили, мало того — они разоблачили этого идола, этого недоделанного сверхчеловека, они показали всем, кто он на самом деле… Одно только…“»
— Барон?!
Рейс сообразил, что в кабинет снова зашел секретарь.
— Да занят же я! — Он раздраженно обернулся и захлопнул книгу. — Бог знает, удастся мне ее когда-нибудь дочитать?!
Нет, безнадежно.
— Еще одна шифровка из Берлина, — сказал Пфердхофф. — Я взглянул на нее, когда они принялись ее расшифровывать. Речь идет о политической ситуации.
— О чем же там речь? — пробормотал Рейс, потирая лоб ладонью.
— Неожиданно для всех по радио выступил доктор Геббельс. Очень существенное выступление. — Пфердхофф был нешуточно возбужден. — Я полагаю, что мы должны получить полный текст и добиться, чтобы перевод появился в местных газетах.
— Да, да, — кивнул Рейс.
Едва только секретарь закрыл за собой дверь, как он немедленно возобновил чтение. «Ну еще немного прочту, — подумал он, — ничего, что решил больше не открывать…» Отыскал предыдущее место.
«…В мертвой тишине Карл созерцал гроб, покрытый знаменем. Здесь он лежит и теперь ушел навсегда. И не вернется, даже если бы его возвращению помогали все силы ада. Этот человек или все же — сверхчеловек, которому Карл слепо следовал, которому слепо поклонялся… даже на краю могилы. Но Адольф Гитлер ушел, а Карл остается жить. „Нет, я не последую за ним, — прошептал ему разум. — Я живой, мне надо жить дальше. Мне надо восстановить все это. Мы восстановим. Мы обязаны, и мы восстановим“.
Как далеко завела его магия Вождя… Но в чем же она состояла, если вспомнить все, что произошло? Его детство в провинциальном австрийском городке, убогую нищету жизни в Вене, кошмарные испытания в окопах Первой мировой, политические интриги, основание партии, канцлерство, то, что уже казалось мировым господством?
Карл знал, в чем состояла эта магия. В блефе. Адольф Гитлер лгал им. Лгал и вел за собой, изредка пустые обещания. Ничего, еще не поздно. Мы увидели, что ты блефовал, блефовал, блефовал, Адольф Гитлер! И теперь хотя бы мы поняли, кто ты такой. И что такое твоя партия, и чем оказалась твоя эпоха — эпохой убийств и человеконенавистнических фантазий.
Повернувшись, Карл пошел прочь от гроба…»
Рейс захлопнул книгу и какое-то время сидел не двигаясь. Неожиданно для себя он оказался совершенно подавленным. «Надо было надавить на японцев, чтобы они запретили эту книгу, — подумал он. — Им бы это ничего не стоило. Да и арестовать этого Абендсена они могли. Власти у них тут хоть отбавляй».
Но подавленность его имела совсем другую причину. Смерть Адольфа Гитлера, поражение Германии, разгром партии, описанные в книге Абендсена… во всем этом крылось что-то куда более грандиозное, куда более торжественное и возвышенное, чем то, что произошло наяву. В том мире, где Германия правила…
«Как же такое может быть? — мучил себя вопросом Рейс. — Что же это — чисто писательские хитрости?»
Да, эти писатели знают массу разных уловок. Вот доктор Геббельс, он тоже начинал с сочинительства. Обращался к основным вожделениям, которых не избежать ни одному человеку — каким бы респектабельным снаружи тот ни казался. Романист знает, как устроен человек, понимает, насколько пусты все эти выдумки о воспитании и культуре, он знает, как жизнь человека управляется теми же половыми гормонами, той же алчностью. Он знает, на какую струнку воздействовать, лупит в свой барабан, и стадо толпой несется за ним. А он знай себе посмеивается над ними.
«Смотри-ка, как ловко он сыграл на моих чувствах?! — удивился консул. — Нет, не на интеллекте, а на чувствах».
И ведь это неплохо оплачивается, его читают все, а это неплохие денежки. Похоже, кто-то его надоумил, что именно писать. А такие как он напишут что угодно, если будут уверены, что им за это заплатят. Строчи что хочешь, а публика в это поверит, обсуждать примется. Где эту книгу опубликовали? Омаха, штат Небраска. Последний бастион бывшей американской плутократической печатной индустрии, некогда располагавшейся в самой середке Нью-Йорка, поддерживаемой жидовским и коммунистическим золотом.
А ну как этот Абендсен сам еврей?
И он продолжает оставаться среди нас и продолжает нас отравлять своими жидовскими выдумками. Консул положил оба томика своего экземпляра «Саранчи» друг на друга. Абендштайн его фамилия, Абендштайн… СД должно им заняться.
Кто-то из них должен навестить этого Абендсена. Интересно, не получал ли на этот счет инструкций фон Мейер? Похоже, что нет. Учитывая тем более всю эту неразбериху в Берлине. Но книга опасна, очень опасна.
Как, верно, расстроятся все его почитатели, когда в одно прекрасное утро Абендсена обнаружат висящим под потолком его кабинета. Мы бы сказали свое последнее слово. Это был бы наш постскриптум.
Но сделать это должен, конечно, белый человек. Интересно, что нынче поделывает старина Скорцени?
Рейс еще раз взглянул на сведения об авторе, помещенные на задней стороне обложки. Забаррикадировался. Живет в неприступном замке. Конечно, дураков нет. Любому, кто туда сунется, непоздоровится.
Может быть, все это напрасно. Книга уже напечатана. Поздно. И потом, эта территория контролируется японцами, а уж эти желтокожие малютки подымут такой шум…
Тем не менее если все сделать тихо… если взяться с умом?
Барон Гуго Рейс сделал пометку в еженедельнике: «Связаться с генералом СС Отто Скорцени или с Отто Олендорфом». Кажется, именно Олендорф руководит штурмовой группой «Д»?
Но тут, совершенно неожиданно, консулу сделалось дурно. «Да что же это, — подумал он, — опять заново все? Казалось, с войной покончено. И мы сами думали, что она закончена, а потом африканское фиаско и этот безумец Зейсс-Инкварт, претворяющий в жизнь проекты Розенберга…»
Нет, этот самый герр Хоуп сто раз прав. Прав, когда шутил о том, что мы обнаружили, будто Марс заселен одними евреями. Мы их там непременно обнаружим. И именно такими — двухголовыми и ростом в тридцать сантиметров.
Дело консула — заниматься рутиной. У него нет времени посылать десантников к Абендсену. Ему надо приветствовать немецких моряков и отвечать на депеши. Пусть там, наверху, занимаются всем остальным, это их дело.
«И то сказать, — решил он, — затей я все это, и неизвестно, чем бы все кончилось. Где бы я в результате оказался — в Охранном отделении или в камере, заполненной „Циклоном Б“».
Поразмыслив, он вычеркнул запись в еженедельнике. Но даже это его не успокоило, он вырвал страничку и сжег ее в своей большой пепельнице.
Постучав, вошел Пфердхофф с ворохом бумаг.
— Вот речь доктора Геббельса. Полностью. — Секретарь положил кипу на стол. — Обязательно прочтите. Очень хорошая речь. Возможно, даже из лучших.
Закурив очередную сигарету фирмы «Симон Артц», Рейс погрузился в чтение речи.
