Во чреве китовом

Люди никогда не вершат зло в такой полноте и с такой готовностью,

как когда делают это из религиозных побуждений.

Блез Паскаль

Стоит уничтожить Бога, и Богом станет правительство.

Г. К. Честертон

Возвращаясь к берегу озера, Мак вдруг понял, что ему чего-то не хватает. Его вечная спутница, Великая Скорбь, исчезла. Как будто ее смыло брызгами, пока он выбирался из водопада. Отсутствие Скорби воспринималось как-то странно, ему было даже не по себе.

«Привычное — это миф», — подумал он.

Великая Скорбь больше не будет частью его существа. Он знал теперь, что Мисси это не огорчит. В самом деле, она вовсе не хочет, чтобы он закутывался в этот саван, и будет горевать, если он так поступит. Интересно, каково это — жить день заднем без чувства вины и отчаяния, которые высасывали краски жизни из всего вокруг?

Дойдя до края поляны, он увидел, что Иисус ждет его, продолжая кидать камешки в озеро.

— У меня рекорд — тринадцать «блинчиков». — Смеясь, он двинулся навстречу Маку, — Но Тайлер обошел меня на три, а Джош запустил один с такой скоростью, что мы все сбились со счета. — Они обнялись, и Иисус добавил: — У тебя совершенно особенные дети, Мак. Вы с Нэн любили их очень правильно. Кейт борется, как ты знаешь, но мы еще не закончили.

Простота и душевность, с какой Иисус говорил о его детях, глубоко тронула Мака.

— Значит, они ушли?

Иисус отстранился от него и кивнул.

— Да, вернулись в свои сны, за исключением, разумеется, Мисси.

— А она… — начал Мак.

— Она была рада быть с тобой рядом, и еще она в восторге от того, что тебе лучше.

Маку было нелегко держать себя в руках. Иисус понял и сменил тему.

— Ну, как тебе понравилось общаться с Софией?

— София? А, так вот кто это был! — воскликнул Мак. Затем на его лице появилось озадаченное выражение. — Но разве тогда вас получается не четверо? Она ведь тоже Бог?

Иисус засмеялся.

— Нет, Мак. Нас только трое. София — это персонификация мудрости Папы.

— А, это как в Притчах, где мудрость изображают женщиной, которая ходит по улицам в поисках того, кто захочет ее выслушать?

— Да, это она.

— Но, — Мак замолчал, наклонившись, чтобы развязать шнурки на ботинках, — она кажется такой настоящей.

— Она очень даже настоящая, — ответил Иисус. Затем он огляделся по сторонам, словно думал, будто кто-то подсматривает за ними, и прошептал: — Она часть той тайны, которая окутывает Сарайю.

— Как я люблю Сарайю! — воскликнул Мак, распрямляясь, несколько удивленный собственной откровенностью.

— И я! — многозначительно отозвался Иисус.

Они вышли на берег и молча постояли, глядя на хижину.

— Встреча с Софией была ужасной и вместе с тем чудесной, — ответил Мак на заданный Иисусом в самом начале вопрос. Он вдруг понял, что солнце еще стоит высоко. — Л сколько времени меня не было?

— Меньше пятнадцати минут. Не так уж долго. — Видя озадаченный взгляд Мака, Иисус прибавил: — Время, проведенное с Софией, течет не как нормальное время.

— Хм, — пробормотал Мак. — Сомневаюсь, что она хоть в чем-то нормальная.

— На самом деле, — начал Иисус и сделал паузу, чтобы запустить по воде последний камешек, — она-то как раз совершенно нормальная и очень простая. Но поскольку вы потерянные и независимые, вы привносите в нее массу сложностей, и в результате находите даже ее простоту запутанной.

— Значит, это я сложный, а она простая? Ничего себе! Весь мой мир перевернулся с ног на голову, — Мак уже сидел на бревне и снимал ботинки и носки, готовясь к прогулке в обратном направлении. — Можешь ты мне объяснить кое-что? Сейчас день в разгаре, а мои дети были там во сне? Как это получается? Здесь хоть что-нибудь происходит по- настоящему? Или я тоже сплю?

Иисус снова засмеялся.

— Хочешь знать, как это получается? Не спрашивай, Мак, закружится голова. Все это как-то связано со слиянием временных факторов. Скорее, это по части Сарайю. Время, как ты понимаешь, не является преградой для того, кто его создал. Можешь спросить у нее, если хочешь.

— Нет, наверное, я смогу обойтись и без этого вопроса.

— Мне просто стало любопытно.

— Ну а что касается вопроса: «Хоть что-нибудь здесь происходит по-настоящему?», то здесь все даже более настоящее, чем ты можешь себе представить, — Иисус выдержал паузу, чтобы Мак сосредоточился, — Правильный вопрос был бы: «Что именно настоящее?»

— Я прихожу к выводу, что не имею на этот счет ни малейшего понятия, — признался Мак.

— Все это стало бы менее «настоящим», если бы происходило во сне?

— Наверное, я был бы разочарован.

— Почему? Мак, там происходит гораздо больше, чем ты в состоянии воспринять. Позволь заверить, что все там более чем настоящее, гораздо более настоящее, чем жизнь, какой ты ее знаешь.

Мак колебался, но затем рискнул произнести:

— Одно по-прежнему беспокоит меня, насчет Мисси…

Иисус подошел и сел рядом на бревно. Мак подался вперед и уперся локтями в колени, глядя вниз, на гальку под ногами. Затем он договорил:

— Я все время думаю, как она была в той машине совсем одна, перепуганная…

Иисус придвинулся к нему, положил руку на плечо и легонько сжал. Сказал мягко:

— Мак, она не была одна. Я никогда не покидал ее, мы не расставались с ней ни на мгновение. Я не мог бы покинуть ее или тебя, точно так же, как не могу покинуть себя самого.

— А она знала, что ты с ней?

— Да, Мак, она знала. Не сразу, сначала страх был слишком силен, и она была потрясена. Ушло несколько часов на дорогу от лагерной стоянки до этого места. Однако Сарайю окутывала ее, и Мисси успокоилась. А долгая поездка дала нам возможность поговорить.

Мак силился осмыслить услышанное. Он был не в состоянии произнести ни слова.

— Пусть ей всего шесть лет, но мы с Мисси друзья. Мы разговариваем. Она понятия не имела, что произойдет. На самом деле она больше переживала о тебе и остальных, понимая, что вы никак не можете ее найти. Она молилась за вас, за спокойствие вашей души.

Мак зарыдал, слезы снова покатились по его щекам. На этот раз он не пытался их скрывать. Иисус мягко притянул его к себе и заключил в объятия.

— Мак, не думаю, что тебе нужно знать все подробности. Я уверен, они ничем не помогут. Могу сказать только, что не было такого мига, когда я не был бы с ней рядом. Она была умиротворенной, и ты гордился бы ею. Она была такой храброй!

Слезы лились по-прежнему, но сейчас Мак понимал, что это уже другие слезы. Он больше не был одинок. Без всякого смущения он рыдал на плече человека, любить которого был рожден. С каждым всхлипом он ощущал, как напряжение скатывается с него, сменяясь глубинным ощущением освобождения. Наконец он набрал полные легкие воздуха, судорожно выдохнул и поднял голову.

Затем, не говоря больше ни слова, встал, закинул ботинки за плечо и вошел в воду. Он удивился, с первого же шага ощутив озерное дно, и вода поднялась сразу по щиколотку, но он не задумался над этим. Остановился, закатал штанины выше колен, на всякий случай, и сделал еще один шаг в обжигающе холодной воде. На этот раз вода дошла до середины икры, а миг спустя до колена, причем он по-прежнему шагал прямо по озерному дну. Он обернулся и увидел, что Иисус стоит на берегу, скрестив руки на груди, и наблюдает.

Мак отвернулся и посмотрел на противоположный берег. Он не знал, почему на этот раз не получается, но был твердо намерен продолжать. Иисус здесь, так что ему не о чем беспокоиться. Перспектива долгого заплыва в ледяной воде не особенно прельщала, однако Мак был уверен, что сумеет переплыть озеро, если придется.

По счастью, когда он сделал следующий шаг, вместо того чтобы погрузиться еще глубже, он немного поднялся, и поднимался с каждым последующим шагом, пока снова не оказался на самой поверхности воды. Иисус присоединился, и они двинулись в сторону хижины.

— Тебе не кажется, что всегда получается лучше, когда мы делаем это вместе? — спросил Иисус, улыбаясь.

— Похоже, мне еще многому предстоит научиться. — Мак улыбнулся в ответ. Он понял, что ему все равно, плыть или же идти вот так — главное, чтобы Иисус был рядом. Наверное, он в конце концов начал верить, пусть это и были всего лишь первые робкие шаги.

— Спасибо, что был возле меня, беседовал со мной о Мисси. Ведь я же ни с кем не говорил об этом. Кажется, теперь отчаяние не держит меня с такой силой, как прежде.

— Тьма скрывает истинный размер страхов, лжи и сожалений, — пояснил Иисус. — Но они скорее тени, чем реальность, поэтому кажутся больше в темноте. Когда же в те глубины души, где они обитают, попадает луч света, ты начинаешь понимать, что они в действительности такое.

— Но почему все мы стараемся спрятаться там? — спросил Мак.

— Думаем, что там безопаснее. Но если ты ребенок, который пытается выжить, там действительно безопаснее. Затем снаружи ты вырастаешь, но тот, кто внутри, так и остается ребенком в темной пещере, окруженным чудовищами, и по привычке ты пополняешь их коллекцию. Все мы собираем то, что для нас ценно, помнишь?

Мак невольно улыбнулся. Он понял, что Иисус имеет в виду слова Сарайю насчет коллекционирования слез.

— Так как же все меняется для тех, кто потерялся в темноте, ну, как я?

— Чаще всего очень медленно, — ответил Иисус. — Помни, один ты не справишься. Некоторые пытаются с помощью разных защитных механизмов и ментальных игр. Только чудовища все равно не уходят, просто дожидаются момента, чтобы явиться.

— И что же мне делать теперь?

— То, что ты уже делаешь, Мак, учиться жить любимым. Это не так-то просто для человека. Ему тяжело делиться чем бы то ни было. Да, все, чего мы хотим, это чтобы он вернулся к нам. Затем мы поселимся у него в душе, станем с ним одним целым. Эта дружба настоящая, а не воображаемая. Она жизнь на всех, один путь. Тебе придется разделять нашу мудрость и учиться любить нашей любовью, а нам предстоит… выслушивать твое ворчание, нытье и жалобы… и еще…

Мак громко засмеялся и пихнул Иисуса в бок.

— Стой! — закричал Иисус и замер на месте. Сначала Мак подумал, что, возможно, обидел его, но Иисус напряженно всматривался в воду, — Ты видел? Смотри, вот она, снова подплывает!

— Кто? — Мак подошел и, прикрыв глаза от солнца, попытался разглядеть, на что смотрит Иисус.

— Смотри! Смотри! — шепотом заговорил Иисус. — Она прекрасна! Наверное, целых два фута в длину! — И тогда Мак увидел ее, громадную форель, скользящую всего в паре футов у них под ногами, явно не подозревающую, сколько эмоций она вызвала над поверхностью воды.

— Уже несколько недель пытаюсь ее поймать, и вот она теперь меня дразнит, — засмеялся Иисус.

Маки изумлении смотрел, как Иисус заметался из стороны в сторону, пытаясь не отстать от рыбины, но в итоге сдался. Он был взволнован, словно ребенок.

— Ну, разве она не великолепна? Наверное, мне никогда ее не поймать.

Мак был сбит с толку всей этой сценой.

— Иисус, почему бы тебе просто не приказать ей… ну, не знаю, прыгнуть прямо в лодку или заглотить крючок? Разве ты не повелитель всего сущего?

— Конечно. — Иисус наклонился и провел пальцами по воде. — Но какая в том будет радость, а? — Он поднял голову и засмеялся.

Мак не знал, что ему делать, тоже смеяться или плакать. Но он понял, что очень любит этого человека, человека, который еще и Бог. Иисус вернулся к нему, и они продолжили свое путешествие к причалу. Мак отважился еще на один вопрос.

— Можно узнать, почему ты не рассказывал о Мисси раньше, хотя бы вчера, или год назад, или…

— Не думай, что мы не пытались. Ты не заметил, что в своей горести ты думал обо мне самое худшее? Я говорил с тобой очень долго, но только сегодня ты в первый раз услышал меня, хотя и раньше мои разговоры с тобой вовсе не были пустой тратой времени. Необходимо подготовить почву, если хочешь посеять в нее семя.

— Я не совсем понимаю, отчего мы так сильно сопротивляемся тебе, — задумчиво произнес Мак, — Теперь мне кажется, что это так глупо.

— Все связано со временем, подходящим для милосердия, Мак, — продолжал Иисус. — Если бы во вселенной было всего одно человеческое существо, выбрать время было бы просто. Но стоит появиться еще одному, ну, ты знаешь эту историю. Каждый сделанный выбор волной проходит через время и взаимоотношения, отчего рябь идет и по выбору других. И из того, что представляется чудовищной неразберихой, Папа сплетает изумительный гобелен. Только Папа в силах разобраться во всем этом, и она делает это с непередаваемым изяществом.

— Значит, все, что мне остается, это следовать за ней, — заключил Мак.

— Вот именно. В этом-то все и дело. Теперь ты начинаешь понимать, что такое быть настоящим человеком.

Они подошли к причалу, Иисус запрыгнул наверх и обернулся, чтобы помочь Маку. Они сели на краю и принялись болтать босыми ногами в воде, наблюдая, как ветер гонит рябь по озерной глади. Мак первым нарушил молчание.

— Я видел Небеса, когда видел Мисси? Было очень похоже.

— Что ж, Мак, наша конечная цель — вовсе не та картина рая, которая засела у тебя в голове, ну, ты сам знаешь, всякие там жемчужные ворота и улицы, выложенные золотом. На самом деле это заново очищенная вселенная, так что все действительно выглядит во многом так, как ты видел сегодня.

— А как же тогда жемчужные ворота и всякая золотая дребедень?

— Эта «дребедень», брат мой, — начал Иисус, ложась на причал и прикрывая глаза от яркого теплого солнца, — суть картина, изображающая меня и женщину, которую я люблю.

Мак посмотрел на него, чтобы понять, не шутит ли он, но, совершенно очевидно, Иисус говорил серьезно.

— Это портрет моей невесты, Церкви: личностей, вместе образующих духовный город, через который протекает живая река, а по ее берегам растут деревья с плодами, способными исцелять боль и страдания целых народов. И юрод этот всегда открыт, и каждые ворота в нем сделаны из одной цельной жемчужины… — Он размежил веки и посмотрел на Мака, — И это все я! — Он прочел в глазах Мака вопрос и пояснил: — Жемчужины, Мак. Единственные драгоценности, порожденные болью, страданием и в конечном итоге смертью.

— Я понял. Ты — путь туда, но… — Мак замолчал, подыскивая правильные слова, — Ты говорил о Церкви, как о женщине, которую любишь, а я точно знаю, что ее не встречал. Она не то место, где я бываю по воскресеньям, — Мак сказал это больше самому себе, не зная, стоило ли высказывать подобную мысль вслух.

— Мак, это оттого, что ты видел только институт, созданную людьми систему. Это не то, что я пришел построить. То, что я вижу — это люди и их жизни, живое, дышащее сообщество тех, кто любит меня, а не постройки и программы.

Мак несколько оторопел, когда Иисус заговорил о церкви такими словами, но это опять не особенно его удивило. Это было облегчением.

— Но как же я могу стать частью твоей Церкви? — спросил он. — Частью этой женщины, от которой ты, кажется, без ума.

— Это просто, Мак. Все это опять-таки связано со взаимоотношениями и зависимой жизнью. Мы открыты и доступны для всех, кто рядом с нами. Моя Церковь, она вся для людей и жизни, вся держится на взаимоотношениях. Ты сам не можешь ее построить. Это моя работа, и я прекрасно делаю ее, — сказал Иисус, посмеиваясь.

Для Мака эти слова стали глотком свежего воздуха! Как просто. Ни секунды утомительного труда и длинного списка требований, никакого сидения на бесконечных службах и глядения в затылок соседям, людям, с которыми ты даже не знаком. Просто разделить свою жизнь с другими.

— Но погоди…

У Мака было полным-полно вопросов. Может быть, он что-то неверно понял. Это кажется слишком простым! Он снова одернул себя. Может быть, оттого что люди настолько безоговорочно потеряны и независимы, они и берут что-нибудь простое и усложняют его? Поэтому он дважды подумал, прежде чем спрашивать о том, что уже начал понимать. Вывалить сейчас свои вопросы — все равно что швырнуть ком грязи в кристально чистое озеро.

— Нет, ничего, — Вот и все, что он сказал вслух.

— Мак, тебе вовсе не нужно все это понимать. Просто будь со мной.

Спустя секунду Мак решил последовать примеру Иисуса, он лег на спину рядом с ним, рукой прикрыв глаза от солнца, стоявшего в зените, чтобы можно было смотреть на облака, уносящие с собой последние утренние часы.

— Что ж, если честно, — признался он, — я не особенно расстроен, что мне не достанутся «улицы, выложенные золотом». Мне всегда казалось, что это как-то неинтересно и совсем не так чудесно, как быть здесь вместе с тобой.

Наступила почти полная тишина, Мак слышал только шорох ветра, ласкающего деревья, да смех текущего неподалеку ручейка. День был великолепный, а весь пейзаж, от которого захватывало дух, просто невероятный.

— На самом деле я хочу знать… то есть мне кажется, что отыскать путь к тебе так сложно из-за всей этой благонамеренной религиозной мути, с которой я так хорошо знаком.

— Какой бы благонамеренной она ни была, ты же понимаешь, что религиозная машина может сжевать человека! — ответил Иисус с горечью. — Громадное число дел, творящихся во имя мое, не имеет ни малейшего ко мне отношения и часто, пусть и ненамеренно, идет вразрез с моими устремлениями.

— Так ты не слишком любишь религию и институты? — произнес Мак, сам не зная, задает ли вопрос или просто высказывает мнение.

— Я не создаю институтов, никогда не занимался этим и никогда не стану.

— А как же институт брака?

— Брак — это не институт. Это взаимоотношения, — объяснил Иисус терпеливо, — Как я уже сказал, я не создаю институтов, это занятие для тех, кто хочет играть в Бога. Да, пожалуй, я не большой любитель религии. И не большой любитель экономики и политики. — Лицо его заметно помрачнело. — Да и с чего бы мне им быть? Представители этих сфер деятельности терроризируют землю и обманывают тех, кто мне небезразличен, приводя их в смятение.

Мак колебался. Все это было несколько выше его понимания. Заметив, что взгляд его затуманился, Иисус сбавил обороты.

— Говоря проще, эти ужасы являются инструментами, которые многие используют, чтобы выстраивать для себя иллюзию защищенности и главенства. Люди боятся неопределенности, боятся будущего. Институты, структуры и идеологии — все это тщетные попытки породить некое подобие уверенности и безопасности там, где их нет и быть не может. Все — фальшь! Системы не могут обеспечить тебе защищенность, могу только я.

«Ух ты!» — Вот и все, что сумел подумать Мак. Картина того, как он сам и почти все, с кем он был знаком, пытаются устраивать и направлять свою жизнь, съежилась едва ли не до пылинки.

— И как же? — Мак все еще размышлял, но не мог прийти к определенным выводам. — Каким образом? — задал он в итоге вопрос.

— Здесь нет никакой схемы, Мак. Даже наоборот. Я пришел, чтобы дать тебе Жизнь во всей ее полноте. Свою жизнь. Простота и чистота наслаждения развивающейся дружбы.

— А, я понял!

— Если ты попытаешься жить без меня, без нашего равноправного диалога идущих вместе, это будет все равно что ходить по воде в одиночку. Ты не сможешь! А когда попытаешься, какими бы добрыми ни были твои намерения, ты пойдешь ко дну, — Прекрасно зная ответ, Иисус задал вопрос: — Ты спасал когда-нибудь тонущего человека?

Сердце и мышцы Мака мгновенно окаменели. Он не любил вспоминать о Джоше и каноэ, и панический страх моментально нахлынул на него.

— Очень трудно спасать кого-то, если он не желает довериться тебе.

— Да, это так.

— А это все, о чем я прошу. Когда начнешь тонуть, позволь мне тебя спасти.

— Иисус, я не уверен, что знаю, как…

— Дай мне всего лишь крошечное зернышко, и вместе мы вырастим его.

Мак принялся натягивать носки и ботинки.

— Когда я сижу здесь с тобой, мир не кажется мне сложным. Но когда вспоминаю свою ежедневную жизнь, я не понимаю, как сделать ее такой простой, как ты говоришь. Я погряз в той же самой погоне за властью, что и все. Политика, экономика, социальные системы, счета, семья, деловые обязательства… все это так затягивает! Я не знаю, как изменить ситуацию.

— А никто и не требует от тебя! — произнес Иисус мягко, — Это задача Сарайю, она знает, как добиться успеха, не ущемляя никого. И это процесс, а не единовременное событие. Все, что я хочу от тебя, это чтобы ты верил мне самую малость и рос над собой, любя окружающих людей той любовью, какой я с тобою делюсь. Не твое дело изменять или убеждать их. Ты волен любить без всяких схем.

— Это как раз то, чему я хочу научиться.

— И ты учишься, — Иисус подмигнул.

Он поднялся и потянулся, и Мак последовал его примеру.

— Я так часто говорил неправду, — признался он.

Иисус посмотрел на него, притянул к себе и обнял.

— Я знаю, Мак, и я тоже. Я просто не верил им.

Они снова замедлили шаг. Иисус мягко повернул Мака к себе, посмотрел прямо в глаза.

— Мак, мировая система такова, какова она есть. Институты, системы, идеологии, и повсюду тщетные попытки человечества совладать с ними, и взаимодействия с ними избежать невозможно. Но я могу дать тебе свободу, превосходящую все системы власти, в каких бы ты ни находился, будь то религия, экономика, социум или политика. Ты будешь расти, и свобода будет внутри тебя или же вокруг всех видов систем, и ты будешь свободно маневрировать внутри и между ними. Вместе, ты и я, мы сможем быть внутри и в то же время вне их.

— Но столько людей, которые мне небезразличны, завязаны в этих системах и стоят за них горой! — Мак думал о своих друзьях, верующих людях, которые симпатизировали ему и его семье. Он знал, что они любят Иисуса, но в то же время заняты религиозной деятельностью и полны патриотизма.

— Мак, я люблю их. И ты неверно судишь о многих из них. Потому что для тех, кто привержен системам, мы должны отыскать способ совмещать любовь и служение, разве ты так не думаешь? — спросил Иисус. — Помни, те, кто знает меня, вольны жить и любить без всяких схем.

— Это и означает быть христианином? — Вопрос прозвучал глупо, но Мак просто пытался суммировать все услышанное.

— А кто говорил что-нибудь о христианах? Я не христианин.

Эти слова поразили Мака своей неожиданностью. Обдумав их, он не смог удержаться от усмешки.

— Да, пожалуй, ты не христианин.

Они подошли к двери мастерской, и Иисус снова остановился.

— Те, кто меня любит, приходят из всех существующих систем. Это буддисты и мормоны, баптисты и мусульмане, демократы, республиканцы и многие, кто вообще ни за кого не голосует, не ходит на воскресные проповеди и не принадлежит никаким религиозным институтам. У меня есть последователи среди бывших убийц и бывших фарисеев. Банкиры и букмекеры, американцы и иракцы, евреи и палестинцы. У меня нет желания делать из них христиан, однако я хочу видеть, как они перерождаются в сыновей и дочерей моего Отца, в братьев и сестер, в моих возлюбленных.

— Значит ли это, — спросил Мак, — что все дороги ведут к тебе?

— Вовсе нет, — улыбнулся Иисус и потянулся к дверной ручке. — Большинство дорог не ведут вообще никуда. Но это значит, что я сам готов идти по любой дороге, чтобы отыскать тебя, — Он помолчал, — Мак, мне надо кое-что закончить в мастерской, так что мы с тобой увидимся позже.

— Ладно. Что ты хочешь, чтобы я сделал сейчас?

— Что тебе будет угодно, Мак, этот день полностью в твоем распоряжении. — Иисус похлопал его по плечу и улыбнулся, — Еще одно напоследок, помнишь, ты благодарил за то, что я дал тебе возможность увидеть Мисси? Так вот, это была идея Папы. — С этими словами он повернулся, помахал Маку через плечо и вошел в мастерскую.

И Мак понял, что ему хочется сделать, и направился к хижине, чтобы узнать, не там ли Папа.