Развязки мы находим в ужасных столбняках и затяжных депрессиях, вследствие

Которых при случае раз и навсегда выворачивается наизворот темперамент

Целого народа или целого города (Женева, Базель); сюда относится и истерия

Ведьм, нечто родственное сомнамбулизму (восемь мощных эпидемических вспышек

Ее только между 1564 и 1605 годами); в названной свите находим мы также те

массовые психозы смертомании, чей леденящий душу вопль "evviva la morte!"

Раздавался по всей Европе, прерываемый то сладострастными, то

Свирепо-разрушительными идиосинкразиями: то же чередование аффектов с

Одинаковыми перебоями и скачками еще и нынче наблюдается повсюду, в каждом

Случае, где аскетическая доктрина греха снова пользуется большим успехом.

(Религиозный невроз предстает в форме "падучей" - в этом нет сомнения. Что

Же он такое? Quaeritur.) В целом аскетический идеал и его

Утонченно-моральный культ, эта остроумнейшая, бесцеремоннейшая и опаснейшая

Систематизация всех средств чувственной экзальтации под покровительством

Святых умыслов, именно таким ужасным и незабываемым образом был вписан во

Всю историю человека; и, к сожалению, не только в его историю... Едва ли я

Сумел бы сослаться на что-либо другое еще, что столь же разрушительно

Сказалось на здоровье и расовой крепости, особенно европейцев, нежели этот

Идеал; позволительно назвать его без всякого преувеличения настоящей пагубой

В истории здоровья европейского человека. Можно было бы еще, на худой конец,

Приравнять его влияние к специфически германскому влиянию: я разумею

Алкогольное отравление Европы, которое до сих пор шло строго вровень с

Политическим и расовым перевесом германцев (- всюду, где они прививали свою

Кровь, прививали они также и свой порок). - Третьим по очереди следовало бы

Назвать сифилис - magno sed proxima intervallo.

Аскетический священник, где бы он ни достигал господства, наводил порчу

На душевное здоровье, стало быть, и на вкус in artibus et litteris - он и

поныне портит его. "Стало быть?" - я надеюсь, со мною просто согласятся в

этом "стало быть"; по меньшей мере я не намерен вдаваться здесь в

Доказательства. Один лишь намек: относительно поземельной книги христианской

литературы, ее самосущей модели, ее "книги-в-себе". Еще среди греко-римского

Великолепия, бывшего также великолепием и книг, в самом средоточии еще не

Поветшалого и не пошедшего еще под снос мира античной письменности, в пору,

Когда можно было еще читать некоторые книги, за обладание которыми нынче

Стоило бы отдать половину здравствующих литератур, простота и тщеславие