Субъективное и объективное знание в теориях познания

Раскрытие законов развития научного знания и выработка критериев различения объективного и субъективного в результатах познания - важнейшие направления методологии науки в XX столетии. Научное знание — как объективно установленные факты или надындивидуальные схемы познания и теоретизирования, стоящие за их получением, - является опосредствованным.

Субъективное знание — это система представлений субъекта о непосредственно знаемом, т. е. получаемом в результате непосредственного наблюдения за внешним миром или во внутреннем плане движения мысли.

Хотя объективное знание невозможно вне или безотносительно к субъективному, логика и рост его не могут описываться, психологическими концепциями.

Психологизм — это введение в теорию познания таких представлений о роли субъективного знания, которые оправдывают смешение субъективного и объективного в знании. На этапе, когда психология еще не выделилась из философии, это было также путем, преодоления схоластики и метафизического взгляда на мир.

С «психологизмом» Д. Юма (1711-1776) боролся И. Кант (1724 - 1804), а в новейшее время его критиковал К. Поппер, отстаивавший возможность построения объективного знания. Опираясь на идеи. Дж. Локка и Дж. Беркли, Юм пытался встать над борьбой материализма и идеализма. Позже (в главе 3) он будет представлен как сторонник ассоцианизма, потому что в отличие от Локка считал ассоциацию преобладающим механизмом работы сознания. Будучи сенсуалистом и агностиком, он отдавал первенство опыту и с презрением говорил о гипотезах (о нем мы будем говорить в главе 8, когда речь пойдет об описательной психологии В. Дильтея).

В теории познания Д. Юма была заложена двойственность в отношении к процессу и.результатам научного знания. С одной стороны, все, что потом представлено в научном знании, первоначально представлено как знание субъективное. С другой стороны, законы индукции позволяют строить человеку обобщение, предвосхищаемо, что будет происходить при тех же условиях в будущем, т. е. в качестве логических законов они позволяют человеку раскрывать объективное знание.

Позже Кант ввел понятие антиномий, учитывая неразрешимость проблемы переноса субъективно воспроизводимого знания на объективное положение вещей в мире.

Антиномии — это противоречащие друг другу, но одинаково доказуемые суждения, выступающие возможными ответами на вопросы, которые ставила рациональная космология, в частности:

- о конечности или бесконечности мира во времени и пространстве;

- о законе причинности или свободе причинности.

М. К. Мамардашвили (1930-1990) считал, что на самом деле проблему причинной детерминации поставил еще Декарт, а Кант, который непосредственно не опирался на Декарта, «воспроизвел картезианскую революцию в самоопределении мысли», переформулировав» проблему следующим образом: «...существует ли причинная связь между А и Б в общем виде?» [Мамардашвили, 1992, с. 100-101]. Это возвращало к поставленной Декартом проблеме: если временные моменты дискретны, то из предыдущего не может ничего вытекать в последующем. То, что имеет место сегодня (будь то восход солнца или состояние добродушия на данный момент), не может быть причиной того, что будет завтра, а то, что есть сегодня, не является следствием того, что было вчера.

Обоснование Декартом теории непрерывного творения мира ставило под вопрос само понимание причинности и возможности познания этого мира.

Кант вписал в нее недостающее звено — «врожденные идеи». К. Поппер (1902-1994), прошедший путь от психолога (с защитой работы по творческому мышлению у К. Бюлера) до крупнейшего методолога науки и эпистемиолога, наиболее четко выразил позицию, согласно которой нельзя смешивать законы индивидуального познания и законы развития науки как познания, ведущего к объективному знанию. Он, рассматривая основные этапы становления проблемы возможности объективного знания, показал следующее. Необходимо четко различать логическую и психологическую трактовки законов индукции. Д. Юм считал именно логическую постановку проблемы индукции неразрешимой. Действительно, каким образом можно оправдать прорыв в обобщении, который делает человек, выводя общее при анализе последовательности частных явлений? Логически именно сам этот прорыв не поддается доказательству как схема правильного, или достоверного вывода в мышления. Многократное эмпирическое подтверждение того или иного факта (или многократное наступление одного и того же события) позволяет выводить лишь эмпирические, т. е. наблюдаемые, закономерности.

Законосообразность — это уже другой аспект рассмотрения повторя­емых событий: интерпретация их с точки зрения какого-либо закона. Законы же в науке представляют собой дедуктивные конструкции (к этому мы вернемся в главе 4). И объяснение эмпирических закономерностей строилось в науке всегда иным путем — от общего к частному. Индуктивно законы не выводятся, потому что никакая повторяемость сама по себе не делает событие, необходимым. Эта необходимость раскрывается в ином контексте - представленности сущностного в единичном. Индукция — обобщение от частного к общему — ничего не говорит о сущностном, т. е. не может раскрывать закон. Другой вопрос, что индуктивно выявленные закономерности могут учитываться в процессе построения научных гипотез. Сама же гипотеза будет означать наступ­ление догадки о том сущностном, что лежит в основе повторяемости.

Психологическая трактовка законов индукции означает следующее. Чувство уверенности, или вера, — вот то основание, согласи которому человек делает индуктивные выводы. Он верит, что если событие многократно наступало, то при тех же обстоятельствах следует ожидать его наступления и в дальнейшем. Потребность человека в закономерностях, их ожидание — другая предпосылка, толкающая человека в направлении индуктивного построения научного знания. Таким образом, проблему индукции можно трактовать как психологическую проблему возникновения прагматической веры в нечто, тесно связанное с действием и с выбором между возможными альтернативами.

В логическую постановку проблемы индукции критерий веры не входит. И то событие, в наступление которого человек не верит, т. е. не рассматривает в качестве серьезной альтернативы, не включается им в схему вывода (как не соответствующее прагматической вере). К. Поппер демонстрирует это на примере известного индуктивного вывода, связанного с ожиданием любого человека, что завтра вновь взойдет солнце. Солнце может завтра все-таки не взойти... например, потому что солнце может взорваться, так что никакого завтра не будет. Конечно, такую возможность не следует рассматривать «серьезно», т. е. прагматически, потому что она не предполагает никаких действий с нашей стороны: мы просто ничего не можем тут поделать [Поппер, 2002].

Итак, остановимся на том, что объективное знание не сводится к эмпирически выверенным закономерностям. При этом возникают две проблемы. Первая — проблема объективного наблюдателя. В неклассический период развития науки она стала обсуждаться как проблема искажения знания в процессе познания его субъектом, как зависимость научного знания от используемого метода. Вторая — проблема истинности научного знания. И здесь в методологии обсуждению подлежали разные аспекты проблемы истинности.

С одной стороны, это проблема существования законов (в которых и представлено объективное знание) Именно как субъективно формулируемых, т. е. не существующих вне зависимости от познающего субъекта. Законы устанавливаются человеком, вне акта познания, т. е. «в природе» они не существуют («объективно» означает здесь — вне акта их установления). С другой стороны, это проблема включенности критериев объективного (как надындивидуального и сущностного знания) уже в процесс субъективного, или психологического, познания.

В связи с последней постановкой проблемы вернемся к классической стадии представления научного знания. При этом мы увидим, что проблема объективного знания так или иначе оказывается связанной с пониманием того, что такое рациональность (в познании).

В истории Нового времени декартовское roсito («мыслю» из мысли-бытия — «мыслю, значит, существую») извратилось в идею гармонии, названной рациональностью Латинское ratio означает «пропорция», «мера». Именно духовное усилие претворяет неопределенность в некую гармонию, т. е. мысль вырывает человека из хаоса — хаоса незнания. М. Мамардашвили обсуждает первый из выделенных аспектов — возможность осмысления устройства мира («интеллигибельность», или умопостигаемость), вводя далее представление о роли культуры и науки как механизмов воспроизводства надындивидуального знания. Такое современное понимание рационализма выводит его за рамки отдельного философского направления.

Рационализм - философское направление, признающее разум основой познания. В этом аспекте рационализм противопоставляется эмпиризму как сенсуализму с его признанием только чувственной данности знания. Но в более широком смысле эмпиризм также выступает как объединительное начало для ряда теорий познания.

Эмпиризм как направление в теории познания признает чувственный опыт источником всякого знания. От такого понимания эмпиризма идет представление об эмпирическом исследовании как дающем фактическую основу для научных обобщений и высказываний.

Эмпирическое и теоретическое знание различным образом соотносились в ходе развития науки. Уже на классическом этапе научное познание опирается на эмпирический базис, позволяющий оценивать правомерность теоретико-понятийного состава научного знания.

От рационализма следует отличать априоризм, который выводит критерий истинности знания за пределы разума и опыта.

Априоризм предполагает знание предшествующим опыту и независимым от него.

Однако сначала рассмотрим те существенные шаги в выработке критериев объективного, не сводимого к субъективному (эмпирическому) знания, которые сделала немецкая классическая философия. И. Кант вложил критерии объективности в сами схемы познания человеком окружающего мира. В его идеалистической теории познания измерения (категории) пространства и времени даны человеку априорно. И рациональность познания заключена уже в самом процессе получения эмпирических данных. Действовать же с рационально принятыми законами можно и вне контекста индуктивных доказательств.

Кант понимал, что отрицательное решение Юмом проблем» индукции уничтожает рациональность оснований ньютоновской динамики - основополагающей теории классической науки. И он придал юмовскому закону индукции статус априорно действующего закона. Кант разделил все предложения, в том числе и научные высказывания, во-первых, по критерию их простоты. Далее неразложимые высказывания он назвал аналитическими, а составленные из них - синтетическими. Дли оценки истинности высказываний важно, что истинность или ложность простых высказываний можно установить в рамках логики, или исчисления высказываний. Во-вторых, он предложил рассматривать любое предложение или высказывание по критерию их притязаний на истинность, или верность, как априорные и апостериорные.

Априорные высказывания — это высказывания, не нуждающиеся в эмпирической проверке, поскольку они изначально принимаются как верные.

Апостериорные высказывания — это эмпирически поддержанные, эмпирически верные высказывания.

Априорные аналитические высказывания являются верными по определению. Однако неясно, могут ли быть синтетические высказывания верными априорно? Кант ответил, что да, могут. Синтетическими и верными априорно он считал арифметику, геометрию и прилип причинности (т. е. значительную часть ньютоновской физики).

При этом он исходил из того, что человеческий интеллект изобретает и накладывает свои законы на «чувственную трясину», наводя тем самым порядок в природе. Рациональность задана, таким образом, в априорных структурах познания человека. К. Поппер указывает, что эта дерзкая теория рухнула в тот момент, когда стало ясным, что в новой картине мира ньютоновская теория, в свою очередь, оказалась лишь одной из гипотез, а не априорным знанием.

Если согласно теории познания Канта объективное дано в субъективном (посредством априорного знания), то в неклассических пара­дигмах субъективное оказалось включенным в процесс создания объективного.