Часть первая. Призраки прошлого Глава 1

Призраки прошлого
Глава 1. Место, где остаются друзья

— Прощай, дружище…

Раздался громоподобный звук выстрела, и безжизненное тело Эдгара, словно тряпичная кукла, глухо опустилось на пол. Кровь неторопливо вырисовывает на ковре багряные узоры…

— Нет!

Меня разбудил собственный крик. Весь в холодном поту, я сижу на кровати, а в давящем мраке мне видится бледное лицо погибшего друга. Прогнав тусклым светом настольной лампы темноту и обитающих в ней призраков, я посмотрел на часы. Довольно рано, чтобы покидать мир сновидений, но его уже четвертую ночь наполняют кошмары.

Не нащупав ногой второй тапок, я стал его искать. В пограничном состоянии между сном и бодрствованием я брожу по дому, обшаривая сонным взглядом пол, заглядывая в углы и под мебель. Но вскоре я сдался, и мое блуждание сделалось бесцельным. Одиноким привидением я проплываю из комнаты в комнату и не могу вернуться в реальный мир. Даже дождь водопроводной воды не сильно помог взбодриться и собрать воедино разрозненные мысли.

Не мирящийся с ранним пробуждением, но гонящий сонливость прочь, я приготовил кофе и недвижным изваянием уселся на кухне с горячей кружкой в руке. В темноте, тишине и одиночестве через купол полудремлющей головы, не задерживаясь, проходят нестройной вереницей увечные огрызки мрачных дум. Последняя мысль, ухваченная мной за скользкий хвост, отождествила мое дисфорическое состояние с нарождающимся безумием, сходным с тем, что приписывают моей ныне покойной тетушке, с которой мне довелось жить после смерти отца. В последние годы жизни старушка полюбила кошек и стала разводить их в таких ужасных количествах, что ее прозвали сумасшедшей кошатницей, заживо погребающей под половицами непослушных питомцев. Я всегда знал, что это праздная болтовня соседей, но однажды я услышал...

Сквозь размышления я услышал звонок в дверь. Я упустил пойманную мысль и заспешил узнать, кого это принесло ко мне в столь ранний час, но посмотрев в глазок, никого не обнаружил. Впустив в прихожую холодный воздух, я отворил дверь, огляделся, но так никого и не увидел.

— Кто здесь? — задал я вопрос пустоте и получил в ответ лишь тишину.

Либо скрывающийся здесь посчитал вопрос риторическим, либо успел испариться в утреннем сумраке. Но собираясь закрыть дверь, я заметил нечто крохотное на пороге и пригляделся: маленький красный лепесток какого-то цветка лежит у моих ног — призрачный след моего несостоявшегося гостя. Кто бы это мог быть? Кто-то хотел меня видеть или это нелепая ошибка? Едва ли ко мне придут вразумительные ответы, если я продолжу стоять в дверном проеме. Я запер дверь и поплелся на кухню допивать остывающий кофе и пропускать безотчетные мысли через мрачную анфиладу головы.

Ложный звонок и свежий воздух направили мысли в иное, более здравое русло, а бодрящий напиток помог зацепиться за уносимый в пустоту клок размышлений о том, чего от меня требует сегодняшний день. Сегодня меня ждет кладбище. Приглашение, загадочно лишенное адреса отправителя, накануне уведомило меня о двойных похоронах. Я должен попрощаться с Эдгаром и его женой Сарой, чьи сердца прострелены одним пистолетом. Я знаю, я мог спасти друга, не дать ему совершить непоправимое, вернуть его к нормальной жизни, но… Но я упустил такую возможность, за что не могу себя простить. Ведь большей частью по моей вине он прервал свою жизнь, оставив словно некую тень в моем кабинете, мешающую работать, как прежде. С того дня на приеме побывал не один пациент, но вместо того, чтобы слушать их проблемы, я возвращался к злополучному дню и обдумывал, что именно я сделал не так.

Кружка давно опустела, но голова неутешительно полна и продолжает бурлить. Только когда сознание поднялось из темных пучин мутных мыслей, я покинул кухню и остановился у картины, на которую нередко смотрю, чтобы настроиться на предстоящую работу и зарядиться энергией. Акварельные холмы, убегающие зелеными волнами в бесконечную даль к закатному солнцу на горизонте, затягивают меня. Я представил себя в одном тапке на росистом вереске под этим розовым небом, чувствуя влажные ветра, наполняющие грудь. Но меня быстро вытолкнуло в душный полумрак родных стен, и я смиренно сел за письменный стол. Без желания что-либо делать я открыл нижний ящик и принялся рыться в кипах различных записей о пациентах, рукописных заметок и прочих бумаг, отобранных мной для научной работы, которая, страшно признаться, намертво застыла, как и нескончаемая осень. И вместо материалов непродвигающегося дела я вновь достал одну очень старую, пожелтевшую от времени тонкую папку. Она не подписана, на ней ничего не указано, но то, что в ней хранится, мне известно. Я открыл ее и извлек собственные рисунки. В силу одной неприятности, случившейся с моей памятью, я не помню, как рисовал некоторые из них, но знаю, что в детстве увлекался рисованием, и результаты попыток воспроизвести увиденное или выдуманное теперь хранятся в этой папке, напоминая, что я пробовал себя в роли художника, но почему-то давно оставил это занятие. Далеко не в первый раз я без особого интереса начал пролистывать искалеченные годами страницы, разглядывая пейзажи, разных животных и несуществующих созданий, когда-то порожденных моей фантазией. И каждый раз эти рисунки вызывают у меня странные чувства, едва ли поддающиеся анализу, особенно рисунок с девочкой на веревочных качелях. Она задумчиво сидит ко мне спиной и глядит на графитное, черно-белое зарево, пока ветер, уносящий прочь дубовые листья, играет с ее короткими волосами, а во мне пробуждаются ощущения, неясные и смутно знакомые. И вновь при взгляде на нее мне кажется, что лед подо мной трескается, и я вот-вот провалюсь в утерянные воспоминания. Но когда этого опять не случилось, я взял в руки последний рисунок. Непонятный символ, нарисованный небрежными штрихами синей ручки, будит во мне самые сильные и необъяснимые переживания. Я чувствую, что эта эмблема таит в себе нечто важное, нечто способное пролить свет в темные уголки моей памяти, нечто, от чего голова начинает кружиться...

— Помоги мне… — снова раздался странный голос в моем измученном сознании. И вновь виски пронзила резкая и острая боль, постепенно сменившаяся тупой и пульсирующей. Я схватился за внезапно отяжелевшую голову, уронив рисунки, которые тотчас разлетелись по комнате, подобно листве, что мягко планирует за окном. И вновь мне привиделся силуэт той девушки, стоящей у дерева необъятных размеров. Кто же она такая?

Возможно, другой человек, оказавшись на моем месте, не на шутку бы встревожился по поводу этих странных образов, периодически всплывающих из недр подсознания, но как бы ни было странно, они почти не беспокоят меня. За несколько лет я привык к этому. Я знаю, что это слишком самонадеянно, однако, учитывая особенности моей профессии, позволившей повидать немало случаев более тяжелых, чем мой, я полагаю, что смогу удержать видения под контролем, что они не причинят значительного вреда моему рассудку. Напротив, я надеюсь, что они поспособствуют устранению моей диссоциированной избирательной амнезии, надеюсь, что они помогут вспомнить один отрезок моей юности, до которого все воспоминания детства и отрочества видятся мне весьма смутными. Этот пробел я не могу ничем восполнить и не могу увидеть целостную картину собственной жизни, словно в ней не хватает нескольких важных кусочков мозаики. Недостающие детали теперь являются мне в виде этих загадочных образов. Моя же задача — собрать все воедино.

Когда боль утихла, я положил нарисованный символ на край стола и принялся собирать остальные листочки со всех углов комнаты. Спрятав в папку все кроме таинственного знака, я закинул ее обратно в ящик и взглянул на часы. В замкнутом пространстве время тянется возмутительно медленно. До похорон невыносимо долго, и отправляться на кладбище слишком рано. Я с тоской посмотрел в окно: небо светлеет, а знакомая улица тонет в легком тумане и словно просит о прогулке. Поддавшись желанию подышать свежим воздухом, я быстро оделся в черный костюм и, поместив во внутренний карман вшестеро сложенный рисунок с таинственной эмблемой, незамедлительно вышел на улицу, чтобы скоротать время до похорон в далеком пути до кладбища.

Выйдя за порог, я почувствовал себя несколько лучше и медленно побрел вдоль аккуратных, ухоженных, почти одинаковых домов. В это раннее время мимо меня проносится на изумление мало машин, что делает атмосферу более приятной и спокойной. Мокрый асфальт отражает тусклый желтоватый свет, исходящий от фонарей, которые стараются сделать пока еще темные улицы чуть более ясными. Позади меня мрачно темнеют многоэтажные здания, возвышаясь на горизонте черными угловатыми силуэтами, а впереди открывается длинная дорога, пропадая за тонким слоем тумана. Немногочисленные деревья держат надо мной усталые ветви, роняя желтую листву на грязный тротуар и холодные лужи, которые я старательно обхожу, боясь запачкать туфли. Та часть серого неба, по направлению к которой я шагаю, по мере моего приближения постепенно светлеет, а туманная пелена становится все более прозрачной. Бесконечные улицы, что ведут меня на кладбище, оказались пустынными и безлюдными, но все же иногда мне встречаются редкие прохожие, одиноко блуждающие в тусклом свете лениво поднимающегося солнца, едва различимого за тяжелыми облаками. Через дорогу, справа от меня я заметил старушку, кормящую голубей. Птицы слетаются вокруг нее, разметая в стороны опавшую листву. Небольшой зонтик, оставленный старушкой на скамейке неподалеку, напомнил мне о не самом удачном прогнозе погоды, который я слышал вчера. И я пожалел, что позабыл недавно приобретенныйзонт на длинной ножке, тем самым подвергнув себя риску простудиться под осенним дождем.

Я неторопливо прошел мимо и, через некоторое время, точно в подтверждение моим опасениям, начался мелкий дождь. Проклятье! Идти еще очень далеко, но едва ли погода сжалится надо мной. Похоже, дождь будет толькоусиливаться. Благоразумно подумать об укрытии и переждать непогоду. Для этих целей прекрасно подойдет невзрачная закусочная, которую я заметил вдалеке. Я поспешил к ней и вскоре увидел такси, сиротливо стоящее неподалеку. Машина показалась мне знакомой, и когда я подошел ближе и обратил внимание, что на ее боку красуется немаленькая царапина, у меня не осталось сомнений в том, что это такси принадлежит моему старому другу — Брайану Гудвину. Когда я подбежал к окну водителя, оно опустилось, и сквозь легкое облачко дыма проступило его приветливое морщинистое лицо с неизменной трубкой в зубах.

— Какая встреча! Доброе утро! Давно не виделись!

— Доброе… — хмуро отозвался я.

— Забирайся, нечего под дождем мокнуть.

Я быстро обошел машину и занял место рядом с водителем. Как же удачно, что я встретил Брайана! Мне всегда мила компания доброго, вечно дымящего старика. Когда отец умер и оставил меня, пятнадцатилетнего подростка, жить с тетушкой, я часто убегал от нее и, если, конечно, не занимался глупостями с единственным другом-одноклассником, проводил время в тихом доме мистера Гудвина, который некогда был хорошим другом отца. Теперь же я считаю его своим другом, и порой мне кажется, что, никогда не имевший детей, он относится ко мне, как родитель относится к сыну.

— Ну, чего расскажешь? — обратился ко мне Брайан, пустив колечко сизого дыма. — Куда путь держишь?

— На кладбище, — мрачно отозвался я, глядя, как медленно стекают капли по стеклу, и, заметив недоумение собеседника, уточнил: — Сегодня хоронят Эдгара.

— Ах точно, тот случай… Даже и не знаю, что сказать…

— И не нужно.

— Что ж, я могу подвезти тебя. До кладбища еще далеко, ты десять раз вымокнешь пока дойдешь. Пристегнись. И поговорим о чем-нибудь другом.

— Спасибо, Брайан.

— Ах, да, — вспомнил таксист. — Мне же еще надо кое-куда заехать. Ты очень торопишься?

— Если бы я торопился, я бы не вышел так рано с намерением добраться до кладбища пешком. Так что мы сможем заехать, куда тебе надо.

Такси двинулось навстречу той части неба, где низко над горизонтом края серых туч тускло подсвечиваются утренним солнцем. Но, невзирая на эти слабые попытки утешить небосвод, он не может унять слез, которые неизбежно разбиваются о лобовое стекло, в очередной раз напоминая о треклятом зонте, что пылится без дела в душном шкафу.

— Все еще ездишь с этой царапиной? — начал я разговор спустя какое-то время, оторвав взгляд от намокшего окна.

— Да, все как-то руки не доходят… — ответил Брайан, не отводя взгляд от дороги и не выпуская трубку изо рта. — Вчера было хотел, но, к сожалению, другие дела не позволили этого сделать.

— К сожалению? — воскликнул я, посмотрев на таксиста. — Да, если бы не эта царапина, не сидеть мне здесь с тобой, а брести дальше в одиночестве. Я только по ней и определил, что это твоя машина.

— Война за перемену мирозданья не разгромит его до основанья, однако жалкой прихоти судьбы под силу в пыльные клубы преобратить миров живые нити, перевернув течение событий, — выразительно продекламировал он после некоторой паузы и задумчиво затянулся.

— Откуда это?

— Не помню. Кажется, из какой-то старой книжки.

Я решил попросить друга повторить эту фразу и потянул руку в карман за карандашом, но наткнувшись на вшестеро сложенный рисунок, сразу позабыл о том, что хотел записать занимательную гному и узнать имя автора. Я достал листок и развернул его. Вместе с новым головокружением меня посетила нежданная мысль, что Брайану может быть что-то известно о странном рисунке. Ведь он хорошо знает, что в юные годы я много рисовал, а потом по непонятной причине перестал. Может быть, ему известна эта причина? Не исключено, что я придаю этому слишком большое значение, но мне кажется, рисунок поможет мне вспомнить тот забытый отрезок моей жизни, с которым он, несомненно, связан. А восстановив те дни в памяти, я надеюсь избавиться от видений доставляющих мне неудобства.

— Послушай, ты случайно не знаешь, что здесь нарисовано? — проговорил я, протягивая ему листок.

— Нет, никогда не видел ничего подобного, — поперхнувшись дымом, ответил Брайан, и мрачная тень тревожности коснулась его лица, словно изображение напомнило ему о чем-то неприятном, чего я не могу знать или помнить.

— Ладно, неважно, — сказал я, сделав вид, будто не заметил, как быстро он отвел тревожный взгляд от рисунка. — Думал, ты знаешь… Просто мне интересно, что это за символ такой.

Брайан промолчал в странной угрюмости, какая отчего-то находит на него, едва разговор заходит о прошлом пятнадцатилетней давности, и я с разочарованием убрал листок обратно в карман. Мы долго ехали в молчании, пока такси, наконец, не остановилось.

— Подожди, сейчас вернусь, — проговорил Брайан и вышел из машины, передав мне трубку.

Не прошло и пятнадцати утомительных минут, как он вернулся, бросив что-то на заднее сидение.

— Не забыл еще о завтрашнем дне? — поинтересовался таксист, закрыв за собой дверь.

— Конечно же, нет…

— Прекрасно. Именинник, конечно, не должен напоминать о своем торжестве, но тогда он рискует остаться один.

— Не говори ерунды. Я бы точно не забыл.

Такси снова тронулось, и мы поехали по направлению к кладбищу.

— Да, шестьдесят лет, — задумчиво протянул я после маленькой паузы. — Это же надо! Мне бы дожить до твоих лет…

— Доживешь, куда же ты денешься. Однако важно не то, сколько ты проживешь, а как. И многое зависит от того, встретишь ли ты свою половинку… Как ты знаешь, мне повезло, и свою я повстречал, черт бы ее побрал! Иногда, правда, у нас бывают страшные перебранки, но мы провели немало лет совместной жизни, а это что-то да значит. Ну а ты когда собираешься искать себе жену?

— Эх, не знаю Брайан, не знаю… — ответил я и посмотрел на проносящиеся за мутным окном размытые деревья. — Я хотел бы сначала построить карьеру, а потом уже думать об этом, но последнее событие нанесло ей такой пинок, что…

— Так со своей карьерой ты счастья не найдешь, — перебил меня Брайан. — Вот если бы мне дали прожить жизнь заново, я бы прожил ее также. И знаешь почему? Да потому, что о лучшей жизни я и не смею мечтать. Я не требую многого от жизни. Меня все устраивает, мне хватает того, что я уже имею, а эти слава и богатства, за которыми все так безудержно бегут, не нужны для настоящего счастья.

— Неужели ты даже никогда не мечтал о том, чтобы стать миллионером, иметь шикарный дом на берегу моря, собственную яхту и прочие прелести роскошной жизни? — направив взор на него, спросил я.

— Может, и мечтал… Но вся эта описанная тобой роскошь лишь внешние атрибуты. Главное — это внутреннее богатство. Вот о чем стоит мечтать. Не деньги по-настоящему стоит ценить в жизни… Ведь из обычной бумаги люди сумели создать ту необъятную и неуловимую силу, без которой жизнь современного человека не представляется возможной. Да, ты и сам, наверное, все это знаешь. Да чего уж там! Все это знают, только не всегда об этом помнят… — произнес Брайан и тут же задал мне вопрос: — А о чем мечтаешь ты? К чему стремишься?

— Сомневаюсь, что мои мечты сильно отличаются от мечтаний других людей… — ответил я, не будучи до конца уверенным в своих словах. — Однако я уже сам не знаю, чего хочу в этой жизни…

— Неужели совсем ничего? — удивился Брайан.

— Не знаю… — последовал мой безрадостный ответ, и, поразмыслив, я добавил: — Вряд ли это похоже на мечту, но достаточно давно меня преследует довольно странное желание — желание вспомнить некоторые события собственной жизни, которые произошли в далеком прошлом и превратили все, что случилось со мной до четырнадцати лет в набор сомнительных и туманных образов. То событие... Помню, это были осенние каникулы, и я… Проклятье! Как только пытаюсь, что-то вспомнить из того времени, голова сразу же начинает раскалываться…

Брайан вновь помрачнел и замолчал. Я давно заметил, что, когда я упоминаю о потере памяти, он никогда не отвечает и пытается сменить тему, хотя я уверен, что ему известно, что тогда произошло.

— Некоторые вещи лучше не вспоминать, — угрюмо ответил он после некоторой паузы. — Может быть, ты не просто так забыл все то, что теперь так старательно пытаешься вспомнить, и, может быть, не стоит возвращать прошлые мгновения. Живи настоящим. Не надо гоняться за призраками прошлого.

Мы подъехали к кладбищу. Дождь по-прежнему неустанно бьет по стеклу. К несчастью, Брайан не смог одолжить мне зонт, потому что у него в машине его попросту нет. Он выразил глубокое сожаление по поводу отсутствия зонта и невозможности забрать меня, когда я соберусь домой, а я горячо поблагодарил его за такую замечательную поездку.

Когда машина скрылась за поворотом, я обратил взор в другую сторону и сквозь серую пелену дождя с трудом разглядел, что где-то вдалеке, в дальней части мрачного кладбища собираются люди, судя по количеству которых, у Эдгара было немало друзей. Я поспешил к ним, чувствуя себя героем какого-то дешевого фильма, в котором действие драматической сцены на кладбище непременно сопровождается проливным дождем.

Обидно, что мой костюм вымокнет до нитки, но когда-то я очень любил прогуливаться под дождем. Со смешанными чувствами я наблюдаю, как капли спешат к темной земле, разбиваются о холодные могильные плиты и собираются в маленькие лужицы. Дождинки безвозвратно мчатся вниз, ударяясь о листья, которые еще не успели спуститься с веток и покрыть собой угрюмые могилы, и издают чудные звуки, которые действуют на меня умиротворяюще, словно музыка приятная слуху. Я продолжаю идти вглубь печальных земель, и чем дальше захожу, тем сильнее становится дождь. Кажется, скорбящее по усопшим небо проливает бесконечные слезы, которые бьются о могильные плиты, бесчисленные надгробия и серые кресты, смывая с них многолетнюю грязь и пыль с близлежащей дороги, оказывая услугу тем, кто был погребен в этом угрюмом месте. Ведь в некотором отношении человек жив до тех пор, пока жива память о нем. Без дождя грязь покроет и поглотит имена покоящихся здесь людей, и никто и не вспомнит, как звали покойных, которые при жизни могли быть достойными людьми.

В сырой одежде стало очень холодно, и в голову полезли неприятные мысли. Я заинтересовался вопросом: насколько правдивы разговоры о том, что дождевая вода проходит сквозь толщу земли, заселенную множеством когда-то живых людей, и вместе с продуктами разложения попадает в грунтовые воды, желая привлечь новых постояльцев на кладбищенские просторы?

Когда я подошел к месту, где все собрались, я встал неподалеку и огляделся. У могилы стоят два гроба, а рядом священник, над которым держат зонт, рассказывает о лучших качествах усопших. Перед ним, скорбно слушая его речи, толпятся люди, среди которых я не увидел ни одного знакомого лица, что неудивительно, ведь многие укрываются от неунимающегося дождя под зонтами. Более того — я не знаю почти никого из друзей и родственников ни Эдгара, ни Сары. Я подошел ближе и заметил пожилого мужчину с аккуратной бородкой и опирающуюся на него седоволосую женщину. Я узнал в них родителей Эдгара. Угрюмый человек довольно высокого роста одной рукой держит над ними широкий зонт, а другой — обнимает убитую горем женщину. Я помню ее, это сестра Эдгара. Она ужасно похожа на брата. Как же ее зовут? Лоррейн? Лорена? Лоретта? А, может, Лаура? Проклятье! Не помню. Она держит за руку маленькую девочку лет десяти, которая скромно прячется с ними под зонтом. Я остановился рядом и стал слушать священника, речь которого, видимо, подходит к концу, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд.

Я обернулся и вдалеке в отдаленной части кладбища сквозь призрачную стену дождя различил силуэт девушки. Присмотревшись, я заметил в ней что-то смутно знакомое, сделал пару шагов в ее направлении, и мне показалось, что именно ее я видел у лифта в тот злополучный день. Она стоит у могилы, печально склонив голову. Мне захотелось подойти, поздороваться, выяснить, не встречал ли я ее раньше, но, когда шагов до нее осталось немного, она быстро направилась в сторону темного леса, оставив на могиле лишь несколько цветов. Осознав, что за ней не поспеть, я остановился у надгробия, перед которым она стояла, и принялся глядеть ей вслед, пока нескончаемые потоки дождевых вод не скрыли ее фигуру. Я опустил взор: на размытой холодной водой земле лежит букет красных хризантем. Кому же эта загадочная девушка оставила цветы? Я посмотрел на эпитафию, высеченную на надгробии, но внезапно в глазах потемнело, а в голове помутилось. Не видя ничего вокруг, я опустился на колени, и пустота забвения поглотила мой разум…

Я открыл глаза: надо мной зависла бледная луна; источая серебряный свет, она проглядывает сквозь высокие кроны деревьев, которые окружили меня со всех сторон. Время от времени ночное светило перекрывается зловещими, тонкими облаками, точно кинжалами. Я медленно и болезненно поднялся, огляделся: вокруг только лес с кустами, мшистыми корягами, кочками и бесчисленными стволами темных деревьев, которым нет конца. С тревогой осматриваясь, я чувствую, как потерянность и страх перед неизвестностью овладевают мной. Меня охватила мелкая дрожь, дыхание участилось. Каждый выдох оставляет облачко пара в холодном воздухе. Недоумевая, как я мог здесь оказаться, я решил отправиться в одну из сторон в едва живой надежде на спасение.

Проклятье! Как я здесь оказался?! Что со мной происходит?

Я продвигаюсь очень медленно, а под ногами хрустят опавшие листья и сухие ветки. Мне приходится прорываться через заросли колючих кустарников, натыкаться на торчащие корни деревьев и нередко падать, оставляя на память синяки и ссадины. Я бреду куда-то около четверти часа. Эта неизвестность ужасает, но выбора нет. Лучше делать хоть что-то, чем сидеть сложа руки.

И вдруг вдали какие-то огни промелькнули маленькими искорками за стволами деревьев. Возможно, там кончается лес, а это чей-то дом или хотя бы костер. Там должны быть люди! Надежда на спасение начала проявлять признаки жизни. Собрав все силы, я устремился вперед к спасительным огням. Чем ближе их чарующий свет, тем меньше я придаю значения ушибам и царапинам. Если при первых падениях я жалел бедный костюм, который теперь можно выбрасывать, то сейчас у меня не осталось ни единой мысли о нем. Все, чего я желаю — это выбраться из жуткого леса.

По мере приближения я все яснее вижу за деревьями очертания хижины и свет в окошках. Но когда до лесного домика осталось совсем немного, до меня донесся волчий вой, а за спиной раздался шорох. Я в ужасе обернулся, ничего не разглядел, но мне показалось, что в темноте кто-то прячется, и я побежал что было сил. За спиной я услышал дикое рычание. Оно становится все ближе! Сердце бешено колотится в грудной клетке. Я, продолжая бежать, попытался оглянуться, чуть не упал, но все же заметил нескольких волков. Злобные рыки слышатся ближе и ближе. Я почти задыхаюсь, но стараюсь не сбавлять скорость. До дома остается совсем немного, но голодные звери быстро сокращают дистанцию. Нет! Проклятье! Они у меня за спиной! Вдруг впереди появилась фигура человека, держащего что-то в руке. Видимо, он вышел из хижины. Через секунду, что-то просвистело мимо моего уха и угодило в одного из волков. Тот сразу упал замертво. Я судорожно обернулся: один из них, высоко подпрыгнув, летит на меня с ужасающим рыком. Едва я успел попрощаться с жизнью, что-то вонзилось ему в голову, и безжизненное тело рухнуло на меня всей массой. Я почувствовал боль, и в глазах мгновенно потемнело…

Когда я пришел в себя, надо мной сидела на коленях та загадочная девушка. Кажется, она пытается разбудить меня.

— Мистер, вы в порядке? — услышал я ее голос.

Черты девушки стали медленно пропадать, и я понял, что это не она, а маленькая девочка, которая стояла с сестрой Эдгара. Скорее всего, это его племянница. Я приподнялся и огляделся: меня окружают те же могилы холодного кладбища, где я потерял сознание, а дождь так же не унимается. Неужели все это мне привиделось? Но все ощущения были настолько реальными…

— Да, я в порядке, — слабым голосом ответил я девочке и встал с земли.

Осмотрев костюм, я пришел в изумление: все недавно приобретенные дырки чудесным образом испарились. Он остался только сырым и грязным.

— Я заметила, как вы упали, и сразу поспешила к вам, — тихо сказала она.

— Сколько же я тут пролежал? — поинтересовался я, пытаясь отряхнуть костюм.

— Всего несколько секунд, — последовал негромкий ответ. — Когда я подбежала к вам, вы сразу открыли глаза.

Очень странно. Мне казалось, что в лесу я провел не меньше получаса. Что со мной? Подобные галлюцинаторные переживания явно не сулят ничего хорошего. Этот лес, эти чудовища, ужас, который я испытал — все было настолько реальным, что я до сих пор сомневаюсь в том, что все это — лишь проявление бессознательного. Мне очень не хочется думать, что я тронулся умом, однако для этого есть все основания. Проклятье! Я схожу с ума!

— С вами точно все в порядке? — обеспокоенно спросила девочка.

— Да, я в порядке. Спасибо… Как тебя зовут?

— Эмили…

— Очень соболезную твоей потере, Эмили… Сара и Эдгар были хорошими людьми.

— Да, я знаю. Дядя Эдгар был самым лучшим, самым добрым… — она тихо всхлипнула. — Я знаю, он очень занятой человек, но он часто навещал нас, помогал мне с уроками и играл со мной…

— Эмили! — девочку позвала мать, обеспокоенная исчезновением дочери.

Засуетившись и побежав к маме, Эмили выронила клочок бумаги, тут же подхваченный порывом ветра. Он приземлился у моих ног, собирая дождевую воду, и я подобрал его. Заметив на вымокшей бумаге знакомый витиеватый почерк, который всегда меня забавлял, я развернул листок. На нем рукой Эдгара были красиво выведены такие строки:

За толщей туч густых

Есть где-то мир чудесный,

Что скрыт от глаз чужих

Преградою небесной.

И все, кто там живет,

Свободны, словно птицы,

Не ведают забот

Их радостные лица.

Любовью и добром

Наполнен мир до края.

Пусть кажется лишь сном,

Он точно есть, я знаю.

Для лжи в нем места нет:

Ее сожжет мгновенно

Чистейшей правды свет.

Там счастлив непременно

Любой, кто каждый день

Живет, как все, достойно.

Неведома там лень.

В том мире все спокойно,

Ведь он без слов пустых

Похож на рай чудесный,

Что скрыт от глаз чужих

Преградою небесной.

Здесь стихотворение обрывается. Возможно, здесь когда-то было продолжение, но ниже последней строки порвано. Не удивлюсь, если это произведение сочинил сам Эдгар: он всегда проявлял большой интерес к поэзии.

Дождь понемногу ослабевает и темно-серое небо в некоторых местах вновь осветляется. Поежившись от холода, я направился к родителям девочки. До меня донеслись нравоучения ее матери о том, что нельзя разговаривать с незнакомцами и убегать без разрешения. По большому счету, я для них и был незнакомцем. Эдгар был мне хорошим другом, но с его родственниками я лично не знаком. Так или иначе, я подошел, чтобы выказать сочувствие к их потере. Я поздоровался с родителями Эдгара, его сестрой, вернул листочек Эмили и встретил неприятный взгляд высокого парня, держащего зонт. Похоже, это отец девочки. Я выразил глубокое соболезнование родным усопшего.

— …спасибо, что пришли, — сказала мать Эдгара. — Извините, что не прислали вам приглашение. У Эдгара было столько друзей…

— Но я получил ваше приглашение.

— Приглашениями занималась я, но я не помню, чтобы… Может, я что-то путаю. В любом случае, спасибо вам…

Я в последний раз кинул взгляд на гробы, в которых нашли последние пристанища Эдгар и Сара. Наверное, в такие моменты даже атеисты хотят верить, что и после смерти мы не обречены на вечное забвение, и такие люди, как Эдгар и Сара, могут быть вместе, несмотря на то, что когда-то потеряли друг друга при столь печальных обстоятельствах.

По завершении всех церемоний я попытался вызвать такси, но отсыревший мобильный телефон злонравно отказался включаться. И сунув замерзшие руки в карманы сырых штанов, я медленно побрел домой. Меня ждет невыносимо длинная дорога через грязь и лужи, оставшиеся после холодного дождя, но меня не сильно это беспокоит. Я сделал, что хотел — попрощался с Эдгаром, одним из самых необычных и хороших людей, которых я знал. Пусть я его больше не увижу, но он не покинул мою память, то замечательное место, где всегда остаются друзья.

Когда я, наконец, пришел домой, я сразу же направился в ванную, сбросил грязную одежду и принял душ, надеясь, что таким образом хоть немного согреюсь. Заговоривший от голода живот упрекнул меня в пренебрежении к нему с самого утра, и чтобы загладить вину, я спешно устроил обед.

Вскоре я заметил, что автоответчик хранит для меня одно непрослушанное сообщение. В мое отсутствие мне звонил Джон, единственный человек, сохранивший со мной дружеские отношения со школьных времен.

— Хватит киснуть в одиночестве! — прозвучало его сообщение. — Если ты там еще не умер от горя, перезвони мне. Я попробую тебя подбодрить.

Стараясь понять, просьба ли это или дружеский совет, я набрал знакомый номер и услышал неизменно веселый голос друга.

— Как ты? — спросил он.

— Кажется, в порядке. Вот, был сегодня на кладбище и...

Я прервался, ясно припомнив зловещую луну, темный лес, огни далекой хижины и рычащих волков. Нет. Рассказывать Джону о галлюцинациях будет лишним, ведь из нас двоих психотерапевтом остаюсь я.

— А у тебя как дела? — сменил я тему.

— О, у меня все прекрасно. Более того, у меня появился новый план, как и твою жизнь наладить. Кстати, как там мой предыдущий план?

— Ты про Дженни? Мы с ней расстались.

— Как, черт возьми?! И двух недель ведь не прошло, как я вас познакомил! Хотя я подозревал, что она тебе не подходит. Но ты не расстраивайся. Мой новый план...

— Знаешь, Джон, я, конечно, тебе крайне признателен, но твои планы по налаживанию моей жизни рушатся один за другим. Может быть...

— Не смей очернять мои планы! Они идеальны. Ты сам их губишь своей занудностью и...

— Может быть, нужно действовать как-то иначе, может, нужен другой подход.

— Какой, черт возьми, другой?! Ты сам говоришь, что в твоей жизни чего-то не хватает. А я тебе говорю, жениться тебе не хватает. Любовь, романтика, семейная жизнь и прочие радости, с которыми ты не знаком. Но не расстраивайся, я тебя познакомлю. Ее зовут Кассандра, и вам обязательно нужно узнать друг друга получше. Она тебе понравится, а ты — ей, если, конечно, не будешь таким угрюмым.

— Ну, не знаю...

Попытки Джона наладить мне жизнь всегда вызывают во мне вялое копошение непонятных ощущений, будто протянувших скользкие щупальца из прошлого. Ни другим, ни себе я не могу объяснить это гнетущее, не всегда уловимое чувство, будто одной далекой осенью вместе с памятью я потерял что-то важное... или кого-то важного; и теперь все, что может предложить мне жизнь, видится ничтожным.

— Вот не надо! — возмущенный голос Джона нарисовал в моем воображении его недовольно состроенную гримасу. — Не надо мне говорить, что у тебя друг умер, и печаль твоя не знает границ! Погоревал три дня, похоронил и будь спокоен. Ведь мертвых для того и прячут в землю, чтобы не вспоминать лишний раз о горе. Так что я надеюсь, что на кладбище ты похоронил всю свою угрюмость, и не будешь отравлять завтра настроение гостям. Тебя, кстати, ожидать на празднике?

— Конечно, я приду, — подтвердил я. — И постараюсь никого не угнетать, но безумного экстатического веселья от меня не жди.

— Очень жаль. Хотел бы я посмотреть на это. Что ж. На празднике расскажу о Кэсс подробнее. До завтра.

С отяжелевшей головой я отшатнулся от телефона и не нашел в себе ни сил, ни желания на более достойное занятие, чем просмотр телевизора. Как всегда, за очередной порцией бессодержательных шоу там показывают новости. Убийства, взяточничество, воровство и другие преступления — все, как обычно. Ничего не меняется в нашем обществе. От однообразных репортажей у меня разболелась голова. Я дважды или трижды полуосмысленно проверил, что мне могут предложить другие каналы, но мельтешение картинок усилило приступ мигрени, и я быстро выключил телевизор. Однако лучше не стало: пульсирующей болью разразилась правая часть головы, будто в нее, как в крышку гроба вбивают огромный гвоздь. Проклятье! У меня жар. В глазах все плывет, как в дыму из трубки Брайана. Мне душно и одновременно холодно, как от дождя на кладбище. На глаза мне попался рисунок с проклятой эмблемой и дополнительной болью отпечатался в голове. На мгновение мелькнула тень огромного дерева и силуэт девочки на веревочных качелях. Глухо зазвучал ее голос знакомым словом «помоги»...

Едва помрачение ослабило хватку, я проглотил какие-то таблетки из домашней аптечки и почти сумел забыться на диване, непрестанно переворачивая в мысленной черноте причудливый символ, выворачивающийся наизнанку и меняющий форму. Потерянный во времени, я не заметил, как застрявший в голове знак уступил трон единственной, крайне разумной идее, что завтра я непременно пойду в больницу. Это добром не кончится! Проблемы с собственной головой не должен решать ее несчастный владелец! Нужно сделать томографию! Завтра же!

Когда боль превратилась в тягучую мигрень, я догадался сообщить о важном решении Брайану, чтобы он не ждал меня завтра на юбилее. И я набрал его номер.

— Я себя плохо чувствую. Завтра не смогу прийти, мне надо в больницу. Извини, Брайан.

— Как жаль. Ну что ж, поправляйся.

Кажется, этот звонок я сделал глухой ночью, потому что далеко не сразу ответил мне его встревоженный, зевающий голос. Значит, и мне пора лечь спать. Тяжелая головная боль не пересилила мою давнюю привычку: перед отходом ко сну я проверил электронную почту. Послав сдержанные ответы на пару писем, на мерцающем мониторе я заметил одно непрочитанное сообщение непонятного содержания.

«Найди ее, — пишет неизвестный. — Если у тебя все получится, то вы с ней будете свободны. Но если ты вздумаешь оставить ее у себя, то больше никогда не увидишь свою спасительницу. Ее жизнь в твоих руках».

Письмо завершается подписью «Дракон», которая также не вызывает доверия. Долго и тяжко стараясь понять, может ли написанное быть связано со мной, я не пришел к положительному заключению. Я посчитал, что Дракон, кем бы он ни был, просто ошибся адресом и написал ему об этом.

Я не стал более задерживаться и вскоре положил больную голову на подушку. Но готовый обменять кошмар действительности на кошмары внутренней реальности, я услышал мяуканье с кухни и, чтобы узнать, что за хитрая кошка забралась в дом, я нехотя встал с кровати и на цыпочках пошел на разведку.