2015-05-30
343
Даже найди мы второй Эдем, мы не смогли бы ни насладиться им в полной мере, ни остаться там навсегда.
Генри ван Дайк
Мак, как мог, поспешал вслед за Сарайю. Они шли по тропинке вдоль ряда елей. Следовать за ней было все равно, что пытаться нагнать солнечный луч. Свет как будто просачивался сквозь нее, а затем распространял ее присутствие на множество мест одновременно. Ее природа была в высшей степени эфирной, полной живых теней, разных оттенков цвета и движений. «Не удивительно, что многие люди опасаются общения с ней, — подумал Мак. — Она явно не из тех, чьи поступки можно предсказать».
Поэтому Мак сосредоточился на том, чтобы не сойти с тропинки. Когда он миновал елки, то увидел, что на клочке земли едва ли больше акра разбит великолепный сад с цветами и фруктовыми деревьями. По неизвестной причине Мак ожидал увидеть холеный, идеально упорядоченный английский сад. Но ничего подобного!
Здесь было буйство красок. Его глаза безуспешно пытались отыскать хоть какой-то порядок в этом вопиющем пренебрежении определенностью. Ослепительно яркие брызги цветов вспыхивали между кляксами, как попало разбросанных грядок с овощами и травами, ничего похожего на которые Мак никогда не встречал. Сад приводил в смятение и был прекрасен.
— Если смотреть сверху, это фрактал, — сказала Сарайю, с. довольным видом оглянувшись через плечо.
— Что? — рассеянно переспросил Мак, его разум все еще пытался охватить и осмыслить движение оттенков и теней. С каждым шагом узор, который в предыдущий миг он вроде бы начинал понимать, изменялся, и все становилось не таким, как было.
— Фрактал… нечто кажущееся простым и упорядоченным, но на самом деле состоящее из множества повторяющихся до бесконечности фрагментов. Фрактал бесконечно сложен. Я люблю фракталы, поэтому использую их повсюду.
— По мне, так здесь полный беспорядок, — пробормотал себе под нос Мак.
Сарайю остановилась и обернулась к Маку, лицо ее было вдохновенным.
— Мак! Спасибо! Какой чудесный комплимент! — Она оглядела сад. — Это именно то, что есть — беспорядок. Но, — она, сияя, снова посмотрела на Мака, — это еще и фрактал.
Сарайю направилась к какому-то травянистому растению, отломила от него несколько верхушек и повернулась к Маку.
— Вот, — сказала она, и голос был похож на музыку, — Папа не шутила за завтраком. Пожуй. Эти листья предотвратят «естественное движение» тех овощей, которыми ты злоупотребил. Наверное, ты понимаешь, о чем я.
Мак хмыкнул, принимая угощение, и начал с опаской жевать.
— Угу, но те овощи были такими вкусными! — В животе у него уже начинало бурчать, и хотя он был ошарашен, оказавшись среди подобного буйства зелени, впечатления нисколько не помогали забыть о пищеварении. Вкус листьев оказался очень приятным, слегка похожим на мяту и другие специи, которые ему доводилось нюхать, только он не знал, как они называются. Пока они шли дальше, бурчание в животе начало медленно утихать, и он расслабился, осознав, что до сих пор весь сжимался в тугой узел.
Не произнося ни слова, он старался шаг за шагом следовать за Сарайю, но понял, что его сильно отвлекают пятна красок: смородиновые и карминово-красные, мандариновые и оттенка шартреза, смешанные с платиной и фуксией, не говоря уже о бесконечных тонах зеленого и коричневого. Все это ошеломляло и пьянило.
Сарайю, кажется, была сосредоточена на какой-то определенной цели. Но, как и обещало ее имя, она вилась рядом, словно игривый ветерок, и Мак никак не мог определить, в какую же сторону он дует. Он обнаружил, что следовать за ней непросто. Это напомнило ему о том, как он обычно старается поспеть за Нэн в торговом центре.
Сарайю шла по саду, собирая разнообразные цветы и травы и предоставляя Маку нести их. Благоухающий пряными ароматами сноп все разрастался. Смесь пикантных специй была не похожа ни на что, и запахи были такими сильными, что он почти ощущал их вкус.
Получившийся в итоге букет они внесли в маленький садовый сарай, которого Мак не заметил раньше, потому что он был скрыт густыми зарослями, где были и лозы, и что-то такое, что Маку показалось самыми настоящими сорняками.
— Одно дело сделано, — объявила Сарайю, — еще одно осталось. — Она дала Маку короткую лопатку, грабли и серп, пару перчаток, выплыла наружу и двинулась по совершенно заросшей дорожке, которая, кажется, уводила в самый дальний угол сада. Она время от времени замедляла шаг, чтобы коснуться какого-нибудь растения или цветка, непрерывно напевая себе под нос ту же мелодию, которая так захватила Мака накануне вечером. Он послушно следовал за ней, неся врученные ему инструменты и стараясь не упускать ее из виду, в то же время глазея по сторонам.
Когда она остановилась, Мак едва не врезался в нее, отвлеченный окружающим пейзажем. Она каким-то образом успела переодеться в рабочую одежду: джинсы с узорами, рабочая рубаха и перчатки. Они пришли в ту часть сада, где росли фруктовые деревья, но не только. Укромное это место представляло собой поляну, с трех сторон окруженную персиковыми и вишневыми деревьями, с раскинувшимися посередине зарослями кустов с пурпурными и желтыми цветками, от которых захватывало дух.
— Макензи, — Она указала на кусты. — Мне нужна твоя помощь, чтобы расчистить этот кусок земли. Завтра я собираюсь посадить здесь нечто особенное, и нам необходимо все подготовить, — Она взглянула на Мака и протянула руку за серпом.
— Ты же это не всерьез? Здесь так красиво, и место такое потаенное, — сказал он, однако Сарайю словно не услышала его.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, она повернулась и принялась уничтожать живописные кущи. Она срезала все подчистую, как казалось, без малейшего усилия. Мак пожал плечами, натянул выданные ему перчатки и принялся граблями сгребать в кучу срезанные стебли и ветки. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не отставать от Сарайю. Может, для нее подобная работа была и легка, а вот для него это был тяжкий труд. Спустя двадцать минут все растения были срезаны, и поляна превратилась в настоящую рану на теле сада. Предплечья Мака саднило из-за многочисленных царапин, оставленных ветками, которые он сгребал. Он задыхался и истекал потом, радуясь, что все позади. Сарайю стояла среди поляны, рассматривая дело рук своих.
— Ну, разве это не весело? — спросила она.
— Бывало, я веселился и получше, — съехидничал Мак.
— О Макензи, если бы ты только знал. Радует не сама работа, а цель, ради которой она проделана. К тому же это единственное мое занятие.
Мак оперся на грабли, поглядел на сад, затем на алые царапины на своих руках.
— Сарайю, я знаю, что ты Творец, но разве не ты сотворила еще и ядовитые растения, кусачую крапиву и комаров?
— Макензи, сотворенное существо может только брать то, что уже существует, и из него кроить нечто совсем иное.
— То есть ты хочешь сказать, ты…
— …создала то, что действительно существует, включая и то, что тебе кажется вредным, — завершила за него предложение Сарайю, — Но когда я создавала это, оно было только Добром, потому что я именно такая, — Она едва не опустилась в книксене, прежде чем вернуться к своей работе.
— Но, — продолжал Мак, неудовлетворенный ответом, — почему такое множество «Добра» стало «плохим»?
На этот раз Сарайю выдержала паузу, прежде чем ответить.
— Вы, люди, кажетесь себе такими мелкими в собственных глазах. Вы действительно не видите своего места в Творении. Избрав пагубный путь независимости, вы даже не сознаете, что тащите по нему за собой все Творение. — Она покачала головой, и в деревьях неподалеку вздохнул ветер, — Как ни печально, но это не может продолжаться вечно.
Они оба замолчали. Мак тем временем рассматривал разнообразные растения, которые можно было увидеть с их поляны.
— И что, в этом саду тоже есть ядовитые растения? — спросил он.
— Ну конечно! — воскликнула Сарайю. — Некоторые из них — мои любимцы. До каких-то опасно даже дотрагиваться, например вот до этого. — Она коснулась ближайшего куста и отломила от него сухую на вид веточку с несколькими крошечными листочками, торчащими из основания. Она протянула веточку Маку, который поднял обе руки, чтобы не коснуться растения.
Сарайю засмеялась.
— Я же здесь, Мак. Иногда трогать безопасно, а иногда стоит поостеречься. Это и есть чудо и волнение открытия нового, часть того, что называется наукой — распознать и отыскать то, что мы спрятали от вас, чтобы вы нашли.
— Но почему вы спрятали?
— А почему дети так любят играть в прятки? Спроси у того, кто захвачен страстью исследовать, открывать и творить. Решение спрятать от вас столько чудес — это проявление любви, это дар, заключенный внутри дара жизни.
Мак с опаской протянул руку и взял ядовитую веточку.
— Если бы ты не сказала, что я могу это потрогать, оно отравило бы меня?
— Несомненно! Но если я предлагаю тебе потрогать, это совсем другое дело. Для любого сотворенного существа автономность просто безумие. Свобода включает в себя доверие и повиновение внутри круга любви. Поэтому, если ты не слышишь моего голоса, разумнее будет не спешить и ('начала познать природу растения.
— Но зачем вообще было создавать ядовитые растения? — спросил Мак, отдавая ветку.
— Твой вопрос подразумевает, что яд — это плохо, что подобное творение лишено смысла. Многие из так называемых плохих растений, как это например, таят в себе невероятные способности к исцелению или же необходимы для воплощения поразительных чудес, если добавить их к чему-то еще. Люди обладают неисчерпаемой способностью объявлять что-нибудь хорошим или плохим, не понимая сути.
Надо полагать, короткий перерыв, устроенный исключительно ради Мака, подошел к концу, и Сарайю сунула ему в руки лопатку, а сама подняла грабли.
— Чтобы подготовить почву, надо выкопать все корни тех чудесных растений, которые здесь были. Это тяжелая работа, но сделать ее необходимо. Если корней не останется, они не смогут дать побеги и заглушить семя, которое мы посеем.
— Хорошо, — проворчал Мак.
Они оба опустились на колени посреди очищенной поляны. Сарайю умело запускала руку глубоко в землю, отыскивала концы корней и без всякого усилия извлекала их на поверхность. Самые короткие она оставляла Маку, который откапывал их лопаткой и вытягивал наружу. Затем они стряхивали с корней землю и бросали в одну из куч, которые Мак до того нагреб граблями.
— Сожгу их потом, — сказала она.
— Ты говорила, что люди объявляют что-то хорошим или плохим, не зная его сути? — напомнил Мак.
— Да. Я имела в виду главным образом Древо познания Добра и Зла.
— Древо познания Добра и Зла? — переспросил Мак.
— Именно! — заявила она, не прекращая работы. — Теперь, Макензи, ты начинаешь понимать, почему поедать опасный плод того дерева было настолько губительно для твоей расы?
— Я никогда об этом по-настоящему не задумывался, — признался Мак, заинтригованный тем, какое направление принял их разговор. — Так значит, сад существовал на самом деле? Я имею в виду Эдем и все прочее.
— Ну разумеется. Я же говорила тебе, что к садам у меня особенная страсть.
— Но очень многие люди думают, что это просто миф.
— Ну, подобная ошибка не является роковой. Слухи о великом зачастую сохраняются в том, что многие считают мифами или легендами.
— У меня имеется несколько друзей, которым это не понравилось бы, — заметил Мак, сражаясь с одним особенно упрямым корнем.
— Это не важно. Лично я сама очень их люблю.
— Я просто поражен, — произнес Мак несколько саркастически и улыбнулся ей. — Что ж, ладно. — Он воткнул лопатку в землю и схватил корень рукой. — Так расскажи мне о Древе познания Добра и Зла.
— Это как раз то, о чем мы говорили за завтраком, — ответила она. — Позволь мне начать с вопроса. Когда с тобой происходит что-нибудь, как ты определяешь, доброе оно или злое?
Мак секунду поразмышлял, прежде чем отвечать.
— Ну, над этим я тоже особенно не задумывался. Наверное, я назову что-нибудь добрым, если мне оно нравится, в том случае, если мне от него хорошо и оно дает ощущение безопасности. И, напротив, я назову что-то злым, если оно причиняет мне боль и заставляет расстаться с чем-то дорогим.
— В таком случае получается, что это все совершенно субъективно?
— Наверное, так.
— Но насколько ты уверен в своей способности определять, что в самом деле является для тебя добром, а что — злом?
— Если честно, — произнес Мак, — я по-настоящему впадаю в ярость, когда кто-то угрожает моему «Добру». Хотя я не вполне уверен, что у меня имеются логические обоснования для определения, что действительно добро… — Он сделал паузу, чтобы перевести дух, — Наверное, это кажется эгоистичным и эгоцентричным. И если оглянуться назад, то и там не увидишь ничего обнадеживающего. Кое-что из того, что изначально я считал добром, оказалось ужасающе разрушительным, а некоторое зло, что ж, оно оказалось…
Он колебался, не зная, как лучше закончить фразу, но Сарайю перебила его.
— Так получается, что ты сам определяешь, что добро, а что зло. Ты становишься судьей. И в довершение ко всему ты еще и заявляешь, что добро может меняться с течением времени и под воздействием обстоятельств. Кроме того, что еще хуже, вас миллионы таких, и каждый решает, что есть добро и что зло. Следовательно, когда твое добро и зло сталкиваются с добром и злом соседа, возникают споры и ссоры, и даже разражаются войны.
Все краски, переливавшиеся внутри Сарайю, потемнели, пока она говорила, черный цвет и серый теперь смешивались, бросая тень на радужные оттенки.
— Но если в реальности не существует абсолютного добра, значит, у тебя нет и никаких оснований, чтобы судить. Это просто слова, и тогда любой может поменять слово «добро» на слово «зло».
— Да, это может обернуться большой проблемой, — согласился Мак.
— Проблемой? — Сарайю почти выплюнула это слово, поднимаясь и глядя ему в лицо. Она была возмущена, но он понимал, что ее негодование обращено не на него лично. — Вот уж точно! Решение съесть плод того дерева разделило вселенную на части, отделило духовное от физического. Они умерли, отторгая в выдохе своего выбора дыхание самого Бога. Да уж, действительно проблема!
Во время своей горячей речи Сарайю медленно поднялась над землей, потом опустилась, голос ее упал до шепота, но был явственно различим.
— То был день Великой Скорби.
Они молчали минут десять, продолжая работать. Пока Мак выкапывал корни и кидал их в кучу, разум его старательно постигал смысл услышанного. Наконец он нарушил молчание.
— Теперь я понимаю, — признался Мак, — что растратил большую часть времени и сил, пытаясь понять, что же я считаю добром, будь то финансовая стабильность, здоровье, пенсия или что-то еще. И я потратил невероятное количество сил, терзаясь страхом, что мне предназначено быть злом.
— Как же ты прав, — тихо произнесла Сарайю. — Запомни следующее. Именно по этой причине часть тебя предпочитает не видеть меня. И поэтому ты не нуждаешься во мне, чтобы составить свой собственный список добра и зла. Однако я действительно нужна тебе, если у тебя имеется хоть малейшее желание избавиться от этой безумной страсти к независимости.
— Так значит, есть способ все исправить? — спросил Мак.
— Ты должен отказаться от своего права решать, что добро и что зло, говоря твоим языком. Эту горькую пилюлю нелегко проглотить, избирая жизнь только во мне. Чтобы это сделать, ты должен познать меня настолько, чтобы поверить, и научиться погружаться в мою доброту.
Сарайю повернулась к Маку, во всяком случае, так ему показалось.
— «Зло» — это слово, каким мы описываем отсутствие Бога, точно так же как словом «темнота» мы описываем отсутствие Света, а словом «смерть» — отсутствие Жизни. И зло и темнота могут быть поняты только в связи со Светом и Добром. Я Любовь, и во мне нет тьмы. Свет и Добро действительно существуют. Отдаляясь от меня, ты погружаешься в темноту. Объявляя о своей независимости, ты в результате попадаешь во власть зла, потому что, оторвавшись от меня, ты можешь быть только с самим собой. Это смерть, потому что ты отделился от меня, от Жизни.
— Ого, — воскликнул Мак, — это и в самом деле может помочь. Но я также понимаю, что отказаться от собственной независимости будет нелегко. Ведь это означает…
Сарайю перебила его:
— …что в какой-то миг добром станет наличие рака, или потеря доходов, или даже жизни.
— Да, только скажи это тому, кто болен раком, или объясни отцу, у которого убили дочь, — заявил Мак несколько более саркастически, чем намеревался.
— О Макензи, — успокаивающе произнесла Сарайю. — Неужели ты думаешь, что мы не помним о них каждый миг? Каждый из них стоит в центре другой истории, еще не рассказанной.
— Но, — Мак вонзал лопатку в жесткую почву и чувствовал, как сдержанность покидает его, — разве у Мисси не было права быть защищенной?
— Нет, Мак. Ребенок защищен, потому что любим, а не потому, что у него есть право быть защищенным.
Эти слова заставили его замереть. Каким-то образом только что сказанное Сарайю, кажется, перевернуло мир вверх тормашками, и он потерял почву под ногами.
— Но как же тогда…
— Права там, куда уходят оставшиеся в живых, для того чтобы им не пришлось вырабатывать взаимоотношения, — перебила она.
— Но если я перестану…
— Тогда ты начнешь понимать чудо и радость жизни во мне, — снова перебила она.
Мак потихоньку выходил из себя. Он заговорил громче:
— Но разве у меня нет права…
Завершить предложение, чтобы тебя не прерывали? Нет у тебя такого права. И до тех пор, пока ты будешь считать, что оно у тебя есть, ты совершенно точно будешь выходить из себя каждый раз, когда кто-нибудь тебя перебьет, даже если это сам Господь Бог.
Мак был сбит с толку. Он поднялся, не зная, злиться ему или смеяться. Сарайю улыбнулась ему.
— Макензи, Иисус не цеплялся ни за какие права, он но собственной воле стал слугой и живет во взаимозависимости с Папой. Он отказался от всего, потому что своей зависимой жизнью открыл дверь, которая позволит тебе жить настолько свободным, чтобы позабыть о своих правах.
В этот момент на тропинке появилась Папа с двумя бумажными пакетами в руках.
— Надеюсь, вы хорошо поговорили? — Она подмигнула Маку.
— Лучше не бывает! — воскликнула Сарайю. — И знаешь что? Он сказал, что у нас в саду полный беспорядок, ну разве не чудесно?
Они обе улыбались Маку, который все еще сомневался, не водят ли его за нос. Его гнев поутих, но он чувствовал, что щеки пылают. Однако женщины, кажется, не обращали на это ни малейшего внимания.
Сарайю потянулась и поцеловала Папу в щеку.
— Как всегда, твое чувство времени безупречно. Макензи сделал все, что я хотела. — Она повернулась к нему: — Макензи, ты просто чудо! Большое спасибо за труды!
— Да ведь я же почти ничего не сделал, — смутился он. — Я хочу сказать, только посмотрите на весь этот беспорядок. — Его взгляд скользил по саду, окружавшему их, — Но на самом деле сад полон тебя, Сарайю. Кажется, что работы здесь еще невпроворот, но у меня такое чувство, что я очутился дома.
Обе переглянулись и улыбнулись.
Сарайю подошла к нему вплотную, как бы вторгаясь в его личное пространство.
— Так и должно быть, Макензи, потому что этот сад — твоя душа. Этот беспорядок и есть ты! Мы с тобой трудились над устремлениями твоей души. Она дикая, прекрасная и полностью в процессе роста. Тебе это кажется беспорядком, но лично я вижу идеальный узор, развивающийся, растущий, живой — живущий фрактал.
От этих слов Мак вновь едва не потерял самообладание. Он оглядел их сад, его сад, который действительно являл собой беспорядок, но в то же время представлял собой нечто невероятное и чудесное. Более того, Сарайю любила подобный беспорядок. Понять это было слишком трудно, и он снова сдержал чувства, грозившие выплеснуться наружу.
— Макензи, Иисус хочет взять тебя на прогулку, если ты не против. Я собрала вам перекусить, на случай, если проголодаетесь. Так что жду вас к чаю, не раньше.
Мак повернулся, чтобы взять пакеты с едой, и почувствовал, что Сарайю поцеловала его в щеку, однако он не увидел, как она ушла. Словно ветер, решил он, отмечая ее движение потому, как в почтительном поклоне нагибались растения. Когда он обернулся к Пaпe, она тоже исчезла, поэтому он направился в сторону мастерской, узнать, не там ли Иисус. Было такое ощущение, будто у них назначена встреча.
