К теме «Социальная сфера Донбасса в период «Перестройки»

Несмотря на снижение производственных показателей и плачевное состояние экономики Донетчины, средняя заработная плата значительно выросла. Так, в промышленности при падении производитель­ности труда на 2,3% средняя зарплата увеличилась на 11%, достигнув 314 руб. В целом по народному хозяй­ству она составила 259 руб., т.е. на 9,5% больше, чем в предыдущем году. Наиболее быстро росла оплата тру­да колхозников: на 29,3% в год, достигнув в 1990 г. 269 py6.
Необоснованный рост денежных доходов не улуч­шил положения населения. Напротив, он привел к снижению уровня жизни, так как цены в условиях ос­трой нехватки товаров увеличивались гораздо быст­рее зарплаты.
Приняв за точку отсчета 1987 г., можно просле­дить динамику изменения заработной платы, произ­водительности труда и уровня цен в Донецкой области в период 1988—1990 гг. Увеличение зарплаты при неуклонном снижении производительности труда приводило к появлению большого количества «пус­тых», необеспеченных товарами денег, что, в свою очередь, закладывало основы неуправляемой инфля­ции. Подтверждение тому —стремительный рост цен, быстро «съедающий» зарплату. Особенно заметно взлетели цены на продукты питания в кооперативной торговле и на колхозных рынках: на мясо и сало —
на 25%, на фрукты и ягоды — на 30%, на овощи — на 21%, на картофель — на 36%.
Государственная торговля, охваченная тотальным дефицитом, была почти полностью парализована. По­этому местные власти пытались расширить сферу нор­мированного распределения. В сентябре 1989 г. облисполком, рассмотрев вопрос «О порядке продажи дефицитных товаров», ввел особые часы их продажи, распределил граждан по магазинам в соответствии с пропиской. В ноябре 1990 г. были введены еще допол­нительные купоны, которыми следовало расплачи­ваться за покупки наряду с рублями. Чтобы пресечь вывоз продуктов за пределы области, исполком с фев­раля 1991 г. распорядился проводить тщательный досмотр багажа пассажиров. Изъятое продовольствие подлежало реализации через торговую сеть. Однако положение на потребительском рынке, несмотря на эти мероприятия, неуклонно ухудшалось.
Росту социальной напряженности и недовольства властями способствовали и другие причины. Жилищ­ное строительство в области сократилось почти на 1/ 3 — в 1990 г. было сдано в эксплуатацию лишь 69% от запланированного. Очередь на жилье по сравнению с 1985 г. увеличилась на 36 тыс. семей. К 1990 г. в ней насчитывалось более 270 тыс. семей, т. е. в улуч­шении жилищных условий нуждался каждый шестой житель области. Положение с введением объектов со­циального назначения было вообще катастрофичес­ким: ввод школ уменьшился на 88%, детских дошкольных учреждений — на 57%, больниц — на 86%. Иными словами, население вдруг внезапно ощу­тило, что лишилось социальных гарантий, которые казались незыблемыми и привычными.

Напряженность в шахтерских коллективах усили­вали и возрастающие социально-бытовые проблемы горняков и их семей. Большое неудовольствие шах­теров вызывало то, что в других отраслях промыш­ленности заработная плата росла быстрее, чем в угольной. Долгие годы шахтеры по уровню зарплаты в регионе были вне конкуренции: в 1975 г. она пре­вышала среднюю по области на 46%, в 1985 г. — на 40%. Однако с началом экономических реформ М. С. Горбачева положение изменилось. Коллективы мно­гих предприятий, получивших финансовую самосто­ятельность, повышали заработную плату своим работникам вне всякой связи с другими экономичес­кими показателями, произвольно. Шахтеры, не имев­шие такой возможности, постепенно утратили свои лидирующие позиции. В 1988 г. их зарплата превы­шала среднюю в промышленности на 35%, а в I полу­годии 1989 г. — всего на 25%. При этом тенденция дальнейшего сокращения разрыва не только сохрани­лась, но и усилилась. Для работников шахт обострил­ся и жилищный вопрос. В 1989 г. выделение квартир угольщикам упало на 20% по сравнению с 1975 г., очередность на жилье в отрасли выросла в 1,5 раза против 1980 г.
Заметно сократилось целевое выделение дефицит­ных товаров трудовым коллективам шахт. Для соци­ализма характерно было наличие целой группы товаров, которые государством отнесены были к «предметам роскоши» — автомобили, ковры, изделия из натурального меха, мебельные гарнитуры и т. д. Спрос на них никогда не удовлетворялся полностью, поэтому с целью создания иллюзии социальной спра­ведливости их распределяли по предприятиям. Шах­теры, традиционно считавшиеся «аристократией» советского рабочего класса, получали этих товаров значительно больше, чем, к примеру, работники лег­кой промышленности или бюджетной сферы. Так вот, к 1989 году эти поступления через закрытую систему распределения заметно снизились. В частности, лег­ковых автомобилей шахтерам области в 1989 г. выде­лили в 1,6 раза меньше, чем в 1980 г. В условиях усиливающегося дефицита и невозможности приобре­сти названные товары через открытую торговлю, по­добного рода ограничения были восприняты в шахтерских коллективах весьма болезненно. Напря­жение усиливалось общими сложностями на потреби­тельском рынке региона.

Дальнейшее обнищание населения и спад по всем экономическим показате­лям делали обстановку в регионе очень взрывоопасной. Новую волну неудовольствия в шахтерских коллекти­вах вызвало, как ни странно, введение с 1 января 1991 г. новых оптовых и закупочных цен в промышленнос­ти: стоимость топливно-энергетических ресурсов была повышена более чем в 2 раза, стоимость металла — на 50%, стоимость продукции машиностроения — на 40%. Требование введения новых закупочных цен на уголь было выдвинуто горняками еще в ходе июльской (1989 г.) забастовки, этот пункт был внесен в «Прото­кол о согласованных мерах...». Однако введение дав­но ожидаемых цен вызвало трудовой конфликт: горняки заявили о намерении прекратить отгрузку угля с 10 января. Почему? Оказывается, информация о новых ценах не была доведена до сведения шахтеров заранее, поэтому договоры с потребителями, заклю­ченные в старых ценах, без учета удорожания элект­роэнергии, оборудования и т. д., ставили отрасль на грань банкротства. Лишь за 2 дня января по «новой си­стеме хозяйствования» шахты области недополучили 7,5 млн. руб. Шахтеры требовали дотации. Из Москвы деньги пообещали, однако так и не дали. Зато Киев на­шел в республиканском бюджете необходимую сумму — 13 млрд. руб. Выделив средства на дотацию, укра­инский парламент одновременно принял решение в январе 1991 г. о передаче шахт и металлургических за­водов из союзного подчинения в ведение республики. Таким образом, взяв на себя тяжелое финансовое бре­мя дотации, Киев обрел в лице шахтеров мощных со­юзников в реализации курса на подлинный суверенитет республики.
Но поскольку реальных улучшений материально­го положения горняков не последовало, РССКД при­звал к организации всеобщей отраслевой забастовки с 1 марта 1991 г., выдвинув требование об удвоении зарплаты. Однако всеобщей забастовка не стала — в ней активно участвовали лишь шахты Красноармейска. Большинство же угольщиков понимало, что ло­зунг двойной зарплаты — самообман, поскольку рубли, взятые за счет урезания нужд других отрас­лей, не могут быть обеспечены товарами в условиях спада производства. У шахтеров же общий объем про­изводства за январь-февраль 1991 г. снизился на 14,3% (в целом по промышленности — на 4,5%). К тому же в области изменилось общественное мнение по отношению к стачкам горняков — от сочувствен­ного в 1989 г. к негативно-осуждающему в 1991 г. Трудящиеся других отраслей, часто страдающие из-за шахтерских забастовок — металлурги, транспорт­ники, коксохимики — все чаще заявляли, что угольщики «тянут одеяло на себя». Отрицательную реакцию у населения вызвало и новое предложение РССКД, выдвинутое на закрытом заседании в Красноармейске 19 марта, — потребовать от правитель­ства полной компенсации шахтерам всех убытков, принесенных забастовкой. Металлурги Донецкой об­ласти даже обратились через печать с открытым письмом к бастующим шахтерам, в котором проси­ли их прекратить разрушать металлургический ком­плекс своими стачками.

Тем не менее забастовки, то затихая, то вспыхи­вая с новой силой, продолжались. Государство уже не имело рычагов воз­действия на промышленность. Выход из социального и экономического, все более углубляющегося кризиса союзные власти попытались найти в простом повыше­нии цен. Вначале был введен 5% налог на добавленную стоимость, взвинтивший все цены. Потом, с начала 1991 г., правительство запретило торговым организа­циям продажу большинства промышленных товаров, пользующихся повышенным спросом у населения. В Донецкой области в связи с этим было законсервиро­вано товаров народного потребления почти на 300 млн. руб. Их реализацию разрешили только с 1 марта 1991 г., увеличив цены на 20%. 2 апреля 1991 г. на фоне непрекращающихся шахтерских заба­стовок и стачек донецких металлургов, волевым актом были повышены в 2—3 раза розничные цены на основ­ные продукты питания и товары народного потребле­ния. Одновременно вклады населения были «заморожены» на 3 года. Ожидаемого экономическо­го чуда «павловское» повышение цен не принесло — товаров в областных магазинах не добавилось, товаро­оборот резко сократился. Так, 4 апреля по новым це­нам по всей Донецкой области было продано всего 19 костюмов и одно пальто.
Реакция жителей Донбасса последовала немедлен­но. Наиболее активная часть донецкого пролетариа­та — шахтеры — новые экономические реформы Москвы встретила резким осуждением, продолжени­ем забастовок и выдвижением политических требова­ний — немедленной отставки М.С. Горбачева и всей его команды. Московские власти пытались умиротво­рить бастующих, предлагая им исключительные ком­пенсационные льготы. Были значительно увеличены шахтерские зарплаты. Государство гарантировало угольщикам ежемесячную денежную компенсацию в 120 руб., что вдвое превышало размер выплат всем ос­тальным категориям трудящихся. Однако со време­ни забастовки 1989 г. горняки уяснили, что некоторые материальные уступки при сохранении прежней системы государственного управления при­носят лишь временные результаты. Поэтому стачеч­ное движение, носившее ранее экономический характер, начало политизироваться.