Необходимость дистанции

Тема нации и национализма уже затрагивалась при обсуждении консервативной идеологии. Тогда как проблема национальных интересов (НИ) выдвинулась в число актуальных совсем недавно. За последние несколько лет проведен

ряд «круглых столов» в академических журналах на тему связи НИ с политической историей страны и политикой нынешнего руководства России. Появились первые исследования обобщающего характера.

В частности, Б.В.Межуев наметил несколько тем при обсуждении природы НИ: история данного понятия в русской общественно-политической мысли; переход от идеологии к прагматизму в деятельности правительства и других политических сил России при осознании и реализации НИ; современные интерпретации НИ.

В России уже к концу XIX в. сложилось три способа понимания природы НИ — культуроцешристский, прагматический и идеологический. Культуроцентристы отождествляли НИ России с приоритетными культурными ценностями православия и славянского мира. Прагматики связывали НИ со способностью государства ставить перед собой определенные цели (военная сила страны, внутренняя и внешняя устойчивость, экономическая конкурентоспособность) и добиваться их выполнения, А идеологи отождествили НИ с особой миссией России.

Уже говорилось, что Германия в середине XIX в. первой использовала идею нации для достижения консервативных целей. Та же ситуация повторилась в России в начале XX в. Правда, здесь идея нации была связана не только с консерватизмом, но и с радикализмом. Данная связь базировалась на старой идее антагонизма России и Европы. Однако политическая вражда между Россией, Австро-Венгрией, Германией, ' Францией и Англией на рубеже XIX— XX вв. стала рассматриваться как проявление противоположности культурно- религиозных ориентации России и Европы. Тем самым русский национализм с самого начала был культурно-философским, а не политическим течением. Речь идет о реакционной идее возврата к самобытным религиозным традициям народа ради обретения национальной идентичности.

Примерно в то же самое время в России начался переход от традиционного к современному обществу. Для этого процесса характерна идеологическая трактовка НИ. Она

базировалась на двух факторах: остатки традиционного уклада создавали иллюзию морального консенсуса различных групп общества относительно базовых культурно-религиозных ценностей; перспективы их реализации во внешней политике России связывались с нерешенностью восточного вопроса.

В современной России нет ни консенсуса по большинству вопросов внутренней и внешней политики, ни шансов на участие в мировой истории в качестве военно-политической и культурной силы одновременно. Зато национализм есть и процветает, и в СССР он сложился уже к середине 1930- х гг. и окончательно оформился после второй мировой войны. Политическое руководство страны связало ленинско-сталинскую версию марксизма с достижением собственных государственных интересов, в 1960- е гг. национализм возник вторично — в деятельности диссидентов, но уже как оппозиция коммунистическому режиму. После распада СССР к бывшим советским чиновникам и диссидентам присоединились сторонники реставрации Российской империи. На этой основе произошло воскрешение «евразийской идеи» — современного аналога русского панславизма XIX в.

Главное в российском «евразийстве» — стремление сохранить державное могущество страны и усилить независимую от Запада внешнеполитическую деятельность. Внутренние проблемы страны старых и новых «евроазиатов» не особенно интересуют. Одни из них усматривают реализацию «евразийской» миссии России в ее объединении с Германией против англо-американского мондиализма и выдвигают проект единой Евразии от Дублина до Владивостока; другие видят государственное призвание России в пропаганде идеалов Запада народам Востока; третьи предлагают ограничить реализацию таких идеалов пределами бывшего СССР; четвертые считают нормальным для России ее тяготение к Балканам и Ближнему Востоку...

Такими рассуждениями заполнены сегодняшние СМИ, парламентские дебаты и журналы по всем отраслям социальных знаний. Во всех перечисленных версиях отождеств-

ляются политика и культура. Теперь атлантические державы полагаются не просто политическими соперниками, а вечными цивилизационными врагами России. По мнению прошлых и нынешних «пассионариев», атлантические державы разлагают культурно-цивилизационную традицию России. Способствуют секуляризации и либерализации социальной жизни, заменяют органические связи механическими и т.п.

Б. В. Межуев отмечает примечательное совпадение: современные российские либералы и западники тоже исходят из соответствия между НИ России и ее культурно-цивилизационной идентичностью. Правда, в либерально-западническом бараке она полагается европейской. Дело в том, что русские либералы всегда стремились соединить внутреннюю либерализацию России с усилением ее внешнеполитического могущества. Иначе говоря, не только «евроазиатам», но и «западникам» почему-то неуютно оставаться в русской культуре. И после 1991 г. в обоих лагерях задача установления цивилизационной идентичности России стала главным политическим критерием определения НИ страны.

Здесь я хотел бы заметить, что добиться «точности» этого критерия никогда не удастся. Прежде всего потому, что уже в последнее десятилетие советской власти так называемый «цивилизационный подход» приобрел ярко выраженный идеологический характер (см.: 1). Он призван был замаскировать неудачу плана построения коммунизма к 1980-му г., отставание СССР по всем параметрам образа жизни от капиталистических стран, а также нежелание идеологического руководства страны воспользоваться хотя бы результатами развития марксистской мысли в тех странах, где не существовало идеологического господства (см. главу 3). Кроме того, в современных исследованиях показано, что в настоящее время Цивилизационный подход стал просто популярной риторической стратегией. В ее рамках невозможно согласовать семантику и семиотику классической гносеологии, логики и общих рассуждений на тему о противоположности России и Запада: «Как способ знания, базирующийся на научном языке, цивилизационный подход не может служить адекватным спосо-

бом постижения сложного и бесконечного содержания фене мена цивилизации» (2, 19).

Иначе говоря, если при советской власти роль главного средства манипуляции сознанием населения СССР выступал; ленинско-сталинский вариант марксизма, то в современной России ту же самую роль выполняет цивилизационный подход. Поэтому переход от идеологии к прагматизму в деятельности правительства России при осознании и реализации НИ не должен удивлять. Эта тенденция является следствием изменения расклада сил на международной арене, а не стремления существенно изменить унаследованные схемы политического мышления.

Сегодня российские коммунисты и другие «державники» исходят из того, что НИ должны быть подчинены государственным интересам. Тогда как либералы исходят из тождества между нацией и государством. На этом основании возникает консенсус между различными (на первый взгляд) направлениями политической мысли России. «Наиболее фундаментальной причиной отмеченного консенсуса, — пишет Б.В.Межуев, — стало осознание основными субъектами российской политики реальной скованности страны в ее внешнеполитических акциях. Россия объективно не может заявить о себе как о силе, способной нарушить политическое равновесие в мире» (3, 19).

Это объясняется рядом факторов: внутренней нестабильностью страны, вызванной экономическим спадом и снижением военной мощи; в настоящее время России противостоит политически единый Запад, и надеяться на противоречия внутри него, которые смогли бы обеспечить России роль гегемона в европейской истории, нет никаких оснований; России уже некого взять под свое покровительство.

Сам реестр подобных соображений и аргументов свидетельствует о том, что внешнеполитическая ось продолжает оставаться главной при осознании НИ страны. Об этом свидетельствует также становление двух основных направлений в современной российской идеологии: националконсерватизма и

национал-либерализма. Хотя они ведут между собою

бесконечные дискуссии, оба исходят из отождествления национальных и государственных интересов России. Это тождество выражается в следующих постулатах: государство может быть автономно от частных интересов; верхи и низы современного российского общества заинтересованы в морально- политическом консенсусе; национально мыслящей элите приписывается решающее влияние на формирование НИ; усиление государства автоматически влечет за собой укрепление положения страны в мировой системе; с этом перспективой связано усиление государственного регулирования внутри страны.

Есть и расхождения в позициях национал-консерваторов и национал- либералов.

Первые полагают, что приоритетная задача политики заключается в укреплении экономического и военно-стратегического положения России в мире. Средством достижения этой цели они считают экономическую эффективность государства. Важное значение приписывается также геополитическим, культурно-цивилизационным и конфессиональным факторам. Они полагаются независимыми от обстоятельств и формирующими НИ России. Главная причина кризиса в стране усматривается в ослаблении государственного регулирования экономики.

Вторые считают приоритетными интересы гражданского общества, хотя конкретные исследования показывают, что его еще в России не существует (см.: 4). А если бы оно даже существовало, то манипулятивное содержание данной категории только бы возросло. Тем не менее, национал-либералы полагают, что внешнеполитическая деятельность государства выступает средством реализации интересов гражданского общества. НИ квалифицируются как сфера изменчивая, поскольку они связаны с экономическим развитием и способны корректировать политический курс государства. Главная причина провала реформ в России усматривается в недостаточном отделении экономики от государства.

Итак, оба направления в трактовке НИ исходят из приоритета внешней политики над внутренней. Отождествляют

интересы государства с интересами общества. И крайне характерно, что НИ не рассматриваются во взаимосвязи с социальной структурой современной России. В социологических исследованиях показано, что в ней существует пять базовых социальных слоев (см.: 4). Однако их связь с внешней политикой даже не обсуждается. А связь государственных интересов с интересами главных ведомств госаппарата (обороны, дипломатии, внутренних дел и госбезопасности, информации) тоже не описывается. Интересы госаппарата не выделены в особый предмет исследования, а сама проблема НИ не рассматривается во взаимосвязи с процессом кризиса государственности в мире и в России (см.: 5). Феномен власти-собственности тоже не выделен в особый предмет исследования. Тогда как переплетение власти с собственностью связывает различные исторические эпохи и формы власти в России — монархическую, коммунистическую и современную.

Короче говоря, в дискуссии по проблеме НИ в современной России можно обнаружить все составные элементы консервативной идеологии: традиционализм, органицизм, собственность, семью, нацию, империю и т.д. Эти идеи выступают в виде идеологического гибрида с современным либерализмом, для которого положение об иерархическом социальном порядке и сильном государстве является центральным. Следовательно, разделение современной политической мысли России на консервативную, либеральную и социалистическую теряет смысл. Сама дискуссия о природе НИ России может рассматриваться как отражение интересов высших эшелонов политической, экономической и идеологической бюрократии современной России. Проблема заключается в интеграции всех аргументов против либерализма, консерватизма и социализма (детально описанных в первой, второй, четвертой и седьмой главах) для доказательства ложности посылок обеих сторон, участвующих в дискуссии.

Для решения этой проблемы уже появились предпосылки. Например, в дискуссии историков показано, что на протяжении последних 150 лет (т.е. при монархической, советской и нынешней власти) государственные интересы России были

и остаются раздвоенными на интересы властной элиты и интересы всего населения страны. Первые всегда господствовали над вторыми. То же самое происходит в современной России. Об этом свидетельствуют следующие факты: воспроизводство прежней коммунистической номенклатуры в нынешних властных и экономических структурах; рост государственного аппарата после 1991 г. (сегодня в одной России чиновников больше, чем в прежнем СССР), рост хозяйственного и этнополитического национализма; рост роли силовых структур и средств манипуляции общественным мнением (армии, органов внутренних дел и безопасности, СМИ) в политических процессах (см.: 7).

Поэтому можно согласиться с высказанным в ходе дискуссии мнением: нынешний интерес большинства российских ученых и политиков к проблеме НИ объясняется стремлением найти идеологическое оправдание существующих ныне границ Российского государства: «Имея дело с империей, субъект национального волеизъявления выделить достаточно сложно» (8, 35). Факт воспроизводства империи в нынешней России тоже зафиксирован исследователями (см.: 9). Внутренняя и внешняя политика Российской империи в ее монархической, советской и нынешней формах была и остается связанной с техникой сокрытия ее действительных интересов. О них политические элиты России предпочитают не говорить, а добиваться с помощью любых средств. В этом смысле представители разных поколений руководства России всегда находили между собой общий язык. А он состоит в правиле: чем больше власть самостоятельна, тем более НИ подменяются интересами властвующей элиты.

Это правило характерно для России на протяжении последних 150 лет. Государственные интересы здесь всегда определялись произволом властвующей элиты. Она называла «государственными интересами» свои собственные мнения и дьявольский холодный расчет во всех направлениях внутренней и внешней политики. Реализацией так понятых интересов всегда занимался государственный аппарат, находящийся вне общественного контроля.

Причем наций в европейском смысле слова в России никогда не было. Прежде всего, потому, что нации как гражданское и правовое тело складываются на стадии формирования гражданского общества и правового государства. Ни того ни другого в России не было. Поэтому русские считали «нациями» нерусских. В этом отношении русское общество нередко было реакционнее самой власти. Кроме того, государственные интересы России никогда не совпадали с целями большинства населения страны, повышения качества жизни и модернизации (см.: 10). Значит, и национальных интересов российского общества до сих пор не существует.

Этот вывод совпадает с мнением некоторых отечественных ученых. Например Д.Е.Фурман полагает понятие НИ пережиточным, архаичным, эмоционально заряженным и неопределенным. Оно редуцирует политическое поведение к примитивным эгоистическим интересам и придает последним ауру естественности и моральной оправданности. Тем самым понятие НИ непригодно для научного анализа (см.: 11, 66). Б.Г.Капустин определяет НИ как консервативную утопию (см.: 12). Оно может быть предметом только исторического исследования, в процессе которого изучаются причины его становления, идеологическая и политическая роль в функционировании механизма власти. Но для познания современного общества понятие НИ не годится.

Приведенные точки зрения отличаются от позиции абсолютного большинства российских политиков и ученых. Большинство считает понятие НИ вполне приемлемым с теоретической и практической точек зрения. Этот факт подтверждает только то, что большинство ученых продолжает участвовать в механизмах манипуляции обществом, детально описанных в главе о коммунитаризме. Кроме того, конкретный анализ роли науки в царской, советской и современной России тоже показывает, что нет оснований доверять большинству ученых, особенно в сфере философии и социальных наук (см.: 13).

Таким образом, целесообразнее суммировать положения, противостоящие позиции большинства: НИ в России не было

я нет; государственные интересы России были и остаются властно- бюрократическими; НИ отражают эгоистические мотивы поведения, не являются естественными и не имеют морального оправдания; понятие НИ может использоваться как средство исторического исследования механизма власти; универсального понимания социальных интересов не существует, поскольку общее благо всегда индивидуализировано; поэтому понятие НИ непригодно для анализа современного общества.

Я буду использовать эти положения как исходный пункт обсуждения проблемы наций и национализма. Существуют ли в современной науке концепции, позволяющие усилить исходные положения и дистанцироваться от любого отождествления НИ с государством и всеми звеньями властно- управленческого аппарата?