Все дела должны быть внутренними

Ещё важное обстоятельство, о котором, похоже, не знал практически никто даже в самом политбюро — это так называемая евдокимовщина. Её сейчас подробно исследует Лев Рэмович Вершинин, так что в ожидании результата его трудов опишу только главное. Большая группа работников центрального аппарата народного комиссариата внутренних дел (и, вероятно, сотрудников на местах) во главе с Ефимом Георгиевичем Евдокимовым считала: раз через наш комиссариат проходят все ключевые сведения о жизни в стране, раз мы больше всех знаем об опасностях, угрожающих стране — значит, и наша роль в управлении страной должна быть первоочередной и решающей. Правда, Евдокимов ко времени Большого Террора уже не работал в наркомате внутренних дел — с 1934-го он возглавлял (в пересчёте на наши деньги) примерно наш нынешний Краснодарский и Ставропольский край. Кстати, Шолохов очень красочно описал Джугашвили, какие безобразия творились во время коллективизации и хлебозаготовок на Дону — в то время руководил этим краем как раз Евдокимов, и этого достаточно, чтобы понять, какую угрозу представляли его идеи для страны. И хотя в 1937-м Евдокимов уже не работал в наркомате, но работали очень многие, кто разделял его представления о хорошем управлении страной. Кстати, Евдокимов расстрелян 1940.02.02 — в ходе Большой Чистки, о которой я подробнее скажу ниже — и, понятно, реабилитирован в 1956-м.

Правда, почти за год до начала Большого Террора — 1936.09.26 — на пост комиссара внутренних дел вместо Еноха Гершоновича Иегуды (Генриха Григорьевича Ягоды) назначен Николай Иванович Ежов — до того секретарь Центрального комитета. Кстати, в этом отношении Ежов равнялся Джугашвили, ибо по настоянию самого же Джугашвили в 1934-м — на XVII съезде партии — пост генерального секретаря был упразднён, а вместо него было введено просто несколько секретарей со вполне равными правами. Понятно, на практике к Джугашвили прислушивались больше — но не потому, что у него были какие-то особые аппаратные права, а просто потому, что он гораздо чаще коллег предлагал правильные решения. Ежов отличался невероятной аккуратностью и исполнительностью. Потому именно его и назначили с задачей разобраться, кто и что именно накосячили при Ягоде, и навести порядок в делах. Ежов действительно всерьёз начал наводить порядок в делах. В частности, он ввёл систему формальных критериев для возбуждения дел по статье «измена Родине». По его распоряжению требовалось три доноса от не зависимых друг от друга людей (причём реально не зависимых: известны случаи, когда Ежов отказывал в возбуждении дела, потому что выяснялось наличие каких-то связей между доносчиками) либо два показания от ранее арестованных. Почему показаний требовалось меньше, чем доносов? Потому что всем известно: за групповуху дают больше. Поэтому любой подследственный старается, если есть к тому хоть малейшая возможность, сделать вид, что действовал в одиночку. Если человек признаётся, что действовал в группе, и указывает на подельника, то скорее всего указывает правильно — вот такая была логика рассуждений Ежова. В общем, разумная логика.

Но Ежов не имел ни малейшего представления о, так сказать, следственной технологии. Поэтому его, судя по всему, элементарно подставили. По косвенным данным похоже: ему подсунули несколько дел, содержащих все указанные им формальные признаки, но, по сути, совершенно липовых. А он, не имея опыта следственной работы, конечно же, не мог этого понять. Утвердил дела, а после этого ему сказали: с твоей подачи убиты такие-то ни в чём не повинные люди, ты теперь убийца, и тебе теперь одна дорога — с нами. Кто именно мог такое устроить? Трудно сказать однозначно. Скорее всего, это был Михаил Петрович Фриновский — первый заместитель народного комиссара внутренних дел, начальник пограничных войск и рьяный сторонник Евдокимова.

К сожалению, это всё лишь косвенные предположения — достоверных документов на сей счёт, естественно, нет. Известно только, что к концу 1937-го года у Ежова натуральным образом поехала крыша, и он удерживался от прямого попадания в Кащенко только лошадиными дозами спирта, кокаина и гомосексуализма, хотя ранее ничем из этого не увлекался. Естественно, в революционные годы он всё это пробовал (тогда многие так пробовали), но не увлёкся, а тут по полной программе пошёл. Кроме того, известно, что он начал собирать полномасштабное досье на Джугашвили и Скрябина. Вячеслав Михайлович Скрябин — Молотов — был в то время председателем совета народных комиссаров — то есть, в отличие от Джугашвили, прямым и непосредственным начальником Ежова — и мог отдать распоряжение о его отстранении от должности. По-видимому, Ежов рассудил, что может остаться в живых, только если некому будет с него спросить за всё, что он натворил. Кстати, у него были вполне реальные шансы на арест тех же Скрябина и Джугашвили, потому что тогда вовсе не гарантировалось, что именно премьер или первый секретарь выигрывают всегда и при всех обстоятельствах. Что могло произойти на пленуме — я уже говорил. Приведу ещё один пример из другой страны. В Чехословакии в 1951-м году столкнулись и погрызлись между собою тогдашние президент Клемент [отчество неизвестно ввиду рождения вне зарегистрированного брака] Готвальд и первый секретарь Рудольф Шимонович Зальцман (он перевёл свою фамилию на чешский — Сланский, то есть Соляной). По нашим современным представлениям, при таком раскладе первый секретарь должен был съесть президента даже без масла и соли. А фактически именно первый секретарь признан изменником и 1952.12.03 казнён (президент пережил его всего на три месяца: 1953.03.14 — через несколько дней после возвращения с похорон Джугашвили — умер от разрыва аорты). Так что расклады были возможны всякие.