Семнадцатое июня. Прыгай

Заползая тем вечером в кровать, я страшился своих снов. Говорят, тебе снится последнее, о чем ты думаешь, перед тем как уснуть. Но чем сильней я старался не думать о Мэйконе и маме, тем больше они занимали мои мысли. Все эти усилия – думать о том, чтобы не думать – так вымотали меня, что спустя какое‑то время я провалился сквозь матрац в темноту, а кровать превратилась в лодку…

Ветви ив устало развевались над головой.

Я чувствовал, что раскачиваюсь вперед и назад. Небо было голубым, безоблачным, сюрреалистичным. Я повернул голову на бок: растрескавшаяся древесина, покрытая тонким слоем синей краски, напоминающей потолок в моей спальне. Я находился в ялике или шлюпке, дрейфующей по реке.

Я сел, и лодка закачалась. Маленькая бледная рука свесилась через край, рассекая тоненьким пальцем водную гладь. Мой взгляд был прикован к ряби, всколыхнувшей отражение идеального неба – холодного и спокойного, как стекло.

Лена лежала напротив меня на краю лодки. На ней было белое платье, вроде тех, что можно увидеть в старых черно‑белых фильмах. Кружево, бант и крошечные жемчужные пуговицы. В руке она держала черный зонтик, и ее волосы, ногти, и даже губы были черными. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, на самом краю шлюпки, а ее рука, свисавшая за борт, медленно тащилась позади, едва касаясь воды.

– Лена?

Она не открыла глаза, но улыбнулась.

– Итан, мне холодно.

Я взглянул на ее руку – она уже ушла в воду по запястье.

– Сейчас лето. Вода теплая.

Я попробовал подползти к ней, но лодка снова качнулась, и она съехала дальше за борт, обнажая черные кеды из‑под подола платья.

Я не мог пошевелиться.

Теперь уже вода доходила до локтя, и я видел, как один за другим локоны ее волос падали в воду.

– Ли, сядь! Упадешь!

Она засмеялась и выронила зонтик. Он поплыл по поверхности, вращаясь в волнах, оставляемых нашей лодкой. Я потянулся к ней, от чего шлюпка накренилась и сильнее закачалась.

– Разве тебе не сказали? Я уже упала.

Я бросился к ней. Это не может быть правдой, но это было. Я знал, потому что ожидал всплеска воды.

Ударившись о край лодки, я открыл глаза. Все вокруг раскачивалось, а Лены нигде не было. Я взглянул вниз, но все, что я смог увидеть, была мутная зеленовато‑бурая вода Санти и ее темные волосы. Я опустил руки в воду. Разум отключился.

Прыгай или оставайся в лодке.

Локоны погружались все ниже, непокорно, бесшумно, умопомрачительно, будто некое мифическое морское создание. Из облака волос вынырнуло бледное лицо, его черты были размыты из‑за толщи воды. Заключены под ее гладью, как под стеклом.

– Мам?

***

Я сел в кровати, насквозь промокший и задыхающийся от кашля. В окно струился лунный свет. Оно снова было нараспашку. Я прошел в ванную, включил кран и пил воду из ладони, пока кашель не утих. Я бросил взгляд в зеркало. Оно было темным, я едва мог различить черты лица. Я попытался разглядеть свои глаза в тени, но вместо этого я увидел кое‑что другое… свет вдалеке.

Я больше не видел перед собой зеркала или тени лица. Только свет и обрывки изображений, вспыхивающих то здесь, то там.

Я постарался сосредоточиться и понять смысл увиденного, но все происходило слишком быстро, налетая на меня, подпрыгивая то вверх, то вниз, словно я был на американских горках. Я видел улицу – мокрую, сияющую и темную. Она была всего в нескольких дюймах от меня, что создавало впечатление, будто я ползу по земле. Но это было невозможно, потому что все двигалось слишком быстро. Высокие, прямые углы выпирали в поле зрения, улица поднималась навстречу мне.

Я не мог видеть ничего кроме света и улицы в некомфортной близости от меня. Под пальцами я ощущал прохладу фарфоровой раковины, за которую ухватился в надежде устоять на ногах. У меня кружилась голова, а картинки вспышками продолжали атаковать меня, свет все приближался. Вид резко переменился, будто я повернул в лабиринте, и все вокруг стало замедляться.

В тусклом дрожащем свете уличного фонаря виднелись две фигуры, опирающиеся на грязную кирпичную стену. Я смотрел на них снизу вверх, будто лежал на самой земле.

– Надо было оставить записку. Бабушка будет волноваться, – это был голос Лены. Она стояла прямо передо мной. И это не было видением, по крайней мере, не таким как из медальона или дневника Мэйкона.

– Лена! – я выкрикнул ее имя, но она не шевельнулась.

Второй силуэт подошел ближе. Я понял, что это Джон, еще до того, как увидел его лицо.

– Если бы ты оставила записку, они бы использовали ее, чтобы вычислить нас простейшим Поисковым Заклинанием. Особенно твоя бабушка. У нее сумасшедшая сила, – он дотронулся до ее плеча. – Наверное, это семейное.

– Я не чувствую себя могущественной. Я не знаю, что я чувствую.

– Ты же не передумала? – Джон дотянулся и взял в руку ее кисть, разворачивая ее раскрытой ладонью вверх. Другую руку он засунул в карман, вытащил оттуда маркер и, не задумываясь, начал писать что‑то на ее руке.

Лена покачала головой, следя за его действиями.

– Нет, мне там больше не место. Я бы лишь причинила им боль. Так происходит с каждым, кто любит меня.

– Лена… – бесполезно, она не услышит.

– Все изменится, когда мы доберемся до Великого Рубежа. Там нет ни Света, ни Тьмы, ни Созидателей, ни Разрушителей, только магия в своем чистейшем воплощении. Что означает – никаких ярлыков и осуждений.

Они оба разглядывали ее руку, пока Джон вел маркером вокруг ее запястья. Они так склонили головы, что почти касались друг друга. Лена медленно провернула запястье в его руке.

– Мне страшно.

– Я никогда не позволю ничему плохому случиться с тобой, – он заправил выпавший локон назад ей за ухо так, как это делал раньше я. Помнит ли она это?

– Трудно представить, что подобное место действительно существует. Люди осуждали меня всю мою жизнь, – Лена засмеялась, но голос едва не сорвался.

– Поэтому мы идем туда. Чтобы ты, наконец, смогла быть собой, – его плечо неестественно дернулось, и он сжал его, сморщившись от боли. Он пришел в себя прежде, чем Лена успела заметить. Но не прежде, чем заметил я.

– Собой? Я даже не знаю, кто это такая, – она отошла от стены и бросила взгляд в темноту ночи. Свет от фонаря придирчиво очертил ее профиль, и я заметил, как блеснуло на шее ожерелье.

– Я бы хотел ее узнать, – Джон наклонился ближе. Он говорил так тихо, что я едва мог разобрать слова. Лена выглядела уставшей, но я узнал ее задорную полуулыбку.

– Я познакомлю вас, если когда‑нибудь встречу ее.

– Эй, котятки, готовы идти дальше? – Ридли вышла из здания, посасывая вишневый леденец.

Лена обернулась, и в этот момент свет упал на ее руку – ту самую, что ранее исписывал Джон. Но там не было слов. Она была покрыта черными узорами. Точно такие же узоры я видел на ее руках на ярмарке и на полях ее блокнота. Прежде чем я успел разглядеть что‑либо еще, угол зрения резко свернул в сторону от них на широкую улицу, и перед глазами замелькала лишь мокрая галька. Затем ничего.

Не знаю, как долго я простоял, держась руками за край раковины. Казалось, я потеряю сознание, стоит мне отпустить его. Руки тряслись, ноги подгибались. Что это было? Точно не видение. Они были так близко, что я мог бы протянуть руку и дотронуться до нее. Почему она не слышала меня?

Впрочем, это неважно. Она, действительно, сделала это – сбежала, как и говорила. Я не знал, где она, но я уже достаточно видел Туннелей, чтобы узнать их.

Она ушла, направилась к Великому Рубежу, где бы он ни находился. Ее больше ничего со мной не связывает. И я не хочу видеть ее ни во сне, ни наяву, даже слышать о ней не хочу.

Забыть все. Вернуться в кровать. Вот, что мне нужно.

Прыгай или оставайся в лодке.

Что за дурацкий сон. Будто мне есть до него какое‑то дело. Лодка и так потонула бы, со мной или без меня.

Я успел отцепиться от раковины до того, как меня вырвало в унитаз. Едва стоя на ногах, я поплелся обратно в комнату. Я подошел к кипе обувных коробок, штабелями сложенных у стены – коробки, которые хранили все, что было важно для меня, или, что я хотел спрятать. На мгновение я просто замер перед ними. Я знал, что искал, но не мог вспомнить, в какой коробке это лежит.

Вода как стекло, подумал я, вспомнив сон.

Я пытался вспомнить, где искать, что было смешно и нелепо, потому что я знал, что находится в каждой из этих коробок. По крайней мере, я знал вчера. Я пытался размышлять, но перед глазами стояли лишь семьдесят или восемьдесят обувных коробок.

Черная от «Адидас», зеленая от «НьюБэланс»… в памяти словно дыра.

Пришлось открыть около дюжины коробок, прежде чем я наткнулся на черную коробку из‑под конверсов. Резная деревянная коробочка была все еще внутри. Я достал гладкую утонченную сферу из бархатной обивки коробочки. Темный складчатый бархат сохранил форму шара, будто он пролежал там тысячу лет.

Светоч.

Самая ценная из маминых вещей, и Мэриан отдала ее мне. Почему сейчас?

В моей руке бледная сфера отражала комнату вокруг меня, пока ее поверхность не ожила, переливаясь различными цветами. Она светилась бледно‑зеленым. В мыслях вновь появился образ Лены, и я услышал ее голос. Я причиняю боль всем, кого люблю.

Свечение стало увядать, и через мгновение Светоч снова стал черным и непроницаемым, холодным и безжизненным. Но я все еще чувствовал Лену. Я ощущал, где она находится, будто Светоч был своего рода компасом, ведущим меня к ней. В конце концов, может быть есть толика истины во всей этой истории про Проводника. Только смысла в этом не было, потому что меньше всего на свете я хотел оказаться рядом с Леной и Джоном, где бы они ни были. Так почему я продолжаю видеть их?

Мозг напряжено искал ответ. Великий Рубеж? Место, где нет ни Света, ни Тьмы? Такое вообще возможно?

Теперь и вовсе бессмысленно было пытаться уснуть.

Натягивая мятую футболку, я уже знал, что должен делать.

Вместе мы или нет, все это намного серьезней, чем наши с Леной отношения. Возможно, так же серьезно, как сам Порядок Вещей или даже осознание Галилео того, что Земля вращается вокруг Солнца. И неважно, что я не хочу ее видеть. Совпадений не бывает. Определено есть причина, по которой я видел Лену, Джона и Ридли.

Но что это за причина, я не имел ни малейшего понятия.

Поэтому я отправился прямиком к своему Галилео.

Когда я шагнул в темноту ночи, декоративные петухи мистера Маккея только начинали кукарекать. Было 4:45 утра, солнце еще и не думало показываться, а я шел по городу, словно была середина дня. Вслушиваясь в звуки собственных шагов, я прошел по растрескавшемуся тротуару и липкому асфальту.

Куда они направляются? Почему я вижу их? Какое это имеет значение?

Услышав странный шум, я обернулся: Люсиль остановилась, взглянула на меня и уселась на тротуаре чуть позади. Покачав головой, я пошел дальше. Эта ненормальная кошка последует за мной, но я не возражаю. Возможно, мы единственные в целом городе, кто бодрствует в этот час. Но я ошибся. Собственному Галилео Гатлина тоже не спалось. Завернув за угол на улицу, где жила Мэриан, я заметил свет в ее комнате для гостей. Подойдя ближе, я обнаружил, что это был не единственный источник света: на крыльце мерцал фонарь.

– Лив, – я вбежал по ступенькам и услышал грохот в темноте.

– Твою мать! – линза громадного телескопа качнулась в сторону моей головы, но я во время пригнулся. Лив ухватила край линзы, а ее взлохмаченные косы причудливо подпрыгнули за спиной. – Никогда не подкрадывайся ко мне так!

Она повернула ручку, и телескоп вновь закрепился на высокой алюминиевой треноге.

– Вход через парадную дверь вообще‑то не считается подкрадыванием.

Я старался не пялиться на ее пижаму: девчачьи боксеры и футболка с изображением Плуто и надписью: «ПЛАНЕТА КАРЛИКОВ ГОВОРИТ: ВЫБЕРИ КОГО‑НИБУДЬ СВОЕГО РОСТА».

– Я не видела тебя, – Лив поправила окуляр и взглянула в телескоп. – В любом случае, что ты здесь делаешь? Ты в своем уме?

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Позволь сэкономить тебе время. Ответ – нет.

– Я не шучу.

Она окинула меня изучающим взглядом, затем взяла красный блокнот и начала что‑то записывать.

– Я слушаю тебя. Мне просто надо кое‑что отметить.

Я заглянул ей через плечо.

– За чем ты наблюдаешь?

– За небом.

Она снова посмотрела в телескоп, затем на селенометр и записала еще одну комбинацию цифр.

– Это я понял.

– Смотри, – она отошла в сторону и жестом подозвала меня ближе. Я взглянул через линзу. Небо словно взорвалось миллионами огней и звезд и галактической пыли, которые даже отдаленно не напоминали Гатлинское небо. – Что ты видишь?

– Небо. Звезды. Луну. Довольно занимательно.

– А посмотри теперь, – она оттащила меня от линзы, и я поднял глаза к небу. И хотя все еще было темно, я не смог различить и половины тех звезд, что видел в телескоп.

– Свет не такой яркий, – я снова посмотрел в телескоп. И снова небо усыпали сияющие звезды. Я отстранился от линзы и уставился в темноту ночи. Реальное небо выглядело куда более темным и тусклым, будто одинокий и потерянный космос. – Странно. Через телескоп звезды кажутся совсем другими.

– Это потому, что они не все там.

– О чем ты говоришь? Небо и есть небо.

Лив задумчиво посмотрела на луну.

– За исключением того, когда это не так.

– Что это значит?

– Никто не знает наверняка. Есть созвездия Магов, а есть созвездия Смертных. И это вовсе не одни и те же созвездия. По крайней мере, для глаз Смертных они выглядят по‑другому. А, к сожалению, именно такие глаза у тебя и у меня, – она улыбнулась и поменяла одну из настроек. – И насколько я знаю, Маги не могут видеть созвездия Смертных.

– Как такое возможно?

– Как вообще что‑нибудь возможно?

– Ну, небо‑то у нас хоть настоящее? Или оно таким только выглядит? – я ощутил себя шмелем‑плотником в момент осознания, что его обдурили, заставив думать, будто покрывало синей краски на потолке и есть небо.

– А разве есть разница? – она указала пальцем в темное небо. – Видишь Большую Медведицу? Ты ведь знаешь это созвездие, не так ли?

Я кивнул.

– Если посмотришь вниз по прямой, через две звезды ниже ручки ковша, то увидишь ту яркую звезду.

– Северная Звезда, – это знает любой бывший бойскаут Гатлина.

– Точно. Полярная Звезда. Теперь посмотри туда, где заканчивается дно чаши, самая нижняя точка? Видишь что‑нибудь там?

Я покачал головой.

Она взглянула в телескоп, поворачивая одну шкалу, затем другую.

– Посмотри сейчас, – она отошла в сторону.

Сквозь линзы я увидел Большую Медведицу: она выглядела в точности так же, как в обычном небе, только сияла в разы ярче.

– В основном то же самое.

– Посмотри на дно чаши. На то самое место. Что ты видишь?

– Ничего.

Лив рассердилась:

– Посмотри получше.

– Зачем? Там ничего нет.

– Что значит «нет»? – она наклонилась и посмотрела в телескоп. – Этого не может быть. Там должна быть семиконечная звезда, которую Смертные называют волшебной.

Семиконечная звезда. У Лены висит такая в ожерелье.

– У Магов это эквивалент Полярной Звезды. Она указывает на юг, а не на север, что имеет особую значимость в их мире. Они называют ее Южной Звездой. Стой. Я найду ее, – она снова склонилась над телескопом. – Но ты продолжай. Уверена, ты пришел сюда не ради лекции по волшебным звездам. Что случилось?

Больше не было смысла скрывать это.

– Лена сбежала с Джоном и Ридли. Они где‑то в Туннелях.

Вот теперь я завладел ее вниманием.

– Что? Откуда ты знаешь?

– Трудно объяснить. Я увидел их в одном странном видении, которое не было видением.

– Как, когда ты дотронулся до дневника Мэйкона?

Я покачал головой.

– Я ничего не трогал. Сначала я смотрел на свое отражение в зеркале, а секунду спустя на меня вихрем налетели образы, будто я мчался на всех парусах. Когда я, наконец, остановился, то увидел их на аллее в нескольких шагах от себя, но они не видели и не слышали меня.

Я ходил по крыльцу взад‑вперед.

– Что они делали? – спросила Лив.

– Говорили о каком‑то месте под названием Великий Рубеж. Где все будет великолепно, и они будут жить долго и счастливо, если верить словам Джона, – я старался говорить без досады в голосе.

– Они прямо так и сказали, что идут к Великому Рубежу? Ты уверен?

– Да. А что? – я вдруг почувствовал тепло Светоча в кармане.

– Великий Рубеж – один из самых древних мифов Магов. Это место могущественной старой магии, берущей свое начало задолго до появления Света и Тьмы – своего рода Нирвана. Ни один разумный человек не верит в существование этого места.

– Джон Брид верит.

Лив взглянула на небо.

– Или только так говорит. Все это чушь, но чушь могущественная. Вроде убеждения, что Земля плоская. Или что Солнце вращается вокруг Земли.

Ну точно как Галилео. Кто бы сомневался.

Я пришел сюда в поисках причины, позволяющей мне вернуться в кровать, назад в Джексон и к своей жизни. В поисках объяснения того, как Лена оказалась в моем зеркале, которое не сводилось бы к тому, что я сошел с ума. В поисках ответа, который не вел бы обратно к Лене. Но нашел совершенно противоположное.

Лив продолжала вещать, не ведая об одном камне, что с каждой минутой все сильнее давил мне на грудь, и о втором, что прожигал карман.

– Согласно легенде, если пойти за Южной Звездой, в конечном счете, можно найти Великий Рубеж.

– А что если звезды там нет? – от одной этой мысли начала зарождаться другая, а за ней еще одна, беспорядочно атакуя мой мозг.

Лив не ответила, торопливо настраивая телескоп.

– Она должна быть там. Наверное, что‑то не так с телескопом.

– Что если она исчезла? Галактика ведь постоянно меняется, верно?

– Конечно. И к трехтысячному году Северная Звезда больше не будет Полярной, ею станет Альрай. На арабском это означает «пастух», раз уж ты спросил.

– К трехтысячному году?

– Именно. Через тысячу лет. Звезда не может вдруг исчезнуть, по крайней мере, не без помощи серьезного космического взрыва. Так что незаметным этот процесс вряд ли назовешь.

– «Так кончается свет; не взрывом, но всхлипом», – мне вспомнилась строка из поэмы Т.С. Элиота. Перед своим днем рождения Лена никак не могла выкинуть ее из головы.

– Что ж, мне нравится это стихотворение, но наука немного барахлит.

Не взрывом, но всхлипом. Или все же не всхлипом, но взрывом? Я не мог вспомнить точные слова, но Лена записала их в стихах на стене своей спальни после смерти Мэйкона.

Знала ли она, к чему все это ведет? Желудок неприятно скрутило. Светоч стал таким горячим, что обжигал кожу.

– С твоим телескопом все в порядке.

Лив изучила селенометр.

– Боюсь, он все же барахлит. И дело не только в телескопе. Даже цифры не следуют логике.

– Осветят звезды путь сердец, – произнес я, не задумываясь, будто это была обычная старая песня, застрявшая в голове.

– Что?

– Семнадцать Лун. Ничего, просто навязчивая песня. Она как‑то связана с Призванием Лены.

– Предвестница? – она уставилась на меня во все глаза.

– Она так называется? – мне следовало бы догадаться, что у песни есть название.

– Она предвещает грядущие события. Так все это время ты слышал Предвестницу? Почему ты не сказал мне?

Я пожал плечами. Потому что я идиот. Потому что мне неудобно говорить с Лив о Лене. Потому что ужасные вещи описываются в этой песне. Выбирай сама.

– Перескажи мне полный куплет.

– Там говорится что‑то о сферах и о том, что луна придет не в свое время. Затем идет часть о звездах, освещающих путь сердец… Дальше не помню.

Лив медленно опустилась на верхнюю ступеньку крыльца.

– Луна придет не в свое время. Это точные слова песни?

Я кивнул.

– Сначала луна. Затем звезды. Я уверен.

По небу уже пролегли первые полосы света.

– Вызов Луны Призвания раньше времени. Это многое объясняет.

– Что? Пропавшую звезду?

Лив закрыла глаза.

– Куда больше, чем просто звезду. Несвоевременный призыв луны может изменить весь Порядок Вещей, от магнитного поля до магического. Это могло бы объяснить любой сдвиг в небе Магов. Естественный порядок в их мире находится в том же состоянии хрупкого равновесия, как и наш собственный.

– Что может стоять за этим?

– Хочешь сказать «кто»? – Лив обхватила руками колени. Она могла говорить только об одном человеке.

– Сарафина?

– Нет не единой записи о Маге, достаточно сильном, чтобы призвать луну. Но если кто‑то тащит луну сквозь время, нет ни малейшей возможности узнать, когда наступит следующее Призвание. Или где.

Призвание. Что означает – Лена.

Я вспомнил слова Мэриан, произнесенные в архиве. Мы не выбираем истины. Мы лишь решаем, что с ними делать.

– Если мы говорим о Луне Призвания, то это касается Лены. Мы должны разбудить Мэриан. Она может помочь нам.

Но, даже говоря это, я уже знал истину. Возможно, она сможет нам помочь, но это вовсе не означало, что она станет это делать. Как Хранитель, она должна быть безучастна.

Похоже, Лив посетила та же мысль.

– Ты, правда, думаешь, профессор Эшкрофт позволит нам выслеживать Лену в Туннелях, особенно учитывая то, что произошло при нашем последнем пребывании там? Да, она запрет нас в секции раритетов до конца лета!

Хуже. Она расскажет Амме, и мне придется каждый день возить Сестер в церковь на антикварном Кадиллаке тетушки Грейс.

Прыгай или оставайся в лодке.

На самом деле, здесь нечего решать. Я принял это решение давным‑давно, когда одним дождливым вечером впервые вышел из машины на Девятом шоссе. Тогда я прыгнул. Для меня больше нет варианта с лодкой, независимо от того, вместе мы с Леной или нет. И я не позволю Джону Бриду или Сарафине, или пропавшей звезде, или неправильной луне, или этому бредовому небу Магов остановить меня. Я в долгу перед той девушкой с дороги.

– Лив, я могу найти Лену. Не знаю как, но могу. Ты ведь можешь отследить луну с помощью своего селенометра?

– Я могу определить изменения в магнитном притяжении луны, если это то, что ты спрашивал.

– Значит, ты сможешь найти Луну Призвания?

– Если мои расчеты будут верны, если погода не изменится, если типичные взаимодействия между созвездиями Магов и Смертных сохраняться…

– Я рассчитывал услышать просто «да» или «нет».

Лив задумчиво потянула за одну из своих косичек.

– Да.

– Итак, если мы действительно планируем сделать это, нам лучше уйти до того, как Мэриан и Амма проснутся.

Лив колебалась. Как Хранитель‑стажер, она не должна была вмешиваться. Но каждый раз, как мы оказывались вместе, неприятности словно сами липли к нам.

– Лена может быть в большой опасности.

– Лив, если ты не хочешь идти…

– Конечно, хочу. Я изучаю звезды и мир Магов с пяти лет. И я всегда хотела стать частью этого мира. Но до недавнего времени все, что я могла, так это читать о нем или наблюдать за ним через телескоп. Мне надоело наблюдать. Но профессор Эшкрофт…

Я ошибался на счет Лив. Она не такая, как Мэриан. Ее не удовлетворит методичное раскладывание магических свитков по полочкам. Она хотела доказать, что земля не плоская.

– Прыгай или оставайся в лодке, Хранитель. Ты со мной?

Солнце уже поднималось, и время нас поджимало.

– Ты уверен, что хочешь, чтобы я пошла? – она избегала моего взгляда, впрочем, как и я ее. Воспоминание о том несостоявшемся поцелуе повисло между нами.

– А ты знаешь кого‑то еще с лишним селенометром и картой звездного неба Магов в голове?

Я не был уверен, что ее разговоры о колебаниях или взаимодействиях, или расчеты смогут помочь нам. Но я знал, что песня всегда права, и увиденное мной сегодня ночью лишний раз доказало это. Мне нужна помощь, как и Лене, даже если между нами все кончено. Мне нужен Хранитель, пусть даже беглянка с сумасшедшими часами, ищущая приключений везде, кроме книг.

– Прыгаю, – тихо произнесла Лив, – не хочу больше оставаться в лодке.

Осторожно, с мягким щелчком, она повернула ручку двери‑ширмы. Что означало, она идет внутрь, чтобы забрать свои вещи. Что означало, она идет со мной.

– Ты уверена? – я не хотел быть причиной ее ухода, по крайней мере, не единственной причиной. Так я говорил себе, но это было враньем.

– А ты знаешь кого‑то еще настолько глупого, чтобы отправиться на поиски мифического места, где какой‑то мерзавец со сверхъестественными способностями пытается вызвать Луну Призвания? – улыбнулась она, открывая дверь.

– Вообще‑то, знаю.