Мистика как способ постижения божественной реальности

Мистике недостаточно понимания бога, как абсолютно и совершенно иного, Чья сущность выражается посредством понятий via negotiants (лат.: бог – нет-нет, ни то-ни то, ничто) и via eminentiae (лат.: бог – высшее благо, сверх­благо, сверхкрасота, сверхсущее). Мис­ти­ческие представления характерны для индийской религиозной традиции, в которой они постепенно дифферен­цируются и выделяются из жертвенной концепции брахманизма. Основная идея жертвы в ведический и брахманический период – открытая пророками внутренняя связь между союзом людей и богов и божественным, космиче­ским, культовым (или человеческим и духовным), другими словами, корре­ляция между богами, микро- и макрокосмосом. Жертва является взаимодей­ствием этих трех сфер, которое поддерживает универсальный и внутренний порядок вещей. Во время Упанишад такое взаимодействие становится уже не ритуальным, а познавательным. Самый значимый символ этого про­цесса – космический прачеловек Пуруша (Ригведа X, 90), из его самопожертвования воз­никает мир, а он сам превращается во “внутреннего человека”, продолжая существовать и в поздних направлениях индуизма.

Существенным в мистике Упанишад оказывается переосмысление представ­лений о карме и сансаре. Первоначально карма в брахманической традиции понималась как совокуп­ность ритуальных действий, которая вела человека после смерти либо “путем богов” (путь, не предполагающий нового рожде­ния), либо “путем предков” (путь к новому рож­дению). Но оба пути оценива­лись положительно, и человек попадал на них в результате того, что стал ве­дающим – “так знающим” (Брихадараньяка-упанишада VI. 2. 15-16). Ни­ка­кого преодоления кармы или освобождения от сансары не предполагалось. Когда же под кармой стали понимать совокупность всех действий вообще, это понятие переходит из сакральной сферы в Профанную. Естественно, из­меняются те исходные человеческие переживания, которые соответствуют данным представлениям: “Мистика Упанишад – от­вет пророков на жгучую потребность освобождения. Тот, кто насытился жизнью, дол­жен вновь и вновь возвращаться. Вера в возвращение после смерти в тела людей и живот­ных была связана в Индии с идеей нравственного воздаяния. В зависимости от того, как кто-либо действует, как живет, так он потом и рождается заново” – хороший человек – в сча­стливой, плохой – в несчастливой жизни. Судьба есть следствие поступков в более ранних существованиях. Хотя вера в пере­воплощения, которая становится в Индии усто­явшейся мировоззренческой позицией, дает возможность улучшит человеческую судьбу, она не в состоя­нии преодолеть суету жизни. “Освободи меня, потому что я ощущаю себя в этом мировом круговороте, как лягушка в безводном источнике” (Майтрейя-упанишада I. 4) – так звучит призыв жаждущих освобождения к мудрецам. А к божеству они обраща­ются с молитвой: “Из небытия приведи меня к бытию, из мрака приведи меня к свету, из смерти приведи меня к бессмертию”.

Но путь к освобождению лежит через собственный внутренний мир. У того, кто отреша­ется от внешнего чувственного мира, умиротворяет страдания в своем сердце и наполняет его стремлением к духовному бытию, внутри за­жигается свет, и он достигает, наконец, в экстазе полного внутреннего един­ства. Безмятежный покой и невыразимое блаженство этого переживания, вы­ходящего за пределы нормального сознания, сравнивается в Упа­нишадах с глубоким сном без сновидений и любовным соитием мужчины и женщины. Человек познает высшую, удивительную действительность, которая вызы­вает у него воз­глас: “Это есть!”

В таком переживании действительности мистик остается абсолютно один без “Другого”. Для него не существуют никакие ценности – он по ту сторону до­бра и зла. Преодолевая любое различие “Я” и “ты”, субъекта и объекта, соз­нание устремляется в бесконечное: “Этот мой Атман внутри в сердце меньше, чем зернышко риса, или ячменя, или горчич­ного зерна, или проса, или ядра зернышка проса, и больше, чем земля, чем воздух вокруг земли, чем небо, больше, чем все миры”. Бесконечная пустота переходит в бесконечное изобилие. В Атмане человек познает весь мир, видит все как самого себя, по­этому вос­клицает: “Я – это вся Вселенная”.

Ощущение действительности, единства, бесконечности и всеобщности так сильно и чу­десно, что у мистика нет для обозначения этого другого слова, кроме жреческого “Брах­ман”, которое символизирует космическую силу. Единство с высшей действительностью выражается рядом идентифицирую­щих формул; “Это есть то”, “Атман есть Брахман”, “Сердце – это высший Брахман”, “Я есть Брахман” “Что есть ты, это я”. Заключает их са­мая важная из формул, абсолютно “великое слово” – “Это есть ты сам”. Иными сло­вами, то, что ищет мистик и к чему стремится, оказывается имманентным ему са­мому. Подоб­ное экстатическое единение не мимолетное переживание, оно становится все более дли­тельным, постоянным познанием — в нем и кроется освобождение. Кто познал един­ство Атмана с Брахманом, тот вы-шел из кру­говорота рождений.

Безличностная мистика Упанишад является в Индии основой мистики осво­бождения. В ней корни и буддийской мистики нирваны, и бхакти – мистики, возникшей после того, как буддизм утратил свое влияние. Движущей силой в ней является бхакти – наполненная ве­рой любовь к господину, т. е. личному богу-спасителю.

Происхождение феноменального мира из божественной первоосновы пред­ставляется в различных религиях как волшебно действо, как оформление хаотической первоматерии, или творение из ничего, как порождение жизни из божественной субстанции, как диффе­ренциация, эманация последней и т.д. Порой сферы творения и благости совершенно ото­рваны друг от друга, например, в древнем буддизме, марционизме и манихействе. Наряду с боже­ством в развитых религиях появляются бесчисленные добрые и злые духи, ангелы и демоны. Среди множества демонов выделяется единый образ миро­вого зла инд. – Мага, перс. – Angro-Mainyu, евр. – Satan. Человек среди всех творений представляет собой са­мое совершенное соединение духа и материи. Его дух понимается как божественный или полностью ему подобный. При­чиной греха, страдания и Смерти считается рок или выход за пределы искон­ной чистоты и счастливого блаженства; “нечистота” может быть обу­словлена “жаждой”, эросом, отказом подчиниться божественной воле из-за человече­ского высокомерия и т. п. В развитых религиях зло понимается весьма раз­лично: в манихействе как субстанция, в буддизме и Веданте как иллюзия, в иудейско-христианской и исламской традиции как отход от воли Творца.

Божество открывается человеку, когда оно принимает земной вид или откры­вает свою волю через послание. Если в мистических религиях спасения Бог рассматривается как часть великого мирового видения, то в пророческих ре­лигиях Откровения он реально вхо­дит в историю. Самый сильный прорыв Бога в пространственно-временную конечность есть, согласно христианской вере, Боговоплощение. Учение об Откровении переплетается с учением о спасении, об искуплении грехов, а идея блага отдельных народов и всего че­ловечества связана с надеждой на приход Царства Божьего. Спасение, со­гласно христиан­ской интерпретации, возможно после жертвенной и искупи­тельной смерти Иисуса Христа на кресте. В учении древнейшего буддизма человек достигает освобождения через Путь, который ведет к познанию взаимосвязей всех причин и к “видимой нирване”. В индий­ской мистике бхакти освобождение есть милость бога (Вишну, Кришны, Шивы).

На примитивных ступенях развития жизнь после смерти представляется раз­личным обра­зом: как продолжение существования в могиле или загробном мире, как пребывание чело­века в потустороннем бытии, как нисхождение те­нью в подземное царство, как новое ро­ждение на земле в человеческой или животной экзистенции (переселение душ) и т. д. Идея продолжения земной жизни соединяется с нравственной идеей воздаяния: в потусторон­ней жизни или в следующей форме существования будут приведены в соответствие по­ступки и судьба. Над этими представлениями возвышается вера в бессмертие в религиях спасения. В христианстве формируется учение о Воскресении и воскрешении, потусто­роннем мире, об аде и рае.

На основе многообразных понятий о мире и боге складываются религиозные переживания – чувства, аффекты, волевые импульсы и оценки. Одни и те же религиозные пережива­ния воплощаются в разные культовые действия и ре­лигиозные представления, связанные, на­пример, с Дао, Атманом, Брахманом, Вишну, Кришной, Шивой, Кали, Аттисом, Яхве, Ал­лахом, Иисусом Христом. Таким же образом психическое переживание веры и доверия может основы­ваться на совершенно различных фактах святости или опираться на про­фан­ные события. Степень воздействия обладающего силой внушения политиче­ского дея­теля, который воспламеняет веру, такая же, как и у любимого чело­века, пробуждающего мистико-экстатическое ощущение полноты жизни. Ос­новным отличием религиозного пе­реживания от профанного является отне­сенность к трансцендентному, потустороннему, святому объекту. Культовые действия и религиозные представления служат формами вы­ражения и реф­лексами действительных переживаний и побудителями новых чувств.

Первичное религиозное чувство – благоговение или святой страх – вмещает в себя страх, благоговейный трепет, самозабвение, восхищение, любовь, тоску и преданность. Спон­танным проявлением выступает самоуничижение, страх умаляется до простой бо­язни, ко­гда восхищение и любовь исчезают. Большая часть примитивных религий обу­словлена страхом перед табуированными объектами и духами мертвых. Хотя подобное пережива­ние еще занимает важное место в развитых религиях (прежде всего, страх вре­менного или веч­ного божественного наказания), существует тенденция его преодоления.

Полной противоположностью страху являются вера, доверие, чувство защи­щенности в настоящем, надежда на благополучие в будущем. Вера перерас­тает в отважную борьбу со всеми превратностями судьбы, внутренними и внешними искушениями. С ней связано переживание любви к богу, которая проявляется иногда как агапе – смиренная благодар­ная преданность, иногда как эрос – страсть к высшему добру, божественной правде, кра­соте. Вера и любовь приводят в состояние длительного душевного покоя.

Наряду с этими обычными формами религиозных переживаний есть и дру­гие, предпосыл­ками которых выступают необыкновенные способности. Они порождают переживания выдающихся религиозных деятелей. Их видения и слышимые явления Бога приобретают интенсивность чувственного воспри­ятия. В экстазе религиозный человек, совершенно оторванный от внешнего чувственного мира и собственного “Я”, познает свою идентич­ность с выс­шим существом. Бывают и другие необычные переживания: неожиданное об­ращение в веру и просветление, пророческое предсказание будущего, карди­огнозия (ви­дение чужого сердца), подчинение собственного тела духу (пре­ображение внешнего об­лика, левитация, биолокация, анастезия при муче­ниях), власть над чужим телом (излече­ние больных), над животными (в осо­бенности дикими), наконец, над неживой природой. Все эти феномены, при­сутствуя в легендах различных религий, встречаются на всех сту­пенях рели­гиозного развития – у примитивных магов, пророков, мистиков и святых.