Светлые» мифы Запада: евроцентризм

Светлые мифы в совокупности сложились в большую мета-идеологию современного западного общества, которую принято называть евроцентризм. Здесь Европа — понятие не географическое, а цивилизационное (в прошлом веке говорили, что ядром Европы стали США). Иногда пытаются ввести слово «западоцентризм», но оно не приживается.

Евроцентризм можно назвать мета-идеологией Запада, потому что в его рамках развиваются и частные конфликтующие идеологии (например, либерализм и марксизм). Важно, что они исходят из одной и той же картины мира и одних и тех же постулатов относительно исторического пути Запада.

У нас к мифам евроцентризма особенный интерес, поскольку в общественное сознание в России внедрена совершенно мистифицированная картина «мировой цивилизации», куда, якобы, необходимо «вернуться». Уникальность нашего положения в том, что если в Африке пропагандистом «бледных штампов» евроцентризма была компрадорская буржуазия, отказавшаяся от национальных культурных корней («люмпен-буржуазия»), то в России — цвет нации, ее интеллигенция. Кредо евроцентризма российских реформаторов выражено в книге-ма­ни­фе­сте «Иного не дано» Л. Баткиным: «Запад» в конце ХХ в. — не гео­гра­фическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя ге­не­ти­че­ски, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее оп­ре­де­ле­ние того хозяйственного, научно-технического и струк­турно-демократического уровня, без которого немыслимо существо­вание лю­бого истинно современного, очищенного от архаики обще­ст­ва». Евроцентризм не сводится к какой либо из разновидностей этноцентризма, от которого не свободен ни один народ. Это — идеология, претендующая на универса­лизм и утверждающая, что все народы и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь стадией развития. Евроцентризм широко распространился в XIX веке. Но основные его положения остались неизменными и сегодня. Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития, политики, проникнутые идеологией евроцентриз­ма, выбрасывают лозунг: «Следуй за Западом — это лучший из миров».

На деле построение единообразного мира — утопия, основанная на мифе и питающая идеологии Запада. Читаем у К. Леви-Стросса: «Не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность... Священная обязанность человечества — охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо».

Рассмотрим лишь несколько базовых мифов евроцентризма, из которых затем вырабатываются вторичные идеологические концепции — о рыночной экономике, о западной демократии и свободе, о гражданском обществе и т. д. (их мы затронем в других разделах).

Запад как христианская цивилизация. Как и все крупные цивилизации, западноевропейская в процессе своей консолидации активно использовала религиозный фактор. Евроцентризм как идеология включает в свою структуру миф христианизма Запада как той матрицы, которая предопределила социальный порядок, тип рациональности и культуру Запада в целом. В зависимости от исторической конъюнктуры этот миф подавался в самых различных вариациях или вообще приглушался (во время Французской революции отношение к церкви определялось лозунгом «Раздавить гадину!», а сегодня говорится, что Запад — иудео-христианская цивилизация). Важно, что христианство пред­ставлено как формообразующий признак западного человека — в противопоставлении «мусульманскому Востоку». Для создания тако­го образа идеологам пришлось немало потрудиться. Да и не только идеологам, а и европейским художникам, приучающим публику к мысли, что в Святом семействе все были сплошь блондинами (посмотрите хотя бы на библейские картины Рубенса).

Для России этот миф имеет особое значение, поскольку в нем ставится под сомнение «законность» восточного христианства — православия. Наши философствующие демократы говорят как о фатальной исторической ошибке о принятии Русью христианства от Византии и, таким образом, «выпадении» из христианской цивилизации[116].

Нынешний этап евроцентризма характеризуется внутренней противоречивостью трактовки христианского мифа. С одной стороны, потребность в консолидирующих мифах возросла. В то же время, сам тип современной цивилизации, ее этика и остальные основополагающие мифы все более несовместимы с постулатами христианства. Поэтому уже сорок лет назад теолог и историк культуры Романо Гвардини предупреждал, что паразитированию Запада на христианских ценностях приходит конец.

Эти трудности стали нарастать с самого начала революций, приведших к образованию современного общества индустриальной цивилизации. Уже колонизация и необходимый для ее оправдания расизм (которого не существовало в средневековой Европе) заставили отойти от христианского представления о человеке. Пришлось позаимствовать идею избранного народа (культ «британского Израиля»), а затем дойти до расовой теории Гобино и до поисков нордических предков Карла Великого и других потомков «златокудрого Менелая». Как пишет А. Тойнби, «среди англоязычных протестантов до сих пор можно встретить «фундаменталистов», продолжающих верить в то, что они избранники Господни в том, самом буквальном смысле, в каком это слово употребляется в Ветхом завете».

Отход от Евангелия и обращение к ряду книг Ветхого завета в ходе Реформации понадобились и для этического обоснования нового, необычного для традиционного общества отношения к наживе. Это подробно исследует М. Вебер в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма». Одно только признание богоугодности ростовщичества, совершенно необходимое для развития финансового капитала, означало важное изменение в теологии западного человека. Оно было настолько революционным, что передовые в этом отношении протестантские секты называли себя «британскими израильтянами» (Вебер пишет о «британском гебраизме» как особом культурном явлении). Сыгравшие важную роль в становлении современного общества культурные течения, в том числе мистические (например, масонство), имели ярко выраженный нехристианский характер.

Наконец, весь пафос индустриальной цивилизации, связанный с технологией, культом огня и силы, эпосом переделки мира, носит не христианский, а титанический характер. Действительно, образ Прометея пронизывает все европейское образование. Если же говорить о конце нашего века, то титаническое начало, похоже, уступает место циклопическому. Сила становится все более разрушительной, а ее демонстрация — все более жестокой. В них все более проглядывают неоязыческие ритуалы.

Запад — продолжение античной цивилизации. Другим базовым мифом евроцентризма является созданная буквально «лабораторным способом» легенда о том, что современ­ная западная цивилизация является плодом непрерывного развития античности (колыбели цивилизации). Эта легенда соответствующим образом преломляется во всех основных исторических планах[117]. В области социально-экономической она предстает как история «правильной» смены формаций и непрерывного прогресса. Здесь по мере развития производительных сил первобытно-общинный строй сменяется рабством, которое уступает место феодализму, а после, в ходе научной и промышленной революции — капитализму. Лишь эта смена формаций признается правильной. Раз славяне и монголы не знали рабства, а в Китае не было крепостного права и государственной религии — значит, в цивилизацию им попасть и не удалось, сегодня должны проходить специальный курс обучения у Запада.

Схема смены формаций мифологична. Древняя Греция не была частью Запада, она была неразрывно связана с культурной системой Востока. А наследниками ее в равной мере стала варварская За­пад­ная Европа (через Рим) и восточно-христианская, православная цивилизация (через Византию). «Эллиномания» XIX века связана с расизмом консервативного движения, известного как «романтизм». Вместе с «греческим» мифом создавался и «ориентализм» — романтический миф Востока. Замечательно, что «античный» миф вначале был развит в противовес мифу христианскому. Об этом пишет Самир Амин, ссылаясь на американского историка античности М. Бернала:

«Предрассудок евроцентризма пользуется запасом готовых элементов, включая один и отбрасывая другой в зависимости от идеологических запросов момента. Известно, например, что европейская буржуазия в течение долгого времени с недоверием и даже презрением относилась к христианству и поэтому раздувала «греческий миф»...

Согласно этому мифу, Греция была матерью рациональной философии, в то время как «Восток» никогда не смог преодолеть метафизики... Эта конструкция совершенно мистифицирована. Мартин Бернал показал это, описав историю того, как, по его выражению, «фабриковалась Древняя Греция». Он напоминает, что греки прекрасно осознавали свою принадлежность к культурному ареалу древнего Востока. Они не только высоко ценили то, чему обучились у египтян и финикийцев, но и не считали себя «анти-Востоком», каковым пред­ставляет евроцентризм греческий мир. Напротив, греки считали своими предками египтян, быть может, мифическими, но это не важно».

Мифом является и утверждение о непрерывности процесса культурной эволюции и смены формаций. Феодализм был принесен варварами, завоевавшими рабовладельческую Римскую империю. Варвары же в своем укладе этапа рабства не проходили. Какая же это непрерывность? Это — типичный разрыв непрерывности, причем в крайней форме, связанной с военным поражением.

О культуре и говорить нечего — разрыв в продолжении античной традиции составлял более тысячи лет (потому и миф о «темном» Средневековье как потерянном времени, а период после Средневековья назван Возрождением). Более того, Запад на время вообще утерял культурное наследие античности и получал его по крохам от Востока — через арабов, тщательно сохранивших и изучивших греческую литературу. Западная цивилизация создавалась сообща с арабами, и евроцентризм, кроме всего прочего — идеология неблагодарных потомков.

Миф о «правильной» смене общественных формаций подкреп­ляется важным мифом эволюционизма. Своими корнями этот миф уходит в историю восприятия времени в европейской культуре, в историю перехода от циклического времени аграрной цивилизации к идее бесконечного, линейного, направленное в будущее времени («стрела времени»). Новое восприятие времени создало почву для появления идеи прогресса, которая стала метафизической, почти религиозной основой идеологий индустриализма.

Идея эволюционизма приобрела статус фундаментального мифа после триумфального успеха дарвинизма. Этот триумф биологической теории был предопределен острой потребностью в научном обосновании того, что уже вошло в культуру и социальную практику[118]. В приложении к обществу, культуре и цивилизации эволюционизм дал идею развития и естественного отбора. Общества разделились на развитые и слаборазвитые (или развивающиеся), в обыденное сознание прочно вошла мысль, что отставшие в своем развитии общества или погибают в ходе конкуренции или становят­ся зависимыми и эксплуатируемыми, и что это — естественный закон жизни[119].

Согласно этому мифу, Западу повезло в том, что он с самого начала попал на «столбовую дорогу» мировой циви­ли­зации, а другие запутались и выбираются на эту дорогу с опозданием — за что вынуждены платить Западу как более удачливому конкуренту. Сопротивляться этому беспо­лезно, ибо это — закон природы.

Но антропологи знают, что в приложении к культуре и обществу эволюционизм является идеологической спекуляцией и не имеет никакого научного обоснования. К. Леви-Стросс во множестве мест пытается объяснить это самыми разными способами. Вот один из самых общедоступных: «Биологический эволюционизм и псевдоэволюционизм, который мы рассматриваем — совершенно разные доктрины... Можно извлечь из земли материальные объекты и убедиться, что, согласно глубине геологических слоев, форма или способ изготовления определенных объектов изменяется. И, тем не менее, один топор не рождает физически другой топор, как это происходит с животными. Сказать в этом случае, что один топор эволюционировал из другого представляет из себя метафорическую формулу, не обладающую научной строгостью.

То, что верно для материальных объектов, физическое существование которых доказывается раскопками, еще более справедливо по отношению к общественным институтам, верованиям, вкусам, прошлое которых нам обычно неизвестно. Концепция социальной и культурной эволюции дает, в самом лучшем случае, лишь соблазнительную и опасно удобную процедуру представить действительность».

В целом Леви-Стросс так квалифицирует концепцию эволюционизма («правильного» развития и «естественного отбора» культур и народов): «Все эти спекулятивные рассуждения сводятся фактически к одному рецепту, который лучше всего можно назвать фальшивым эволюционизмом. В чем он заключается? Речь идет, совершенно четко, о стремлении устранить разнообразие культур — не переставая приносить заверения в глубоком уважении к этому разнообразию».

Миф развития через имитацию Запада. Один из центральных мифов евроцентризма гласит, что Запад вырвался вперед благодаря тому, что капитализм создал мощные производительные силы. Остальные общества просто отстали и теперь вынуждены догонять, но в конце концов на земле воцарится либеральный капитализм англо-саксонского образца, и настанет (уже настает) «конец истории».

В самой западной мысли этот миф, опасный для судеб человечества, подвергается резкой критике исходя из разных оснований. Уже в 30-е годы А. Тойнби в своем главном труде «Постижение истории» писал: «Тезис об унификации мира на базе западной экономической системы как закономерном итоге единого и непрерывного процесса развития человеческой истории приводит к грубейшим искажениям фактов и поразительному сужению исторического кругозора».

Вслед за Тойнби фундаментальную критику евроцентризма дал К. Леви-Стросс, изучавший контакт западной и местных культур. Он отрицал саму механистическую идею о существовании одной «правильной» цивилизации, путь которой должен быть принят за столбовую дорогу человечества: «... Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим». Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и сегодня в Китае. Такую дезорганизацию и крах мы видим сегодня в Российской Федерации.

Однако миф о развитии по пути Запада эксплуатируется все интенсивнее по мере того, как все более наглядным и очевидным становится невозможность его осуществления. Но сначала о менее очевидной вещи — о том, что развивающиеся страны, попавшие в орбиту Запада, вовсе не идут по его пути. Самир Амин пишет: «Производственная система в странах периферии не воспроизводит то, что было в центре на предыдущем этапе развития. Эти две производственные системы различаются ка­че­ственно. Чем далее идет по пути развития периферийный капи­та­лизм, тем более резким становится это расхождение и тем более неравным разделение доходов. В своем развитии эта единая систе­ма воспроизводит дифференциацию, поляризацию центр-периферия»[120].

Невозможность для всего мира имитации пути Запада была обнародована на уникальном форуме, который рассмотрел глобальную ситуацию — мир в целом[121]. Это всемирная конференция ООН на высшем уровне по экологии «Рио де Жанейро — 1992». Ее выводы были подвергнуты полному и повсеместному замалчиванию западной прессой. Само по себе это замечательный факт. Конференция шумно рекламировалась в течение почти двух лет подготовки. На ней присутствовало около 5 тыс. (!) корреспондентов. Однако после ее проведения вся мировая пресса, подконтрольная западной верхушке, как воды в рот набрала[122].

На деле, не было и нет развития Запада «с опорой на собственные силы», которое «отставшие» страны могли бы взять в качестве примера и воспроизвести на своей почве. Современная западная «цивилизация» с самого начала представляет собой уродливое сращивание двух миров, которое исключительно из идеологических целей представляется как «развитые» и «развивающиеся» страны.

Развитие Запада и погружение в «слаборазвитость» множества культур — единый конкретно-исторический процесс, в котором части (развитие и слаборазвитость) взаимообусловлены. В «Структурной антропологии» К. Леви-Стросс пишет: «Общества, которые мы сегодня называем «слаборазвитыми», являются таковыми не в силу своих собственных действий... Сказать по правде, именно эти общества посредством их прямого или косвенного разрушения в период между XVI и XIX вв., сделали возможным развитие западного мира. Между этими двумя мирами существуют отношения комплементарности (дополнительности). Само развитие с его ненасытными потребностями сделало эти общества такими, какими мы их видим сегодня. Поэтому речь не идет о схождении двух процессов, каждый из которых развивался изолированно своим курсом».

Самый дотошный историк нашего века Ф. Бродель, изучавший «структуры повседневности» — детальное описание потоков и использования всех средств жизни, писал: «Капитализм является порождением неравенства в мире; для развития ему необходимо содействие международной экономики... Он вовсе не смог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». По данным Броделя, в середине XVIII в. Англия только из Индии извлекала ежегодно доход в 2 млн. ф. ст., в то время как все инвестиции в Англии оценивались в 6 млн. ф. ст. Таким образом, если учесть доход всех обширных колоний Англии, то выйдет, что за их счет делались и практически все инвестиции, и поддерживался уровень жизни англичан, включая образование, культуру, науку, спорт и т. д. [123].

Но если, как говорится, «Запад построил себя из материала колоний» (Леви-Стросс), то, следовательно, повторить этот путь для других невозможно. Бывшие колонии привязаны к «первому миру» и больше нет потенциальных колоний, из которых они бы могли получить материал, чтобы «построить себя» по подобию Запада. Самир Амин пишет об этой стороне евроцентризма: «Эта господствующая идеология не только предлагает картину мира, но и политический проект в масштабах всего земного шара: гомогенизацию путем имитации и преодоления отсталости. Но этот проект невозможен. Разве не содержится при­знание этой невоз­можности в общепринятом выводе, что распрос­тра­нение способа жизни и потребления Запада на пять миллиардов человеческих существ наталкивается на абсолютные препятствия, в том числе экологические?.. В рамках неосуществи­мого проекта ев­ро­центризма идеология рынка (с предполагаемым почти автома­ти­чески дополне­нием — демократией), превратившаяся в настоящую теологию, переходит уже в сферу гротеска».

Все производные светлые мифы Запада (о присущей ему свободе и демократии, о быстром прогрессе и равновесии его рыночной экономики, об «экологичности» западной культуры и т. д.) приобретают правдоподобие только потому, что Запад, получив доступ к ресурсам большей части мира, мог за их счет «оплачивать» все те неравновесия и кризисы, которые из-за этого ударяли по зависимым странам с многократно увеличенной силой.

Насколько велики масштабы компенсации кризисов за счет чужих ресурсов, можно видеть на простейших примерах. Когда во Франции в 20-х годах прошлого века возник кризис аграрного перенаселения, она колонизовала соседние страны той же «средиземноморской цивилизации» (Магреб). В Алжире, например, французским колонистам была просто передана половина (!) издавна культивируемых земель. Напротив, когда в США при избытке земли возникла острая нехватка рабочей силы, в Африке были захвачены и обращены в рабство миллионы самых сильных и здоровых молодых мужчин (их число оценивают в сто миллионов, из которых берегов Америки достигли около 9 миллионов). Современные расчеты показывают, что только невидимое изъятие стоимости «первым миром» из «третьего» составляет около 400 млрд. долл. в год (сюда не включаются «видимые» потоки: вывоз прибылей иностранного капитала, проценты на внешний долг и «бегство» капиталов компрадорской буржуазии).

Непрерывно повторяемое приглашение «следовать путем Запада» противоречит и реальной политике самого Запада. Достаточно упомянуть труды историков Индии и Египта, показавших, что именно европейские колонизаторы целенаправленно разрушали структуры капитализма, возникавшие в этих странах и весьма сходные с теми структурами, которые сложились в Японии в результате реформы Мэйдзи (Япония сумел их сохранить, создав «железный занавес»).

В Египте эти структуры возникли при активном участии мамелюков начиная с XIV века, достигли зрелости к началу XIX века и были подорваны экспедицией Наполеона, а затем демонтированы после интервенции европейской коалиции в 1840 г. В Индии капитализм был подавлен, а затем систематически ликвидирован английскими колонизаторами.

Технологический миф. Одно из утверждений евроцентризма состоит в том, что именно западная цивилизация создала культуру (философию, право, науку и технологию), которая доминирует в мире и предопределяет жизнь человечества. В это искренне верит человек, сформиро­ван­ный школой и телевидением и уже неспособный взглянуть вокруг (ведь приручить лошадь было не менее сложным и творческим делом, чем построить атомную бомбу). Технологический миф оказывает очень сильное влияние на интеллигенцию, а она, как уже говорилось, играет сегодня важнейшую роль в манипуляции общественным сознанием.

Одним из «завоеваний» евроцентризма является подавле­ние исторического чувства в людях. Время стало манипулируемо. К. Леви-Стросс пишет: «Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине одной тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, прежде чем утверждать, что эта революция полностью перевернула эту жизнь».

А дальше он ставит под сомнение сам критерий, по которому оценивается культурный вклад той или иной цивилизации: «Два-три века тому назад западная цивилизация посвятила себя тому, чтобы снабдить человека все более мощными механическими орудиями. Если принять это за критерий, то индикатором уровня развития человеческого общества станут затраты энергии на душу населения. Западная цивилизация в ее американском воплощении будет во главе... Если за критерий взять способность преодолеть экстремальные географические условия, то, без сомнения, пальму первенства получат эскимосы и бедуины. Лучше любой другой цивилизации Индия сумела разработать философско-религиозную систему, а Китай — стиль жизни, способные компенсировать психологические последствия демографического стресса. Уже три столетия назад Ислам сформулировал теорию солидарности для всех форм человеческой жизни — технической, экономической, социальной и духовной — какой Запад не мог найти до недавнего времени и элементы которой появились лишь в некоторых аспектах марксистской мысли и в современной этнологии. Запад, хозяин машин, обнаруживает очень элементарные познания об использовании и возможностях той высшей машины, которой является человеческое тело. Напротив, в этой области и связанной с ней области отношений между телесным и моральным, Восток и Дальний Восток обогнали Запад на несколько тысячелетий — там созданы такие обширные теоретические и практические системы, как йога Индии, китайские методы дыхания или гимнастика внутренних органов у древних маори...».

В России сегодня миф о том, что Запад изначально был гене­ратором технологий для всего мира, используется очень активно. И. Фридберг в «Независимой газете» напоминает, какие блага получила Россия с Запада: «Через западные границы пришло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гордости России... — все виды транспорта, одежды, большинства продуктов питания и сельскохозяйственного производства — можно ли сегодня представить Россию, лишенной этого?».

Действительно, невозможно себе представить Россию, вдруг лишенной всех видов одежды — а можно ли представить себе взрослого человека, хотя бы и из «Независимой газеты», всерьез озабоченного такой перспективой для России? Но даже если встать на уровень рассуждений Фридберга — неужели он всерьез считает, что «большинство видов сельскохозяйственного произ­водства» созданы Западом?

Из частных производных технологического мифа упомянем очень важный для идеологии сегодняшних изменений в России миф о земледельческом Западе и скотоводческом кочевом Востоке. Проект расчленения России основан прежде всего на противо­пос­тавлении славян («Запада») степнякам («Востоку»). В этом нап­рав­лении активно работает не только пресса, но и академические журналы типа «Вопросов философии» — одним из часто публикуемых в нем «экспертов» стал В. Кантор. Чтобы оценить его невежество, полезно прочесть хотя бы А. Тойнби и Л. Н. Гумилева.

Миф о гуманизме и правовом сознании Запада. Этот миф играл центральную роль во всей программе манипуляции в годы перестройки в СССР. Сейчас его приглушили, но в сознании среднего интеллигента он уже сидит как стереотип, и никакими бомбежками сербов его оттуда не вышибло. Попробуем потянуть за ниточку, ведущую к истокам мифа и говорить вещи довольно известные.

Вся метафизика, идеологическая подоснова Запада связана с кальвинистской идеей о предопределенности. Согласно этой идее, Христос пошел на крест не за всех, а только за избранных. На этой идее потом строились все расовые и социальные доктрины — высшая и низшая расы, раса бедных и раса богатых, раса рабочих (потом — рабочий класс). Расизм — как этнический, так и социальный — прямо вырос из учения о предопределенности. И современный Запад вырос, как цивилизация, на этом расизме.

О распространении мироощущения евроцентризма и особенно о завоевании им доминирующего положения в США А. Тойн­би пишет: «Это было большим несчастьем для человечества, ибо про­тес­тантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим заветом; а в вопросе о расе изречения дре­в­него сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики».

В чем же суть того огромного подлога, который совершили идеологи перестройки и реформы в России? В том, что они представили нам тип отношений на Западе между цивильными гражданами (между «своими») за якобы всеобщий, фундаментальный тип отношений ко всем людям. Трудно принять саму мысль, что российская интеллигенция в большинстве поверила этой довольно примитивной лжи. Но, похоже, это так и есть. И она стала звать народ в эту «правильную цивилизацию Запада» так, будто отношение там к нам будет как к «своим», а не как к низшей расе. Примитивным этот подлог я назвал потому, что никаких поводов рассчитывать на это сам Запад никогда не давал. Напротив, мириадами мелких знаков он показывал свое истинное отношение к «низшим расам» (в широком, кальвинистском смысле слова) и в частности к русским. Гуманизм на Западе — понятие условное, как, скажем, демократия в Древней Греции. Да, демократия, но ведь рабы в демос не входят. Так и русские демократы — рвутся стать рабами, а потом обижаются, что за ними не признаются их демократические права.

Искреннее убеждение, что люди иной расы (культуры, религии, идеологии и т. д.) представляют собой если и не иной биологический вид, то по крайней мере иной подвид — не являются ближними — было со­вер­шенно необходимо европейцу в период колонизации для подавле­ния, обращения в рабство и физического уничтожения местных народов. Расизм настолько глубоко вошел в ткань англо-сак­сон­ской культуры, что даже сегодня, когда он торжественно и офици­аль­но отвергнут как доктрина, когда принята декларация ЮНЕСКО о расе и тщательно пересмотрены учебные программы, расизм лезет из всех щелей.

Отношение к неграм в США — вещь примитивная. Но все же вспомним реальность не по фильмам Голливуда, где обязательно есть офицер полиции негр. Вот вывод Вашингтонского центра политических исследований (июль 1988 г.): «В целом экономические перспективы для черных граждан мрачны: почти половина из них начинает жизнь в бедности; в зрелые годы они сталкиваются с высоким уровнем безработицы; и вероятность того, что свою старость они проведут в бедности, втрое больше, чем у белых». Вот исследование судебных решений по делам об убийствах в штате Джорджия. Анализ 2484 решений показал: убийцы белых граждан приговаривались к смерти в 4 раза чаще, чем убийцы черных. Примечательно, что главный носитель расизма — средний класс («опора демократии»). Богатые не опасаются и могут идти против общественного мнения, поддерживая контакты с черными. А бедным «нечего терять».

В 1989 г. вышла книга Донны Харауэй «Представ­ле­ние о приматах: пол, раса и природа в мире современной науки» — монументальный труд, скрупулезно исследующий историю примато­логии (науки о человекообразных обезьянах) в ХХ веке. Этот предмет оказался исключительно богатым с точки зрения куль­ту­рологии, ибо обезьяны — «почти люди», находятся с человеком в одном биологическом семействе. Во всех культурах, в том числе ев­ропейской, образ обезьяны наполнен глубоким философским и даже мистическим смыслом. Понятия, с которыми подходит к изу­чению этого объекта ученый, отражают скрытые мировоззренческие установки и являются очень красноречивыми метафорами. Не будем останавливаться на анализе откровенно расистских произведений (например, важного для США фильма «Тарзан») и культурных кодах, в которых западный человек впитывает расизм — эту книгу надо чи­тать и перечитывать. Приведем самые простые, «бытовые», ми­мо­ходом сделанные Донной Харауэй замечания.

Совсем недавно, в 80-е годы, телевидением и такими пре­с­тижными журналами как «National Geograрhic» создан целый эпос о белых женщинах-ученых, которые многие годы живут в Африке, изу­чая и охраняя животных. Живут в одиночестве, посреди дикой при­роды, их ближайший контакт с миром — в городке за сотню ки­ло­метров. Те помощники-африканцы (в том числе с высшим образо­ва­нием), которые живут и работают рядом с ними — просто не счи­та­ются людьми. Тем более жители деревни, которые снабжают женщин-ученых всем необходимым (в одном случае по вечерам даже должен был приходить из деревни музыкант и исполнять целый концерт). Африканцы бессознательно и искренне трактуются как часть дикой природы.

И уже совсем, кажется, мелочь — но как она безыскусна: бри­гады приматологов после трудных полевых сезонов в тропи­че­ских лесах любят сфотографироваться, а потом поместить снимок в научном журнале, в статье с отчетом об исследовании. Как добрые товарищи, они фотографируются вместе со всеми участниками ра­бо­ты (и часто даже с обезьянами). И в журнале под снимком приво­дятся полные имена всех белых исследователей, включая студентов (и часто клички обезьян) — и почти никогда имена африканцев, хо­тя порой они имеют более высокий научный ранг, чем их амери­канские или европейские коллеги. И здесь африканцы — часть при­роды.

Отношение к людям иного цвета кожи — случай простой, почти вульгарный. Расизм — понятие более широкое. Это хорошо видно по кино, которое теперь вполне доступно нашему зрителю. Вот прошедший по Москве фильм «Ночной экспресс», как сказано, «отражающий реальный случай». Американский юноша, ис­клю­чительно симпатичный и нежный, культурно провел каникулы в Стамбуле и, уезжая, решил немного подзаработать на контрабанде наркотиков — гашиш в Турции дешев. В аэропорту попался — суд, тюрьма. Полтора часа мы видим, как страдает интеллигентный аме­риканец (и еше пара европейцев, таких же контрабандистов-не­уда­чников) в турецкой тюрьме. Просто начинаешь ненавидеть эти вос­точные страны, даже ставшие членами НАТО. Кончается фильм сча­ст­ливо — юноша удачно убивает гнусного турка-надзирателя, наде­вает его форму, убегает из тюрьмы и возвращается в любимый уни­верситет, к любящему отцу и невесте. Фильм сделан так, что сим­патии зрителя безоговорочно на стороне американца, ибо как же можно ему быть в такой плохой тюрьме. Как же можно его бить по пяткам! И приходится сделать большое усилие (какого не делает 99% зрителей), чтобы упорядочить факты так, как они есть, под­ставив на место американца в турецкой тюрьме — турка в амери­канской. Представляете: турок, схваченный с контрабандой нарко­тиков, убивает американского офицера и убегает. Да вся Америка встанет на дыбы и потребует ракетного удара по Стамбулу.

Один из лучших филь­мов Голливуда 70-х годов был посвящен трагедии отца — крупного американского предпри­ни­мателя, друга сенаторов, который после переворота в Чили поехал туда искать пропавшего сына. В конце концов оказалось, что того убили — попал под горячую руку. Фильм впечатляет, зрители вы­ходят потрясенными. Но начинаешь думать, и выходит, что эффект достигается именно тем, что убили американца. Да как же это воз­можно? Да что же вы наделали, проклятые фашисты? И этот эф­фект ложится на столь подготовленную психологию, что даже не удивляешься — к потрясенному отцу в фильме подходят знавшие его сына чилийцы, у многих из них самих такая же трагедия в семье, но она для них несущественна по сравнению с тем, что произошло с американцем.

Скажем, то турки, чилийцы — почти негры. Но вот недавно в Европе с успехом прошли циклы фильмов Хитчкока. Эти фильмы — интеллектуально выраженное мироощущение современного общества Запада. Возьмем один из шедевров («Разорванный занавес»). Молодой блестящий американский ученый просит политического убежища в ГДР. Казалось бы, какая-никакая, а все же Германия. К нему приставляется на первых порах офицер госбезопасности — помогает ему искать квартиру, вводит в курс обыденной жизни и т. д. Этот офицер (разумеется, круглый дурак), помогает американцу вполне искренно и ни в какой из моментов не проявляет враждебности — так это представлено в фильме. Он не знает, что молодой физик приехал, чтобы выведать секретную формулу расчета траектории ракет, которую открыл один математик в Лейпциге. В картинной галерее в Берлине физик ловким маневром отделывается от своего сопровождающего, берет такси и едет за город, на ферму, на явку с подпольщиками-антикоммунистами. Но — немцы есть немцы — офицер «Штази» добывает какую-то мотоциклетку и тоже приезжает на ту же ферму. С глупым хохотом входит на кухню, где физик беседует со своей соратницей, и те его хватают вдвоем и убивают оригинальным способом: засовывают головой в духовку, пускают газ и держат, пока он не перестает трепыхаться. И ни тени сомнения. Никакого внутреннего конфликта из-за необходимости убить человека ради выполнения своей миссии, какой бы благородной она ни была. Никакого намека на то, что, мол, как трагичен это мир, как абсурдна эта холодная война и т. д. Герой-ученый выполняет свою миссию, ликвидируя по пути еще сколько-то ничего не подозревающих «красных» немцев. О каких «общечеловеческих ценностях» можно говорить после показа этого шедевра европейской культуры?

Случай этот тем более красноречив, что буквально в то же время в СССР был снят тоже неплохой фильм — «Мертвый сезон». Там недотепу, актера детского театра, посланного в Германию для опознания бывшего врача-преступника, обводят вокруг пальца, хватают и пытают его бывшие же мучители. Советский резидент, раскрывая себя, выручает товарища — и напоследок разрешает ему дать всего одну зуботычину фашисту-ученому. Сам сдается, не пытаясь ни защищаться, ни кого либо убивать. И дело не в том, работал ли КГБ более благородно, чем ЦРУ. Возможно, они выполняли одинаково грязную и жестокую работу, оба фильма основаны на художественном вымысле. Проблема в том, что принимает, и что отвергает соответствующая публика. Если бы в фильме советский шпион убивал граждан страны, с которой мы не находимся в состоянии войны, это вызвало бы возмущение и отвращение советского зрителя. Зритель же фильмов Хитчкока и тени сомнения не выказывал при убийстве граждан ГДР. А о русских и говорить нечего — в самых современных фильмах (даже на историческую тему, о Русской Калифорнии) их кладут пачками абсолютно без всякой причины.

Представляя Россию (и царскую, и в облике СССР) как «азиатскую деспотию», наши демократы внедряли в сознание светлый миф Запада буквально в то время, когда вскрылась поучительная история массовых убийств в Аргентине. В 1993 г. начальник генштаба Аргентины официально признал, что в 70-е годы армия организовала террор против оппозиции по новой схеме: небольшие группы офицеров действовали автономно, ничего не докладывая начальству и не оставляя никаких документов. Че­ло­века увозили из дома (дом часто взрывали), пытали и убива­ли. Виднейших деятелей и писателей, проживавших на своих виллах в районе посольств, избивали и увозили прямо в присутствии запад­ных дипломатов. Удобным способом убийства был такой: оглушенных инъекцией наркотика людей загружали в самолет, а потом живыми сбрасывали в океан. И ходят сами, и не сопротивляются — объяс­ня­ет один из офицеров, который этим занимался. Считается, что так, без суда, следствия и даже ареста в Аргентине убили до 30 тыс. человек — на 14 млн. населения. Все эти военные получили полное прощение и остаются на своих постах. Все они подго­тов­ле­ны в военных академиях США, все они остаются уважаемыми членами военной элиты Запада.

Чем важен опыт Аргентины? Его анализирует в книге, которая переведена на все основные языки (кроме русского) известный пи­сатель Эдуардо Галеано. Вывод страшен именно в свете нашей темы: если бы в 1974 г. аргентинцев спросили, возможно ли такое в их стране, 100 процентов ответили бы, что абсолютно невозможно. Аргентинцы — это практически европейцы, в основном дети итальянцев и нем­цев, иммигрантов ХХ века. Их офицерство современно и интел­ли­гент­но, европейски образовано. В стране до этого не было граж­данской войны, не было ни фанатизма, ни накопленной ненависти. Убийства совершались без всякой страсти, как социальная техно­ло­гия. И эта технология — продукт именно современного либераль­ного общества, выработанный военной и университетской элитой США.

Каким образом на фоне всего этого удается интеллигенции России культивировать светлые мифы евроцентризма и вести их пропаганду — загадка века.

Видимо, причина в том, что мифы евроцентризма тщательно оберегаются идеологами, и всякие попытки сделать их предметом обсуждения наталкиваются на глухое сопротивление. Они важнее для всей интеллектуальной базы рыночной реформы, чем даже наши собственные, отечественные мифы. Это понятно, во всех колонизованных культурах огромные средства тратятся именно на мистификацию представления о Западе. Самир Амин отмечает: «Критика евроцентризма вызывает самое мощное сопротивление — здесь мы вступаем в область табу. Выступающий с такой критикой хочет заставить людей слушать то, что слушать запрещено. Утверждение о евроцентризме господствующей идеологии принять даже труднее, чем сомнения в системе экономических отношений. На деле критика евроцентризма ставит под вопрос положение богатых этого мира».

В заключение надо сделать одну оговорку. Сегодня, потерпев поражение в холодной войне и наблюдая разрушение нашей страны, существенная часть интеллигенции впала в симметричное и по структуре схожее с перестроечным мифотворчество. Создается черный миф Запада. Он греет душу патриота, но сокращает его возможности реалистично воспринять и осознать происходящие процессы. Для манипуляторов, которым важно увести общественное сознание от сути противоречий, подобные мифы не менее полезны, нежели светлый миф Запада в 80-е годы. Не будем, однако, обсуждать черный миф Запада здесь, чтобы не перегружать сознание отрицаниями отрицания. Но вскоре такое обсуждение станет необходимым.