Накануне войны

Международная обстановка ухудшалась. Ночные заседания Политбюро, военного

руководства продолжались до 2-3 часов ночи. Сталин после 12 ночи редко

вызывал к себе кого-либо. Исключение составляло его ближайшее окружение –

Молотов, Ворошилов, Берия.

Сталин обычно давал возможность высказаться каждому, бросая иногда короткие

реплики, а затем, в конце, не спеша резюмировал. Порой его решения резко

отличались от мнения собеседников, однако это их не смущало. Готовясь к

выступлению перед XVIII съездом партии, он отметил, что многие партийцы уже

расстреляны. Сталина не беспокоили муки раскаяния. Ему казалось, что кровавая

чистка, которая была проведена в партии и стране, стабилизировала общество.

Вопреки целому ряду объективных признаков, свидетельствовавших об ослаблении

партии, уничтожении интеллектуального слоя, усилении административно-

директивных методов в жизни общества, Сталин продолжал считать исторически

оправданным курс на ликвидацию «троцкистских и иных двурушников». С начала

1939 года он основное внимание стал уделять на внешнеполитические проблемы.

Сталин спрашивал, чем же объяснить систематические уступки многих государств

агрессорам? И отвечал: «Главная причина – отказ большинства государств от

политики коллективной безопасности, переход на позицию невмешательства».

Влияние Коминтерна слабело. Интернационалисты, люди, искавшие в СССР убежище

от преследований реакции на своей родине, попали в жернова карательной

машины. Особенно циничными были действия Сталина по отношению к

Коммунистической партии Польши. Все руководство было уничтожено. Сталин по-

прежнему настаивал на своей оценке социал-демократии, ставил ее, по существу,

на одну доску с фашизмом. Во всяком случае, спад революционной волны в мире

он объяснил, прежде всего «реформизмом» и «предательством» социал-демократов.

Советуясь со своим окружением по международным вопросам, Сталин прислушивался

лишь к Молотову. Совместно с ним он сформулировал «задачи партии в области

внешней политики», которые изложил на XVIII съезде партии. Западные

государства были настроены против России и не выдвинули концепции четких

военных действий против Германии. Наиболее недальновидные политики прямо

говорили: пусть Гитлер совершит антикоммунистический поход на восток. Будучи

прагматиком, Сталин отбросил в этот момент идеологические принципы. Он, при

всей своей исключительной осторожности, не боялся ответственности, уверовав в

свою непогрешимость. Сталину некогда было думать, что скажут об этом шаге

потомки, что скажет история. На пороге стояла война. Нужно было любой ценой

отодвинуть ее начало. В этот момент у Сталина было три варианта решения: 1)

договориться с Англией и Францией; 2) заключить пакт с Германией; 3) остаться

в одиночестве. Но у Лондона и Парижа не было желания идти на сближение с

СССР. Германское правительство согласилось вести переговоры об улучшении

политических взаимоотношений. Сталин надеялся, что пакт о ненападении создаст

поворот к улучшению отношений с Германией. Сталин в какой-то момент поддался

нажиму фюрера, утратил инициативу, не оценил в полной мере всех последствий.

В немалой степени на него повлияло состояние армии после погрома 1937-38

годов, которое стимулировало наглость Гитлера. 23 августа 1939 года пакт о

ненападении был подписан. Каждая из сторон считала, что она выиграла.

Сталин получил выигрыш около двух лет. Особенно циничными выглядят

договоренности Сталина с фюрером о судьбе польских земель, равносильные

сговору с Гитлером о ликвидации независимого государства. Сталина уличали в

непоследовательности и заигрывании с Гитлером, но ведь он же сделал шаг к

пакту с Берлином на год позже англичан и французов. В узком кругу этот пакт

Сталин так оценивал: «Это договор с сатаной, которого мы должны удушить». Во

многих компартиях решение о пакте вызвало замешательство, было представить,

что возможно какое-либо соглашение с фашистами. Война с Польшей началась.

Советское правительство отдало распоряжение командованию Красной Армии дать

приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество

населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Идя на сближение с

Германией, Сталин намеревался вернуть земли, утраченные Советской Россией в

годы гражданской войны. «Вождь», ободренный первыми удачными шагами по

укреплению западных рубежей, обратил внимание и на северо-запад. Его

беспокоила близость к советско-финской границе к Ленинграду и явное тяготение

Финляндии к Германии. Сталин был уверен, что стоит ему предъявить ультиматум

и начать боевые действия, как финское правительство тут же примет его

условия. 30 ноября 1939 года начались военные действия. Бесславная война

привела Советский Союз к международной изоляции. В марте 1940 года советско-

финляндский мирный договор был подписан. Сталин был раздосадован. Весь мир

узнал низкую готовность Красной Армии к войне. Война, продолжавшаяся 104 дня,

не принесла лавров ни армии, ни Сталину. Победа, достигнутая большой ценой,

была равносильна моральному поражению. Это понимали и Сталин, и Гитлер.

Каждый сделал выводы. Но у Сталина оставалось меньше времени для задуманного.

К нему пришла неведомая в последние годы неуверенность. С этого момента он

непрерывно муссировал одну идею: «Если Гитлера не спровоцировать, он не

нападет». Когда советские пограничники сбили немецкий самолет нарушитель,

Сталин лично дал указание извиниться.

Воюющая Германия получила невоюющего фактически союзника. В Берлине

почувствовали это быстро. Сталину была теперь уготована роль ожидающей

стороны. При всей своей подозрительности он передоверился Гитлеру и совершил

ряд однозначно опрометчивых шагов. Наиболее крупной, принципиальной ошибкой

явилось заключение 28 сентября 1939 года «Германско-советского договора о

дружбе и границе между СССР и Германией». В ходе переговоров была

зафиксирована «дружба» между социалистическим государством и фашистским

режимом. Это еще больше обескуражило и дезориентировало антифашистские силы

во всем мире, в известной мере связало руки самому Сталину в осуществлении

необходимых шагов по укреплению обороноспособности страны. Есть

доказательства, что Сталин еще до начала войны почувствовал и понял

политическую ошибочность этого шага. Договор «о дружбе» был результатом

переоценки Сталиным собственного анализа, отсутствия прогностического

видения. Он в своем стремлении не допустить войны преступил последнюю

идеологическую грань, что имело далеко идущие отрицательные последствия.

Время политических маневров кончилось. В любой момент Гитлер мог развязать

войну. Сталин торопился, начал осознавать неизбежное нападение. Он дал

указание об увеличении слушателей военной академии, создании новых училищ,

военных курсов. Чувствовалась нехватка командиров высшего эшелона власти.

Сталин делает акцент на наступательных действиях. Сталин, при всей

незаурядности его ума, военную теорию знал слабо. Сталин дал указание

Тимошенко лично убедиться в реальной боеготовности и боеспособности войск. В

ходе инспекционных поездок выявились многочисленные серьезные нарушения.

Сталин в последние два года пытался добиться не только крупного

количественного роста Красной Армии, но и качественного улучшения всей

военной машины. Однако сроки этой реорганизации исходили из ошибочной

посылки: войну удастся предотвратить или отодвинуть. У Сталина была

уверенность, что именно он обведет Гитлера вокруг пальца, хотя все вышло как

раз наоборот.

Война стучалась в дверь, а производство новейших образцов оружия и боевой

техники только разворачивалось. Плохо обстояло дело и с авиационной, и с

танковой техникой. Военные заводы переводились на режим военного времени,

ужесточалась дисциплина. В последние два месяца перед войной Сталин получил

немало сообщений разного рода информацию о прямой подготовки Германии к

нападению на СССР. Предупреждения шли по линии разведки, от дипломатов,

друзей, от правительств США и Англии. Черчилль в апреле 1941 года специальное

послание Сталину о крупных перемещениях германских войск на восток. Сталин,

полагая, что британский премьер хочет столкнуть его с Гитлером, попросту

отмахнулся от этой информации.

Сталин в последние месяцы перед войной переоценил возможности дипломатии.

Когда было уже ясно, что Гитлер направляет войну на восток, он все еще

цеплялся за заявления ТАСС, письма, не решаясь быстро привести войска в

состояние полной боевой готовности. Переход от тайной и ублажающей Гитлера

дипломатии к решительным военным шагам оказался для Сталины страшно трудным.

Позднее Сталин нашел в себе силы признать, что были ошибки и просчеты в

политике, которые допустило правительство. Но он ни разу не признал

собственные ошибки. Главная причина просчетов, ошибок коренится в

единовластии. Хотя Сталин, субъективно, ставил перед страной, партией благие

цели, их реализация и осмысление не были выстраданы коллективным разумом, не

явились результатом противопоставления различных точек зрения. Своим

единовластием «вождь» невольно перекрывал каналы поступления объективной

информации, оригинальных предложений, нестандартных решений. Ему, как

правило, говорили то, что он хотел слышать. Часто пытались угадать его

желания. Отсутствие демократической и истинно коллегиальной формы выработки и

принятия ответственных решений обедняло, ограничивало интеллектуальные

возможности власти. Сталин не обладал даром предвидения, способностью

приподнять завесу над грядущим и заглянуть за горизонт сегодняшнего бытия. Он

продолжал пристально вглядываться в настоящее, находясь под гипнозом

желаемого. Концентрация политической власти в руках одного человека может

привести к тому, что нравственный, волевой, интеллектуальный изъян, который у

простого человека выглядит лишь как его личная слабость, у руководителя

такого масштаба, как Сталин, приобретает судьбоносное значение.

Война.

Когда началась война, Сталин ощутил растерянность и неуверенность. Он привык

к тому, что события развивались в соответствии с его волей. Была злоба на

всех – его так жестоко обманули, тревога перед неизвестностью. Когда утром 22

июня встал вопрос, кто обратится к народу с сообщением о нападении

гитлеровской Германии, то все, естественно, повернулись к Сталину, но тот

неожиданно отказался. Почти не раздумывая. Отказался решительно. Сталин не

знал, что сказать народу, ведь воспитывали народ в духе того, что войны не

будет. Сталин всегда исключал риск, который мог бы поколебать его авторитет.

К исходу месяца Сталин, осознав, наконец, масштабы стремительной угрозы, на

какое-то время просто потерял самообладание и оказался в глубоком

психологическом шоке.

Сталин не знал, что на фронтах в эти первые дни войны царили полная

неразбериха и хаос. Многочисленные документы Ставки, датированные концом

июня, не зафиксировали для истории каких-либо энергичных мер, шагов, действий

Сталина, направленных на решительное овладение положением. И только 3 июля

Сталин выступил по радио с обращением к стране. В июле и августе Сталин

сосредоточил в своих руках всю полноту власти. В первый период войны Сталин

работал по 16-18 часов в сутки, осунулся, стал еще более жестким, нетерпимым,

часто злым. Каким бы ни было наше отношение к Сталину сегодня, нельзя не

признать нечеловеческого по масштабам и ответственности объема работы,

которая легла на его плечи. Если хозяйственные, политические, дипломатические

вопросы во многом взяли на себя члены Политбюро и ГКО, то военные и военно-

политические проблемы приходилось решать в основном ему, что привело к

многочисленным просчетам.

К счастью, в составе Генерального штаба быстро выдвинулась и проявила себя

целая плеяда выдающихся военачальников. Сталин, анализируя соотношение сил,

очень увлекался подсчетом количества дивизий, других военных сил и средств.

Но при этом упускал качественную сторону процесса: укомплектованность боевой

техникой войск, их сплоченность, обученность личного состава. Сталин при

наличии сильной воли и негибкого ума не мог опереться на профессиональные

военные знания. Он не знал военной науки, теории военного искусства. Он

доходил до всех премудростей стратегии множеством проб и ошибок. Опыт

гражданской войны, в которой он участвовал, был явно недостаточен для

человека, занимающего пост Верховного Главнокомандующего. Будучи дилетантом в

военном деле, Сталин исподволь учился и уже во время Сталинградской битвы,

как писал Г.К. Жуков, «хорошо разбирался в стратегических вопросах». Самое

большое влияние на Сталина, как на военного деятеля оказали Шапошников,

Жуков, Василевский, Антонов. Под их воздействием кровавых будней войны он

постигал азбучные истины оперативного искусства и стратегии. И если в первой

дисциплине он так и остался на уровне посредственности, то в стратегии

преуспел больше.

Большое уважение Сталин испытывал к маршалу Б.М. Шапошникову. Сталин

почувствовал свою военную «мелкость» перед эрудицией и логикой маршала, его

умением терпеливо убеждать человека. Жесткая, бескомпромиссная природа

Сталина пасовала перед интеллектом, выдержкой, культурой старой русской

военной школы. Шапошников, видя дилетантскую подготовку Сталина, не

затрагивая достоинства Верховного, тактично и в то же время настойчиво

предлагать принять те или иные меры. У Сталина не было «любимчиков». Просто

он полагался на одних людей больше, на других меньше. Принимая решение о

судьбе военачальника, он не брал в расчет какие-либо моральные соображения –

близкое знакомство, старые симпатии, былые заслуги. Для него не всегда имело

значение, что «нашептывало» окружение, за исключением, может быть, Берии.

После окончания войны Сталин предпочитал говорить только в плоскости

злодеяния фашизма. О собственных промахах не сказал ни разу. К бесконечной

череде эпитетов – «великий вождь», «мудрый учитель», «непревзойденный

руководитель», «гениальный стратег», добавился еще один – «величайший

полководец». Но он не был полководцем. Он был политическим руководителем –

жестким, волевым, целеустремленным, властолюбивым, который в силу

исторических обстоятельств вынужден был заниматься военными делами.