Креативность и формы личного опыта

Во многих своих проявлениях образ жизни креативного класса сводится к напряженному поиску новых форм опыта. Идеалом для большого числа мо­их собеседников является возможность "жить полной жизнью", т. е. творче­ской жизнью, изобилующей интенсивными, высококачественными и раз­носторонними впечатлениями. Эти виды опыта отражают и усиливают их креативную идентичность. Мои интервью и фокус-группы показывают, что члены креативного класса предпочитают активный отдых пассивному, роль участника — роли зрителя спортивных соревнований. Им нравится местная уличная культура — музыканты на тротуарах, пестрая смесь кафе, малень­ких галерей и бистро, где трудно провести линию раздела между участником и наблюдателем или между креативностью и ее агентами. Такое окружение дает творческие стимулы, а не средство ухода от реальности. Как сказал один молодой человек, объясняя, чем его с друзьями привлекают безалкогольные заведения: "Мы не можем позволить себе терять потом время на восстановление". При всей активности, с которой креативные профессио­налы пользуются компьютером, делают покупки по интернету, участвуют в чатах и даже создают себе виртуальные имиджи, я постоянно убеждаюсь в том, что интересы настоящих компьютерных знатоков — специалистов по высоким технологиям и студентов-компьютерщиков из университетов на­подобие Карнеги-Меллон — простираются далеко за пределы виртуальных. Выше всего они ценят интенсивный опыт реальной жизни.

Как утверждают Джозеф Пайн и Джеймс Гилмор, авторы интересной кни­ги "Экономика опыта", потребление различных форм опыта для многих лю­дей сейчас значит больше, чем потребление традиционных товаров и услуг.

Виды опыта представляют собой четвертую категорию экономического предложения, отличаясь от услуг в той же мере, в какой услуги отличают­ся от товаров... Они всегда были частью экономики, но потребители, предприниматели и экономисты привыкли относить их к обслуживающе­му сектору вместе с такими обычными, непримечательными видами сер­виса, как химчистка, ремонт автомобилей, оптовая дистрибьюция и теле­фонная связь. Покупая услугу, человек приобретает право пользоваться результатами комплекса "нематериальных" работ, которые за него выполня­ет кто-то другой. Однако при покупке какой-либо формы опыта он платит за возможность определенное время участвовать в серии запоминающихся ме­роприятий, которые компания организует — по образцу театральной поста­новки — чтобы привлечь его лично...

Недавно выделенное в особую категорию предложение видов опыта имеет место всякий раз, когда компания специально использует услуги в качестве сцены, а товары — в качестве реквизита, рассчитывая на участие потребителя. Тогда как продукты потребления отличает взаимозаменяе­мость, товары — вещественность, а услуги — нематериальность, в формах опыта важна запоминаемость. Люди, покупающие опыт — вслед за Дисне­ем мы будем называть их "гости" — ценят сам факт своего участия в тех видах деятельности, которые предлагает им компания за некоторый пери­од времени. Подобно тому, как люди сократили потребление товаров и стали тратить больше денег на услуги, сейчас они пересматривают количе­ство времени и денег, уходящих на услуги, чтобы высвободить место для более запоминающихся — и более ценных — форм опыта².

Однако Пайн и Гилмор подразумевают здесь в основном готовые к упо­треблению виды опыта, вроде тех, что предлагает Дисней. Члены креативно­го класса больше заинтересованы в активном и аутентичном опыте, который они могут структурировать по-своему. В переводе на язык повседневной практики это означает скалолазание, велосипед или занятия бегом вместо спортивных передач по телевизору; это означает путешествия, которые обеспечивают интеллектуальную или физическую стимуляцию; это означает приобретение необычных антикварных предметов обстановки или ориги­нальной мебели середины века в стиле модерн вместо стандартного дивана.

Поиск новых форм опыта намного шире простого приобретения. Некото­рые исследователи полагают, что предвкушение важнее реального пережива­ния, называя этот феномен "воображаемый гедонизм"¹. Книга Бена Малбона "Клаббинг", посвященная британской клубной сцене, особо выделяет значение такого рода "потребления форм опыта". Малбон указывает, что для молодых людей сам по себе визит в танцевальный клуб — это только часть дела. Он описывает в подробностях продолжительный и сложный процесс: как клабберы решают, куда и когда им пойти, как они выбирают одежду и как пост-фактум обсуждают свой опыт и создают личные "истории"⁴. Как бы мы к этому ни относились, несомненно одно: всевозможные виды опыта прихо­дят на смену товарам и услугам, поскольку они стимулируют и обогащают наши творческие способности. Активный, основанный на индивидуальном опыте образ жизни распространяется и начинает доминировать в обществе параллельно развитию структур и институтов креативной экономики.

В 1950-е психолог Карл Роджерс обратил внимание на отношения между креативностью и различными формами опыта. В широко известной книге "Становление личности" он критически высказывается на счет недостаточ­но гибкого бюрократического общества тех дней и его удушающего воздей­ствия, доказывая "крайнюю общественную потребность" в креативности.

Среди видов досуга у нас безусловно преобладают пассивные развлечения и регламентированные групповые практики, а творческим занятиям уде­ляется намного меньше времени... В личной и семейной жизни повторя­ется та же картина. В одежде, которую мы носим, в еде, которую мы выби­раем и во взглядах, которых мы придерживаемся, наблюдается заметная тенденция к стереотипам и конформизму. Индивидуальность или своеоб­разие считаются "опасными"⁵.

Креативный образ жизни, то есть стремление превратить жизнь в череду различных опытов, стал непосредственной реакцией на эту проблему в ус­ловиях роста экономической потребности в творчестве. Роджерс намечает в общих чертах аспекты творческого процесса и предлагает свою теорию творчества, переходя затем к детальному изложению того, что, на его взгляд, составляет очевидную связь между креативностью и формами опыта.

Было установлено, что когда индивидуум "открыт" всему, что может дать ему личный опыт... его поведение становится более креативным, причем эта креативность с высокой степенью вероятности имеет конструктивную природу... В человеке, открытом новому опыту, различные стимулы не провоцируют защитный процесс... он воспринимает их свободно, без ис­кажения. Где бы ни коренился стимул — во внешней среде, в том влиянии,

которое форма, цвет или звук оказывают на чувствительные нервы, или и глубинах психики... он легко находит путь в сознание... Это позволяет по-новому подойти к определению "открытости опыту". Открытость опыту означает отсутствие ригидности и проницаемость границ между концеп­циями, мнениями, представлениями и гипотезами, а также способность получать какой угодно объем противоречивой информации без попытки "закрыть" ситуацию... Эта полная открытость сознания ко всему, что на­полняет собой данный момент в настоящем, является, на мой взгляд, важ­ным условием конструктивной креативности⁶.

Все это подводит нас к той роли, которую различные формы личного опыта играют сегодня в развитии креативности. Прежний конформистский образ жизни — предмет осуждения Роджерса — сменился более творческим, для которого характерно свободное и активное участие в многообразных ви­дах деятельности и поиск новых стимулов.

Кое-кто может заявить, что привлекательность подобного образа жизни должна была серьезно пострадать после трагедии 11 сентября 200 1 года — что все эти занятия в большой степени были проявлениями эгоизма и бесцель­ной погони за удовольствиями, и что сейчас люди становятся серьезнее и от­казываются от прежних легкомысленных интересов. Я не разделяю это мне­ние. Новый образ жизни основан не на "удовольствиях". Он скорее дополняет принципы, которых представители креативного класса придер­живаются в работе, и обеспечивает основу их существования.

Позвольте мне привести пример из собственной жизни, который, воз­можно, поможет пояснить это утверждение. События 11 сентября подейст­вовали на меня самым угнетающим образом. Две недели я был не в состоя­нии сосредоточиться на своей работе, не мог ничего писать. Я отменил несколько выступлений, потому что буквально не мог говорить. Подобно миллионам американцев, я часами сидел у телевизора и смотрел новости. Однако была одна вещь, к которой я не утратил интереса — наоборот, меня тянуло к ней. Это мой велосипед. Я вообще заядлый ездок, а тогда мне бы­ло просто необходимо каждый день уходить из дома и часами жать на педа­ли — ехать... ехать... и ехать. Это не имело ничего общего с моей страстью к велосипедам или с желанием сохранить хорошую физическую форму. Мой импульс гарантировал разрядку, давал возможность перестать думать, оста­новить лихорадочный круговорот мыслей, сделать какое-то физическое усилие — просто ехать. Мне кажется, что похожие побуждения приводят в действие новый образ жизни и новую практику досуга. Отдых, позволяю­щий одновременно переключиться и перезарядить батареи — это необходи­мая практика для творческого человека.

На рубеже XIX и XX веков известный экономист радикальных взглядов Торстейн Веблен выдвинул ставшую знаменитой теорию "праздного клас­са"⁷. Изучая "престижное потребление" капиталистов-нуворишей и их семей,

Веблен обнаружил, что новые элиты демонстрируют свои ценности и влияние посредством тех вещей, которые они могли купить на свои деньги. Как показывает историк Гэри Гросс в исчерпывающем обзоре потребления в XX веке, потребительские привычки членов этой новой элиты вращались вокруг громадных особняков и усадеб, "подставного потребления" через приобретение их женами предметов роскоши, а также участия в "показной потере времени" — например, игры в гольф⁸. Таким образом, их по праву можно назвать праздным классом, выставляющим напоказ не только свое имущество, но и свое безделье.

Креативные специалисты относятся скорее к "активному классу", чем к праздному классу в понимании Веблена. Их модели потребления не носят на­столько явного показного характера и они, безусловно, не участвуют ни в ка­ких занятиях ради потери времени — как показала предыдущая глава, у них вообще нет лишнего времени. Кроме того, статус и идентичность этих людей зависит не столько от собственности, которой они владеют, сколько от пере­живания различных видов опыта. Как писала в 1995 году Джули Блик, выпу­скница бизнес-школы Уортон и бывший инженер Microsoft, книга которой отражает ее личный опыт: "Престижное потребление сейчас не в моде. Люди не покупают самолеты или огромные виллы. Для отдыха у них есть какой-ни­будь маленький домик в лесу, обставленный мебелью из ИКЕА"⁹. Этот сдвиг в стиле потребления обусловлен реальными экономическими причинами. По свидетельству специалистов по истории экономики, стандарты жизни сред­него американца выросли настолько, что вещи перестали обозначать статус их владельца, как было когда-то. В своем детальном исследовании американ­ских жизненных стандартов в XX веке Клэр Браун, специалист по экономике труда из Калифорнийского университета в Беркли, пишет:

В 1918 году нельзя было даже вообразить те улучшения повседневной ма­териальной жизни, которые произошли к концу 1980-х. В 1988 году благо­состояние семей, принадлежащих к рабочему классу, было выше, чем у служащих в 1918 году. Продукты питания, транспорт, медицинское обслу­живание и домашние удобства обеспечили материальное качество жизни, недоступное даже элитам любой из предшествующих эпох... Активные ви­ды досуга превратились в важную составляющую жизни. Рабочие семьи владели спортивным снаряжением, посещали спортивные и культурные мероприятия и даже путешествовали во время отпуска¹".

Лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Фогель так обобщает создавшееся положение: "В наши дни простые люди хотят использовать из­лишек свободного времени на те удовольствия, которые сто лет назад толь­ко богатые могли себе позволить в достаточном количестве... Основная стоимость подобных занятий измеряется не в денежных затратах, а во вре­мени"". По мере того, как сама жизнь становится все более редким и ценным

товаром, растет число тех, кто определяет качество жизни по качеству различных форм потребляемого ими опыта.