Сорочинская ярмарка

На ярмарку ехал Солопий Черевик с дочкой красавицей Параской и злобной уродливой жирной второй женой Хавроньей (так хрюшек в деревнях звали, кстати) Никифоровной. Дочке 18 лет в первый раз на ярмарку едет, на нее все заглядываются, один хлопец так совсем нагло загляделся, сказал, что все что у него есть отдаст, что ее поцеловать, обозвал ее мачеху старой столетней ведьмой и кинул в нее навозом в лицо. Она была в зеленой кофте с красными хвостами и в ситцевом цветном очипке с большой красной рожей, а парубок был в белой свитке. Когда приехали на ярмарку парубок начал аккуратно так приставать к Параске, а она не против. Пока стояли обнимались, Черевик подслушал разговор про то, что пшеницы здесь ни грамма не продать, потому что место проклятое и тут красная свитка (полукафтан такой). Черевик хотел наругаться на молодежь, но парень позвал девку замуж и Черевик согласился, т.к. знал его отца и тот круто пьет сивуху не закусывая. Пришел домой, дена запилила, пришлось отказать парню. Парень пообещал отдать цыганам своих волов за 15 гривен, если они ему добудут в жены Параску. Черевик так ничего и не продал, а к его жене тем временем пробрался поп, они мило пококетничали, она его накормила и только он прямо сказал, чего он хочет – стук в ворота. Там толпа, муж и кум, пришлось поповичу спрятаться на полке под потолком. А толпа эта тупо вписалась к Черевику в хату, потому что всем страшно ночевать на проклятой ярмарке, ибо днем там старуха с бубликами видела сатану между товаров. ПО кругу пошел самогон, всем хорошо, но все равно стремно. И тут Черевик просит рассказать, что такое красная свитка. Оказывается, что одного черта выгнали их пекла и он ходил по их городу Пселл в шапке и варежках, чтоб рогов и когтей видно не было. Пропил в шинке все, что было, шиновщик поначалу давал в долг, потом перестал, пришлось заложить жиду красную свитку, но строго-настрого приказал, чтобы никому не продавал свитку, пока тт не вернется через год. Жид продал какому-то приезжему пану за бешеные деньги, того пана потом обокрали цыгане, они продали это перекупщице, а у нее все покупать перестали. Она фишку просекла и решила сжечь свитку – а эта бестия не горит. Подсунула мужику на обоз, тот сначала обрадовался, потом у него тоже перестали все покупать. Порубал свитку топором – обратно срослась. Порубал еще раз, раскидал по ярмарке кусочки и уехал. С тех пор сатана каждую ярмарку ходит ищет куски. Говорят, только рукав остался. Все это время что-то скрипело, все пугались, а тут разбивается окно и там поросячья рожа такая. Все в панике, попович с полки свалился. Все выбежали.

Утром уже все нормально, никто никого не боится. Черевик едет лошадь продавать, глядь – а лошади то и нет и он под уздцы кусок рукава красной свитки ведет, он в панике – бежать, его догнали, обвинили в том, что он сам у себя лошадь украл. Его кум в тойже ситуации. Сидят они связанные, мимо проходит Грицкой, тот самый парень, и говорит, мол я вас выпущу, куплю лошадь и пшено, а вы за меня дочку. Порукам. Дочка по дому пляшет, песни поет, про жениха думает, папка приходит вместе с ней пляшет, мачеха обрадовалась, что деньги теперь есть, пошла всякую дребедень покупать. Пришел жених, Солопий наскоро благословил счастливых молодых, мачеху орущую оттеснили толпой, молодежь защитила новобрачных веселым хороводом. Всем счастье, всем веселье, музыка, пляски. Потом все постепенно начало стихать. И тут гоголя, который уже предчувствовал мертвые души, понесло в лирическое отступление. Что мол, так вот от нас отлетает радость, так нас покидают друзья, а одному оставленному плохо, тяжело и нечем помочь ему.

Вечер накануне Ивана купала /быль, рассказанная дьячком диканьской церкви/

Фома Григорьевич, когда рассказывал историю еще раз вечно досочинял. Так однажды к ним из города привезли книжечку какого-то собирателя фольклора, который к ним приезжал, а Фома говорит, не, не рассказывл я такого «Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! Бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у какого черт-ма клепки в голови!» И начал рассказывать еще раз.

История от его деда, который тоже мастак был рассказывать страсти всякие, и все, главное, что ни скажет - правда. И вот говорил он, что сейчас никто в ведьм не верит, все смеются, а больше всех смеются иноверцы всякие, а они все равно есть. И вот в деревне, что недалеко от Диканьки стояла, много лет назад все было иначе. Избы необмазанные, непокрытые, народ постоянно с казачьем носился, а то и своих обворовывал, в общем – разруха и беспредел. Вот был там парень Петрусь и влюбился он в Пидорку. И была эта Пидорка всем Пидоркам Пидорка, умница-красавица, и Фома б е расцеловал, несмотря на седину и женку, что как бельмо. Даже тетка деда Фомы ее хвалила. Но Петрусь был голодранцем безродным и один раз пришел он к Пидорке и както отпрометчиво они в сенях встали и он так «влепил поцелуй от всей души, а тут ее папа Корж дверь открыл и обомлел. Хвать со стены двустволку нагайку (ох, точно дьявольские то проказы были), но тут пошел маленький Ивась шести лет и жалобно так «Тять, не бей Петруся», ну он и не стал. Но сказал, что башку оторвет, если на километр к дому приблизится. Начал потом к Коржику поляк ходить богатый. Ну понятно зачем ходил, к папе Пидорки. А она не выдержала, схватила и Вася и как на автоответчик ему наговорила что ее выдают замуж, а она лучше в могилу сойтет. Послушал Петрусь от маленького Ивася таким эмо-речи и решил что сам тоже умрет, только где-нибудь в поле и ворон ему глаза выклюет. И пошел в кабак. В шинке заказал себе пол-литра сивухи, но не пошла. И тут сзади к нему подходит местный Мефистофель Басаврюк. Говорит, знаю, чего ты хочешь, у меня бабла много, если на все готов, приходи в медвежий овраг, будет цветок папоротника искать. Петрусь пришел, вышли они на полянку. Ну как обычно: только этот цветок, не оглядываться, никакие другие цветы не трогать и главное не бббояться. Выходит на поляну, все цветы распускаются – эка невидаль! – и тут набухает почка красненькая и с треском раскрывается цветок и к нему лампы тянутся. Сорвал Петр цветочек аленькый, а перед ним Басаврюк сидит синий весь, что-то полуоткрытым ртом шепчет. Потом все зашумело, он ожил, говорит, сейчас тут красавица появится, сделай все, что она скажет, не то быть еде. Басаврюк раздвинул кусты терновника оттуда собака злая, потом стала кошкой, а потом омерзительной старухой. Отобрала цветок, поколдовала над нам, отдала обратно, попросила бросить, цветок полетал и на одном месте заискрился – так клад. Копай! Копает, уткнулся в сундуке, а он здоровый - не вытащишь. Старуха говорит без человеческой крови не достато. Приводит покрытого простыней мальчишку. Велит рубить голову. Петр срыват простыню, а там Ивась, брат Пидорки. Замахнулся в бешенстве и негодовании (ибо парень хороший, добрый) на старуху, а она в этот миг открывает все сундуки. У Петра от алчности мутится разум и он отрубает голову Ивасю, потом у него адский приступ он бежит домой, падает без чувств и два дня не просыпается. Это все довольно страшно описывается. Просыпается с двумя мешками злолота в ногах и не помнит ничего. Коржик его сразу как сына принял «я всегда за тебя, за тебя, Петрусь, я затебее всех!» и отдал за него дочку. А Ивася увели цыгане в ту самую ночь, Так-то. Свадьбы тогда отмечали бесшабашно. С переодеваниями в турецкие платья, с кораблями на головах и с такими шутками. Что хоть святых выноси. Вот тетку деда Фомы шалуны облили водкой и подожгли. А потом долго ржали, как она с себя платье горящее скидывала.

Но тут сказке не конец. Жили они богато, только вот Петр странный какой-то, сидит смурной, все что-то вспоминает, ни с кем не разговаривает. Иногда правда, его отпускает, но ненадолго. Так прошел ровно год. Он свихнулся совсем, Пидорка все глаза выплакала, по всем знахаркам побегала – все без толку. Пошла к той самой колдунье и привела ее домой. Тут Петр ее признал и веселый такой спрыгнул с печи, с хохотом схватил топор и шендарахнул по старухе, а ее и след простыл. Только посреди комнаты Ивась окровавленный под простыней стоит (ему гоголь уже 7 лет дает, повзрослел в аду мальчик). Старуха исчезла, Ивась как приличный призрак рассеялся, а от Петруся осталась горстка дымящегося пепла. Пидорка в шоке ушла на богомолье, потом, говорят ее всю иссохшую и постоянно молящуюся видели в киево-печорской лавре. Только все это случилось под Ивана Купалу, тут же в городе снова объявился Басаврюк. Только теперь с ним никто водиться не хотел. А он и начал озорничать и козни строить. То кадка плясать пойдет. То в шинке жареный баран его усатой рожей улыбается, только что водки не просит. Деревня потихоньку переехала подальше, а шинок остался. Потом из него нечисть черти что сделала, еще недавно оттуда всякое слышалось непонятное. Из трубы дым столбом, да черт жалобно всхлипывает в своей конуре и от этого птицы разлетались.