Народы и культуры Сибири

Первые знакомцы. Первыми из народов Сибири, с кем русские познакомились в своем движении на восток, за Урал, были манси, ханты и ненцы (старые названия — вогулы, остяки и самоеды). Они оказались в составе Русского государства уже после похода Ер­мака в конце XVI в. Однако русские знали об этих народах и вели с ними меновую (без использования денег) торговлю задолго до Ермака. В летописях есть сообщения о путешествиях новгородцев за Урал, к югре и самояди, уже с XI в. Югрой наши источники до XVII в. называли хантов и манси, а самоядью —- ненцев. От­сюда в Новгород привозились драгоценные меха, от­правляемые потом на рынки Европы.

Название «югра» русские заимствовали от коми (соседей хантов и манси), сохранивших этноним, по­чти точно воспроизводящий самоназвание одного из ближайших родственников хантов и манси по языку — дунайских венгров (угров).

Языки коми, ненцев, хантов, манси и венгров отно­сятся к одной и той же семье — уральской, только к разным ее ветвям: финской (коми), самодийской (нен­цы) и угорской (остальные). Лингвистика и археология позволяют предполагать глубокую древность зарожде­ния уральской семьи на рубеже Европы и Азии, по обе стороны Уральского хребта (вероятно, в южном Приуралье, в пограничье леса и степи). Здесь в течение бронзового и раннего железного века предки угров постепенно перешли от охоты и рыболовства к произ­водящему хозяйству — скотоводству.

Через земли Южного Урала в III—I тыс. до н, э. и в первые века н. э. проходили многочисленные миграци­онные движения. Часть угорских племен, по-видимому, вынуждена была отойти в таежные края, где и рассели­лась, смешавшись с доугорским населением — рыболо­вами и охотниками, — переняв его образ жизни и хо­зяйственный опыт, но передав ему угорский язык.

Такова схематичная история происхождения совре­менных хантов (22,3 тыс. чел.) и манси (8,3 тыс.), до конца не познанная и полная еще удивительных загадок.

Одна из таких загадок— сказания, героические предания хантов и манси. Ученые и путешественники XIX в. застали их вполне мирными обитателями при­обских лесов, озабоченными трудностями добычи средств существования. Откуда же тогда взялся их фольклор, полный преданий о подвигах богатырей, о нескончаемых кровопролитных сражениях с врагами и набегах? А воинственные круговые танцы мужчин — танцы с саблями и пиками, со специфическим раска­чиванием, потряс а ни см оружием и выкриками? Они выглядят как приемы психологической подготовки к войне, приведения воинов в возбужденное состояние. В XIX в., когда войн уже не было, эти танцы стали лишь частью праздничных ритуалов, посвященных культу племенных покров, ителей — духов предков.

...И все-таки в жизни лесных этносов существовал свой героический период, оставивший яркий след в фольклоре хантов и манси. Придя в Сибирь, русские застали на Оби несколько «княжеств» со своими пра­вителями, укрепленные деревянные городки-крепости, дружины. «Князыцы» хантов и манси нередко враждо­вали друг с другом и с соседями (ненцами, селькупа­ми). Некоторые князья отличались воинственностью, слава об их силе и подвигах расходилась далеко по тайге, певцы слагаухи о них сказания. Территории «кня­жеств» были огромны, но редкость поселков не позво­ляла собирать большие дружины. В самых крупных городках в моменты опасности собирались лишь сотни воинов, обычно же численность дружин не превышала несколько десятков бойцов. Таежные войны приноси­ли «князькам» немалую добычу: оружие, украшения, пленных, обращаемых в домашнюю прислугу.

Характер войны в таежном краю имел много об­щего с охотничьими приемами: к врагу, как и к зверю, надо было подкрасться незаметно и застигнуть его врасплох. Нередко это делалось ночью, на лодках, позволявших тихо подбираться к селениям противни­ка. А чтобы избежать внезапного нападения, обороня­ющиеся выставляли караул, вбивали в дно заострен­ные колья (дабы повредить днища вражеских лодок), протягивали над водой веревки с различными погре­мушками. Но случались и открытые сражения, когда, как говорят предания, стоял звон от пения тетив луков, а кожа пальцев воинов стиралась в кровь от беспре­рывной стрельбы. Придя в Сибирь, русские с помощью своего «ог­ненного боя» быстро покорили не только рассеянные по тайге княжеские дружины, но и сильное ханство Кучума, которому многие «князьцы» платили дань. Русские власти обложили новых подданных податью — ясаком (слово «ясак» заимствовано из языка сибирских татар). Русским было невыгодно терять в междоусоб­ных войнах плательщиков ясака, и набеги «князьцов» друг на друга были быстро прекращены, а память о них осталась лишь в преданиях.

Поселки хантов и манси, расположенные по тече­нию речек — притоков Оби и Иртыша, были невелики, немноголюдны и разбросаны. Самые большие из них насчитывали не более десяти домов, а чаще — и мень­ше. В низовьях речек главное занятие их жителей со­ставляла ловля рыбы, в верховьях — охота. В период хода рыбы на нерест многие семьи хантов и манси спускались в своих долбленых лодках-челноках на Обь, где проводили лето в заготовках рыбы на зиму. В этот сезон они жили во временных жилищах-шалашах. Добытую рыбу заготавливали впрок: вялили и сушили на солнце (юкола). Из внутренностей вытапливали рыбий жир. Он тоже употреблялся в пищу, с ним сме­шивали различные ягоды: чернику, голубику, морош­ку. В пищу шли и кости: их высушивали и использова­ли (в смеси с мелкой рыбешкой) для приготовления особой рыбной муки. Зимой ее разводили водой и ели в виде супа-болтушки.

Ханты и манси изобрели множество способов рыбной ловли. Для этого они употребляли длинную траловую сеть (колыдан), разного рода бредни. До при­хода русских эти снасти изготовляли из волокон кра­пивы и окрашивали корой черемухи в коричневый цвет, что делало их незаметными в воде. Существовали даже деревянные ткацкие станки для изготовления ткани из крапивных волокон.

Самыми распространенными и эффективными были способы добычи рыбы ловушками-запорами. Они строились на небольших речках, на протоках. В дно реки забивали колья, между которыми ставились в два ряда изгороди, плетейные из тальника. В нижнюю изгородь вставлялась сплетенная из тальника же ловуш-ка-морда с сужающимся отверстием, обращенным про­тив течения; в него-то и заходила рыба, буквально битком набиваясь в загородки. По возвращении рыба­ков в поселок содержимое полных лодок разбиралось всеми жителями, включая стариков и увечных, — кому сколько требовалось.

Не меньше искусства проявляли ханты и манси в приемах охоты. До прихода русских главным оружием охотника был лук — сложный, клеенный из разных по­род дерева и весьма тугой. Стрелы делали разного вида: с раздвоенным наконечником — на птицу, тупые, что­бы не испортить шкурку — на белку и соболя, острые — на крупную дичь. Стрельбе из лука обучались с ранне­го детства.

Много охотничьих приемов было основано на при­менении разных ловушек.

Охота обеспечивала людей не только пищей, но и сырьем для хозяйственных нужд: шитья одежды, изго­товления орудий труда и утвари. В хозяйстве широко использовали и дерево. Из вываренной бересты (что придавало ей эластичность и прочность) и из резной древесины изготавливались посуда и домашняя утварь. Из дерева же делали такие незаменимые в условиях жизни в тайге вещи, как лыжи, собачьи нарты, долбле­ные лодки.

Зимой главным средством передвижения по за­мерзшим рекам служили собачьи упряжки. Упряжное собаководство в этом районе имеет древние корни. Оно возникло в неолите, вместе с культурой оседлых рыбо­ловов, когда появилась возможность заготавливать достаточно рыбного корма на зиму для ездовых собак. Только в XVII—XVIII вв. езду на собаках стало вытес­нять упряжное оленеводство.

В каждой территориально-племенной группе су­ществовали свои святилища. Образы почитаемых «ку­миров» нередко связывались с легендарными праро­дителями-предками, богатырями — «потомками» вер­ховных богов. Главным богом ханты и манси считали создателя всего сущего Нуми-торума. Его жена Кал-таш-Эква была богиней земли, покровительницей людей. УНуми-торума было семь сыновей, из кото­рых особо почитался помогавший людям Мир Суснэ-хум.

Остальные сыновья Нуми-торума составляли панте­он наиболее почитаемых духов-покровителей — хозяев местности. В их честь устраивались ежегодные праздне­ства, приносились в жертву олени или лошади.

Всю окружающую человека природу народная фантазия населила множеством духов — добрых или злых, с которыми нужно было ладить. Духи обитали везде: в лесу жили великаны-меяхвы и феи-лшсне, в воде — водяные и т. д. Общаться с миром духов и быть посредниками между ними и людьми лучше всего умели шаманы. К ним-то и обращались в случаях, ког­да человек не чувствовал себя способным справиться с возникшими трудностями.

Селькупы и кеты. Кроме хантов и манси, таежное Приобье было населено селькупами, родственными по языку ненцам, но по образу жизни и хозяйству более близкими уграм, из-за чего в старой литературе их чаще всего именовали остяками, как и хантов. Ныне часть этого некогда большого народа еще живет в Томской области, другая же часть отселилась на се­вер, на р. Таз, где восприняла много черт оленеводчес­кого хозяйства. Общая численность селькупов — око­ло 3,6 тыс. чел.

По той же причине остяками, или енисейскими остяками, называли небольшую народность кетов (око­ло 1,1 тыс. чел.), таежных охотников и рыболовов. Се­годня кеты — единственные представители особой семьи языков, известной в лингвистике под именем енисейской. Люди, говорившие на енисейских языках, в XVII—XVIII вв. жили в тайге по верхнему и среднему течению р. Енисея. Постепенно енисейскоязычные народы смешались с южносибирскими тюрками, час­тично — с русскими и селькупами и утратили свой язык. Сохранилось только несколько таежных групп кетов, живущих от низовий р. Подкамеиной Тунгуски до района Туруханска на Енисее и продолжающих заниматься рыболовством и охотой.

Ненцы. От Архангельской области до тундр Тай­мыра расселены 34 тыс. ненцев, кочующих со своими стадами домашних оленей по бескрайней арктической равнине.

Олень — самая большая ценность для ненца; он дает обитателю тундры почти все, что нужно для жиз­ни. История одомашнивания оленей и оленеводческо­го хозяйства в Сибири, особенно к западу от Енисея, тесно связана с далекими предками ненцев и других самодийских народов; к этой группе языков уральской семьи, кроме уже упомянутых селькупов, еще относят­ся энцы — небольшой народ в низовьях Енисея {всего 200 чел.) и таймырские нганасаны (1,3 тыс. чел., старое название — самоеды-тавгийцы). Оленина— важней­шая часть пищи, ее едят в вареном виде, запивая бу­льоном, заправленным мукой.

Только что выловленную рыбу часто ели сырой или слегка присоленной, а зимой любимой рыбной едой была мороженая строганина. Но много рыбы заготав­ливали также впрок в виде юколы.

Такие традиционные способы употребления мяса и рыбы объяснялись вовсе не «дикостью», как думали некоторые путешественники, а трудным опытом жиз­ни в северных широтах. При отсутствии растительной и богатой витаминами пищи, сырые мясо, рыба и оле­нья кровь служили здесь единственными источника­ми, откуда организм человека получал необходимые ему соль, витамины и микроэлементы.

Ненцы жили стойбищами. Состав семей стойби­ща менялся в разные сезоны: вся жизнь ненцев зави­села от оленеводства, поэтому зиму они проводили южнее, у границы тундры и леса, где оленю было лег­че добыть корм. С приходом весны оленей перегоняли в северные тундры, ближе к морскому побережью. Опытные пастухи хорошо знали самые удобные мар­шруты кочевок, где стадо могло найти хорошее паст­бище и водопой. Неизменным помощником пастуха-ненца была собака.

Жилищем ненцам служил переносной чум. Остов его составляли 25 —40 жердей, которые сверху покрывали нюками — сшитыми (мехом вверх) оленьими шкурами — летом для покрытия использовалась бере­ста или старые, выношенные оленьи шкуры. При пе­реезде чум разбирали и перевозили на новое место на нартах (санях), Отапливали чум открытым огнем кос­тра (под который обычно подкладывали камни или лист железа); дым выходил в дымовое отверстие у соедине­ния жердей.

Нарты ненцев принадлежат к лучшим в Сибири. Они легкие и высокие, что позволяет ездить по тундре в оленьей упряжке не только зимой, но и летом, по траве (при этом кочки остаются между полозьями, не доставая до сиденья).

Осенью и зимой ненцы объединялись в артели для охоты на песца или дикого оленя, а летом — для рыб­ной ловли, оставив семьи со стадами оленей на стой­бище.

Ненцы «обожествляли» все силы природы; небо, землю, огонь. Народная фантазия населила живую и неживую природу множеством духов, наделила ее ду­шами. В представлении ненцев, душу имеет буквально все: всякое живое существо, любой предмет. Со всем этим одушевленным миром надо жить в согласии и гармонии. Из высших существ ненцы почитали небес­ного бога, создателя всего сущего Нума (но представле­ние об этом бестелесном существе у них было очень смутным), а также Хозяина диких оленей Илебэмбэртя.

Много было и разных «домашних» духов — сядеев. Некоторых из них изображали в виде человекоподоб­ных идолов, другие — ассоциировались с каким-ни­будь предметом (например, камнем необычной формы). Известно немало случаев, когда ненцы наказывали и били изображения духов, если те не помогали в про­мысле; при удаче их, наоборот, благодарили, «корми­ли» кровью и жиром добытой дичи или рыбы.

Родственные ненцам по языку нганасаны, живущие по соседству с ними в тундрах Таймыра, хотя и пере­няли от ненцев упряжное оленеводство и владели боль­шими стадами, но использовали в пищу мясо только дикого оленя, которое они заготавливали в основном во время сезонных миграций диких оленей с севера на юг в начале осени. Для этого стада оленей подкарауливали на переправах через водоемы и кололи копь­ями на плаву, сидя в лодках. При удачном промысле этих заготовок хватало до весны.

Такой способ хозяйства, где основой жизни была охота на оленя-«дикаря», — один из самых древних в северной Евразии. Он возник еще в неолите. Нганаса­ны переняли и ряд древних обычаев и обрядов: покло­нение Хозяйке очага, праздники в особо значимые даты календаря — день января, когда впервые над тундрой появляется солнце; день летнего солнцеворота; день, когда впервые выпадал снег; — в эти дни устраивались обязательные шаманские камлания (ритуальные кол­довские действия шамана), и шаманы старались «уз­нать» у духов, что ждет их сородичей, удачен ли будет промысел и т. п.

Эвенки. К востоку от Енисея лесные края до са­мых берегов Тихого океана с давних пор освоены эвен­ками (30 тыс. чел., старое название тунгусы) и близки­ми им по языку и укладу быта эвенами (17 тыс., их называли либо тоже тунгусами, либо ламутами). При своей небольшой численности эвенки занимают вто­рой по размерам территории ареал в России после русских.

Эвенки — таежные охотники, народ, все существо­вание которого зависит от знания местности, привы­чек и повадок зверя, от меткости стрелка, его смекалки и сноровки. И конечно, от охотничьей удачи. Впрочем, у эвенков есть поговорка: «То не удача, что легко да­ется». Знание охотниками-эвенками тайги и умение ориентироваться в ней просто поразительны. Для них буквально все — будь то дерево, куст, почва, рельеф местности, ручеек, след зверя или крик птицы — все несет в себе важную для человека информацию и все отпечатывается в памяти.

Вся жизнь эвенков круглый год проходила в бес­престанных переходах с места на место в поисках зверя или рыбы. Но то были не произвольные и хаотичные перемещения. Зимние, весенние и осенние стойбища располагались обычно в издавна установленных при­вычных местах, связанных с жизнью природы в разные сезоны. Иногда охотник или группа охотников преследовали зверя по нескольку дней.

Если промысел был удачен, часть мяса заготавли­вали впрок: вялили, сушили, коптили в дыму костра. Остальное разрезали на части, удобные для перевозки во вьючных сумках на оленях, чтобы использовать в пищу в ближайшее время. Из добычи охотников не пропадало практически ничего. Камус — кожа с ног оленя или лося — шел на шитье меховой обуви — ун­тов. Из кожи, снятой с шеи, выходили прочные арка­ны (мауты) в несколько метров длиной. Провяленные сухожилия использовали как прочные нитки для ши­тья одежды, обуви, вьючных сумок. Из шкур оленя или медведя шили теплую одежду, покрышки для чумов, спальные мешки, одеяла. Из шкур оленей делали так­же оленью замшу. Охотники-эвенки никогда не били зверя больше, чем того требовали интересы жизнеобес­печения.

Важное место в жизни эвенков и эвенов занимало и рыболовство. Раньше рыбу добывали в основном при помощи остроги при свете лучильника — палки с на­мотанной на конце горящей берестой, а зимой — че­рез лунки во льду. Использовался для этого и лук, а в более позднее время — ружье. На летних и осенних стойбищах рыбу часто промышляли, запирая русла небольших речек плетнями из прутьев тальника. При хорошем улове часть рыбы запасали впрок.

Неотъемлемой чертой эвенкийской культуры было оленеводство. Не случайно некоторые соседи тунгусов (чукчи, ненцы) называли их «всадниками на оленях». Именно олень позволил эвенкам и эвенам вести столь подвижную жизнь, так широко освоить таежные края. Тунгусское оленеводство было исключительно транс­портным. Олень использовался под седло и для пере­возки вьюков с домашним скарбом. На семью обычно приходилось 40 — 60 голов оленей (при оленеводстве ненецкого тундрового типа — в 10 раз больше). Мень­шее число грозило оставить хозяйство без транспорта. Оленей очень берегли и забивали только в исключи­тельных случаях (например, при угрозе голодной смер­ти). Зимой надо было лишь выбирать места без твердо-

го наста, чтобы олени могли достать корм (ягель — олений мох) из-под снега.

Традиционное жилище эвенков и эвенов — пере­носной чум с остовом из жердей — хорошо приспособ­лено для кочевой жизни. Эвенки очень «легки на подъем» — на сбор аргиша (каравана из нескольких запряжек оленей, везущих грузовые нарты) в дорогу или, наоборот, на установку чума на новом стойбище им достаточно двух часов.

Для быта охотника приспособлена и традиционная одежда: зимняя шуба-ларка из оленьего меха кроилась распашной, со сходящимися на груди полами, едва доходящими до колен. В ней удобно сидеть верхом на олене или преследовать зверя по снегу на широких подбитых мехом охотничьих лыжах. Раньше грудь пар­ки дополнительно закрывалась (чтобы лучше сохранять тепло) специальным нагрудником, богато расшитым бисером. Летом носили распашные кафтаны из сукна (до установления контактов с русскими их, видимо, шили из ровдуги, т. с. оленьей замши).

Языки эвенков и эвенов сохранили множество слов, отражающих специфику хозяйства этих народов. Чрезвычайно многочисленны в них названия важней­ших промысловых животных. Только имя медведя ни­когда не произносилось вслух: «хозяина тайги» надо было величать иносказательно («дедушка», «бабушка», «дядя» и т. д.). Эвенки верили, что если медведя назвать по имени, зверь непременно услышит и поймет, о чем идет речь. С лесными зверями, птицами и рыбами у эвенков связано множество поверий и запретов. Неко­торые их виды запрещалось убивать— совсем или в определенный сезон.

Вселенная, по представлениям эвенков, состояла из трех миров: верхнего, среднего и нижнего. Высшим божеством они считали Энэкэ (бабушку) бугады — хо­зяйку тайги, зверей и людей, обитающую в верхнем мире. Ее главными помощниками на земле были Энэкэ того (бабушка огонь) и добрый дух Сэвэки. Он посто­янно заботился о людях: помогал сохранять стада оле­ней, оберегал от болезней, посылал дичь охотникам. В нижнем мире находилась земля предков, куда после смерти отправлялись души умерших. Там же обитал уродливый одноногий злой дух харги со своими помощ­никами, способный погубить человека или наслать на него беды и болезни. С этими страшными силами мог­ла справиться одна Энэкэ бугады да сильные шама­ны — посредством духов-помощников.

Якуты. В первой половине XVII в. русские землепро­ходцы, пройдя через таежные тунгусские кочевья, дос­тигли среднего течения р. Лены и низовий ее прито­ков — Алдана и Вилюя. Они встретили там удивитель­ный народ. Основу его жизни составляли не охота и рыболовство, а животноводство — разведение крупно­го рогатого скота и лошадей. Это — якуты (самоназва­ние саха), самые северные животноводы в мире. Ско­рее всего, переселение предков якутов на север нача­лось в первые века II тыс. н. э., а завершилось — после завоевания Прибайкалья Чингисханом, в XIII—XIV вв. В исторической памяти якутов сохранились предания об их родоначальниках Омогое, Эллее и Улу-Хоро, пер­выми приплывших на плотах по Лене в нынешние места. Якуты — тюрки по языку, как и многие народы южной Сибири, хотя их язык и выделяется среди других тюркских языков заметным своеобразием.

Якуты включили в свой состав (ассимилировали) немало других этнических групп. Среди них есть роды с монголоязычными именами, как у прибайкальских и забайкальских бурят. А, придя на Лену, они смеша­лись здесь и со своими предшественниками — тунгу­сами и, возможно, с юкагирами.

После переселения хозяйство якутов не могло не измениться. Были утрачены виды скота, не перенося­щие арктического холода (овцы, верблюды, козы), а также земледелие. В труднейших условиях якуты созда­ли особое, северное животноводство. Основой его ста­ла система двойных — зимних и летних — поселений. Зимний поселок-ыол состоял обычно из одного-двух бревенчатых домов и располагался недалеко от поко­сов (лугов, где летом заготавливали сено). К зимнему дому пристраивали хлев-хотоя для скота. Огромное значение в жизни якута имела заготовка сена на зиму для его коров. Покосы были одной из главных хозяй­ственных ценностей и нередко становились предме­том споров и тяжб между рядовыми общинниками и зажиточной племенной верхушкой, вождями-тойона­ми. Летние поселения располагались в аласах— реч­ных долинах со свободными от леса полянами и хоро­шей травой. Здесь скот кормился с июня по сентябрь. В аласах обычно собиралось несколько хозяйств со своим скотом, здесь стояли несколько летних домов.

Главной пищей якутов были молоко и молочные продукты. При этом за лето и осень, пока коровы до­ились, надо было заготовить основную часть пищи, чтобы ее хватило до конца долгой северной зимы (два-три самых холодных месяца якутские коровы не дои­лись). Для этого молоко сквашивалось в больших бере­стяных чанах, в простоквашу добавлялись съедобные коренья, ягоды, другие приправы. С наступлением холодов эти заготовки замораживались, превращаясь в огромные глыбы замерзшего тара. Зимой от них отрубали куски, растапливали, добавляя воду, немного муки, запасенных кореньев и сосновой заболони (под-коровый слой сосны, содержащий немного крахмала). Получалась похлебка бутугас — основная, а часто и единственная зимняя пища якутов. Да и ее-то нередко не хватало до прихода весны, когда коровы снова на­чинали доиться. Голод в конце зимы -— начале весны раньше был страшным и регулярным бедствием, уно­сившим немало жизней, особенно детских.

Поэтому с таким нетерпением ожидали якуты вре­мени, когда появлялась трава, у лошадей рождались жеребята, кобылицы начинали доиться. Тогда можно было приготовить из кобыльего молока целебный ку­мыс. Этот напиток быстро восстанавливал истощенный долгой зимой организм, люди оживали буквально на глазах, жизнь возрождалась. В июне якуты устраивали кумысные праздники — ысыах. Когда-то это делали целые роды, позднее ысыах стали устраивать богатые тойоны, владевшие табунами лошадей. Ысыах представ­лял собой также коллективное моление богам — покро­вителям скотоводства, с просьбами о даровании благо­получия и счастья, сопровождавшееся питьем кумыса, пением, играми.

Большим подспорьем в жизни таежных скотово­дов служили рыболовство и охота. Обедневшие и ли­шившиеся скота семьи вообще превращались в рыбаков баликсытов. В обычных же хозяйствах рыболов­ством занимался кто-то один из членов семьи. Рыбу чаще всего ловили вершами и сетями. Якутские сети из конского волоса высоко ценились. Тунгусы нередко выменивали их на пушнину и очень берегли. Якуты охотились чаще всего на гусей и уток (летом — в период линьки этих птиц), на куропаток, зайцев, лося, ди­кого оленя (на лыжах), медведя.

У якутов существовали развитые и разнообразные художественные ремесла: резьба по дереву и кости, ли­тье и чеканка из серебра, меди, золота, вышивка и аппликация из меха по коже и тканям, тиснение по бересте. Якутские кузнецы умели добывать и плавить железо из болотной и горной руды.

Особое место в народном творчестве якутов зани­мали героические былины — олонхо. В них повество­валось о подвигах сказочных богатырей-боотуров, их борьбе со злыми силами. Искусных сказителей-олон-хосутов очень уважали в народе. Исполнение некото­рых сюжетов олонхо могло продолжаться несколько дней. Предания о подвигах легендарных предков вклю­чали десятки тысяч стихов, которые рассказчики со­храняли в памяти. Олонхосут должен был обладать хорошим голосом и слухом: части былины исполнялись нараспев.

В своей религии якуты (несмотря на то, что в 60-е гг. XVIII —середине XIX в. их всех обратили в христиан­ство), сохраняли многие языческие верования и культы. Они почитали Юрюн-Аар-Тойона — «белого старца-гос­подина», высшего из богов, который восседал на самом верхнем, девятом небе; на восьмом небе сидел Юрюн-Айы-Тоион — «белый творец-господин», добрый покро­витель людей; Улу-Тойон— «великий господин» был грозным карающим божеством — покровителем шама­нов. Особо чтили богиню Ийехсыт, дающую плодоро­дие скоту. Охоте покровительствовал лесной бог Бая-пей со своими братьями. Ему приносили жертвы, бро­сая в огонь кусочки мяса и прося удачи в промысле.

«Светлым божествам» (айы) устраивали моления особые «белые шаманы» {айы-ойууна). Нов обыденной жизни большую роль играли обычные, «черные» шама­ны {абаасы-ойууна). Якуты стойко верили в то, что бо­лезни и невзгоды — это результат вредоносных действий злых духов или враждебных шаманов.

Ко времени прихода русских якутское общество стало уже социально дифференцированным. Выдели­лась зажиточная племенная верхушка — тойоны, сто­явшие во главе крупных племен. Они имели свои дру­жины. Племенные войны приносили им много добычи, скот, рабов. Рабство было патриархальным, труд плен­ных рабов использовали в хозяйстве. Тойоны силой стремились захватить общинные пастбища и покосы, чему рядовые общинники упорно противились. Русская администрация в Сибири пресекла войны и набеги, од­нако закрепила за. тойонами немало привилегий.

Долганы. В XVIII—XIX вв. на северо-западе Якутии, на границе с Таймыром, сложился новый народ — долганы (6,6 тыс. чел.). Языку них якутский, а название заимствовано от одного из тунгусских родов. Возникли долганы путем смешения через взаимные браки меж­ду северными якутами, эвенками и русскими пересе­ленцами, осевшими к востоку от Енисея в XVII— XVIII вв. и занимавшимися здесь ловом озерной сель­ди. Поэтому в культуре долган много якутских, эвенкийских и русских черт. Долганы — оленеводы. У некоторых из них имелись крупные стада, но все же оленеводство играло в их хозяйстве больше транспорт­ную роль, а пропитание обеспечивали в основном охо­та и рыболовство.

Юкагиры. На северо-востоке Якутии, в бассейне Колымы сохранился очень древний народ, известный под именем юкагиров. Ныне их всего около 1,1 тыс. чел. В далеком прошлом юкагирские племена населяли зем­ли от Енисея до Чукотки. Когда-то ворон, рассказывает юкагирская сказка, был белым. Но ему пришлось ле­теть над юкагирскими кострами, которых было так много, что он потемнел, пока долетел до места. Так в народной памяти сохранилось сказочное воспомина-; ние о реальных временах. Язык юкагиров считают ' палеоазиатским; этим названием языковеды подчерки-: вают, что он относится к разрозненным языкам древнейших обитателей Сибири, не входившим ни в одну из известных языковых семей. Впрочем, в юкагирском языке лингвисты находят следы очень древней связи с уральскими языками.

Юкагироязычное население, занимавшееся пешей охотой, оставалось очень разреженным. Это, вероятно, и предопределило уменьшение численности юкагирских племен, которые в тайге и лесотундре уступили место тунгусам и чукчам.