Глава 2. Ломоносов и начальные тезисы антинорманской теории

Как уже было сказано выше, диссертация Миллера вызвала большой резонанс в научном сообществе. В том числе, вызвала возмущение Ломоносова, который, как пишет Мавродин, назвал «труд» Миллера пасквилем на историю русского народа[28]. «Он указал на внутренние силы, свойственные русскому народу, которые дали ему возможность без посторонней помощи подняться из "небытия" и встать во весь свой исполинский рост, на ошибочность норманистических предпосылок Байера и Миллера, построенных на "зыблющихся основаниях", на их рассуждения, "темной ночи подобные" и оскорбительные для чести русского народа»[29]. Причину своего принципиального неприятия диссертации Миллера как научного труда Ломоносов в ходе начавшейся дискуссии выразил в словах, что она, служа «только славе скандинавцев или шведов… к изъяснению нашей истории почти не служит»[30]. Что же вызвало у корифея русской науки такую реакцию? Для этого обратимся непосредственно к его трудам: к замечаниям на диссертацию Миллера и к «Древней российской истории».

Во-первых, Ломоносов отмечает, что господин Миллер основывается на иностранных источниках, а своих авторов (то есть русских) «с поношением опровергает»[31]. Иностранные авторы ненадежны, а употребление их Миллером весьма непостоянно. Ломоносов также отмечает, что автор диссертации недостоверно использует источники: «ибо где они противны его мнениям, засвидетельствует их недостоверными, а где на его сторону клонятся, тут употребляет их за достоверных»[32]. Именно с неправильным использованием и интерпретацией источников связывает Ломоносов ошибочные доводы Миллера.

Прежде всего Ломоносов отвергает мысль Миллера о том, что до прихода варяг у славян не было истории. Во первой части «Древней российской истории» ученый, опираясь на сведения Прокопия Кесарийского, византийского писателя, пишет, что уже «в начале шестого столетия по Христе славенское имя весьма прославилось; и могущество сего народа не токмо во Фракии, Македонии, в Истрии и в Далмации было страшно; но и к разрушению Римской империи способствовало весьма много»[33]. Ломоносов вообще был убежден в еще более раннем обосновании славян на русской равнине: «Что славянский народ был в нынешних российских пределах еще прежде рождества Христова, то неоспоримо доказать можно»[34]. Более того, Ломоносов рассматривает историю Руси на ряду с историей Древнего Рима и Древней Греции, говоря о немалом величии Российского государства, подобного Риму и Греции по уровню развития[35]. Как пишет Лебедев: «уже в замечаниях на диссертацию Миллера проглядывает в общих чертах концепция, которую Ломоносов разовьет позднее в своей «Древней Российской истории»: не менее чем за тысячу лет до прихода варягов на Русь славянские предки русских людей создали здесь свой жизненный уклад, свои формы государственности, свое хозяйство, торговлю, культуру»[36].

Принципиальные расхождения видны и в вопросе этнической принадлежности варягов. В отличии от Миллера, Ломоносов высказывается за славянское происхождение варяжского народа. Он пишет, что: «варяги, называемые русь, славенского колена, жившие на восточно-южных берегах Варяжского моря, [они] имели сообщение с варягами скандинавами через море, и для того князья их и знатные люди нередко женились у скандинавов и в угождение своим супругам давали детям нередко имена скандинавские»[37]. Однако, скандинавские имена не означали, что варяги принадлежали к северным народам. Основным доказательством этого является то, что варяги-русь говорили на славянском языке: «Прежде Рурика и в его время, когда по вышепоказанному народ и язык славенский весьма уже широко распространялся, тогда от Голстинии до устья реки Двины, по южному берегу Варяжскому живущие народы говорили языком славенским, чего еще и ныне имеются довольные и явственные знаки, то есть имена не токмо деревень, городов, рек, но и целых земель. А варяги-русь жили на тех же берегах, следовательно, говорили языком славенским»[38].

Не согласен Ломоносов был и с миллеровской теорией происхождения названия Русь. Русский ученый отстаивает так называемую южную концепцию происхождения имени нашего государства. Он не отрицает, что название это привнесено было варягами, однако принципиальное отличие ломоносовской концепции от миллеровской в том, что название это -славянское и произошло оно не от финского варианта имени шведского народа (что отрицают и другие ученые, в том числе Ловмяньский, который пишет о том, что сама возможность, что финны так именовали своих соседей крайне мала, так как не было у них ни торговых, ни колонизационных связей, ла и топонимика не подтверждает мысли Миллера[39]), а от названия реки, около которой проживали варяги-русь: «Между реками Вислою и Двиною впадает в Варяжское море от восточно-южной стороны река, которая вверху, около города Гродна, называется Неменъ, а к устью своему слывет Руса. Здесь явствует, что варяги-русь жили на восточно-южном берегу Варяжского моря, при реке Русе»[40]. А мысль Миллера о том, что «чухонцы (=финны) варягам и славянам имя дали» Михалайло Васильевич считает абсурдной, чудно, что «два народа, славяне и варяги, бросив прежние имена, назвались новым, не от них происшедшим», приводит слова Ломоносова Фомин[41].

Надо отметить, что многие аргументы Ломоносова не приживались в исторической науке на протяжении лет, в частности, его тезисы о происхождении названия Русь и варягов. Иначе обстояли дела с вопросом о масштабном культурном влиянии норманнов на славян. Ломоносов резко отвергал доводы Миллера о дикости славянских племен в доваряжский период. В «Древней российской истории» ученый пишет, что отсутствие самодержавия на Руси до IX века отнюдь не означает дикости славян. Ссылаясь на Прокопия Кесарийского Ломоносов утверждает: «Сии народы, славяне и анты, не подлежат единодержавной власти, но издревле живут под общенародным повелительством»[42]. К тому же, славяне были знакомы с торговым ремеслом: «При Варяжском море на южном берегу жившие славяне издревле к купечеству прилежали. В доказательство великого торгу служит разоренный великий город славенский Виннета, от венетов созданный и проименованный»[43]. А о лингвистическом анализе Байера, на который ссылается Миллер и по которому тот вывел скандинавское происхождение имен русских князей, Ломоносов отзывается весьма пренебрежительно: «Последуя своей фантазии, Бейер имена великих князей российских перевертывал весьма смешным и непозволенным образом для того, чтобы из них сделать имена скандинавские; так что из Владимира вышел у него Валдамар, Валтмар и Валмар, из Ольги Аллогия, из Всеволода Визавалдур и проч. Сего не токмо принять за правду, но и читать без досады невозможно, видя сих имен явное от славенского языка происхождение и согласие с особами государскими, а особливо, что на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования. Ежели сии Бейеровы перевертки признать можно за доказательства, то и сие подобным образом заключить можно, что имя Байер происходит от российского бурлак» [44]. В совокупности с небольших количеством археологических скандинавских памятников на территории Руси это дает право Ломоносову утверждать о несостоятельности тезиса норманской теории о значительном культурном влиянии норманнов на Русь. Идею норманистов о том, что до варяг у славян не было истории, Ломоносов также с легкостью опровергает. «Прокопий Кесарийский в кн. 3 пишет, что в пятом веку во время Юстинияна, царя греческого, славяне, перешед Дунай, землю за ним опустошили и великое множество римлян в полон взяли. Иорнанд, о гетах пишучи, говорит, что ныне славяне за грехи наши везде нас разоряют, что было в шестом веку»[45]. Таким образом, Ломоносов показывает, что начало правление Рюрика – это не начало русского государства, а продолжение.

Итак, Ломоносов поставил под сомнение достоверность тезисов Миллера. Критика русского ученого была довольно действенной, и диссертацию Миллера запретили к печати, а самого его лишили профессорского звания. Для Ломоносова же противостояние норманской теории обусловило начало нового этапа в его научной карьере: «страстный патриот и универсальный ученый, Ломоносов не мог потерпеть такого унижения национальной гордости россиян и злоупотребления факта­ ми из русской истории. Отложив на время колбы и реторты, линзы и камни, он, самоуверенный и азартный, сам принялся листать ветхие страницы историче­ ских сочинений, рыться в пыльных связках полуистлевших грамот, размыш­ лять над отрывочными и запутанными сообщениями летописцев»[46].