Гладышев А.В. Миры К.-А. Сен-Симона. От Старого порядка к Реставрации. Саратов: Изд-во СГУ, 2003. 610 с

(Gladishev A.V. Universes of H. Saint-Simon. From Ancient Regime to Restoration. Saratov: Saratov UP, 2003. 610 p.)

В последние годы работы по общественной мысли не являются редкими. Издательский и переводческий бум, преподносящий то забытые, а то и вовсе не известные имена, сильно расширяет номенклатуру исследовательской рефлексии. Относительно недавно пришедшее к нам понимание того, что термины и категориальные ряды не являются простым отражением реальных практик, также открывает новые перспективы в области изучения политических и социальных идей. А происходящие сегодня повсеместно почти тектонические государственные и экономические сдвиги заставляют обращаться к мыслителям прошлого в надежде найти ответы на злободневные вопросы, ибо обыденные для современный лексики понятия из области социального и политического, как правило, к этому прошлому и восходят. Однако одним писателям повезло больше, ибо их тиражируют и описывают чаще, а другим — оказавшимся на периферии исследовательского интереса — меньше. Клод Анри де Сен-Симон, творчеству которого посвящена книга А.В. Гладыщева, принадлежит к тем мыслителям, о которых никогда не забывали: одни у него черпали вдохновение для разработки общественных проектов, другие искали стимулы для критического анализа. Этого не скрывает автор монографии, подчеркивая, что Сен-Симон остается «вне времени», в нем многие видят «пророка» и идейного «организатора» современной Европы» (стр.4). Но вместе с тем А.В. Гладышев открывает читателю «неизвестного» Сен-Симона, ибо обращается к раннему периоду жизни и творчества своего героя, акцентируя внимание на генезисе его взглядов и анализе функциональной деятельности.

Книгу отличает новизна как в постановке проблем, так в использованных методологических принципах, исследовательских приемах и эвристических инструментах. Автору удалось изучить широкий комплекс разнообразных сочинений Сен-Симона и ввести в научный оборот ранее неизвестные документы, извлеченные из российских и французских архивов и библиотек.

Монография А.В. Гладышева состоит из девяти глав, внутри разделенных на параграфы.

Открывается она очерком, где кратко изложен вклад предшественников, по-разному истолковывающих взгляды и деятельность Сен-Симона. Видно, что литература об этом социальном мыслителе поистине неисчерпаема. Можно только поражаться упорству автора, сумевшему не только прочитать изрядную ее часть, но и разнести по трем соответствующим рубрикаторам. Оправданным, думается, можно считать специальное стремление А.В. Гладышева воспроизвести логику, по которой его предшественники выделяли в творчестве Сен-Симона некие этапы. Это помогает понять собственные авторские резоны очерченных в заглавии и во введении хронологических рамок.

Далее А.В. Гладышев воспроизводит биографию Сен-Симона от рождения (с некоторыми экскурсами в генеалогию) до 1798 г., когда заканчивается его карьера спекулянта и авантюриста и начинается жизнь болеющего за все человечество мыслителя. Автор подробно останавливается на «вехах большого пути» — рождение, становление, участие в Америке в войне за независимость, пребывание в Испании, коммерческая деятельность в первые годы революции, заключение в тюрьму, освобождение, новые спекуляции недвижимостью, салонная жизнь, разрыв с компаньоном. Следуя за своим героем, А.В. Гладышев останавливается на спорных моментах, акцентируя внимание на эволюции Сен-Симона. Он фокусируется на революции, полагая, что именно ее опыт стал двигать представителя «каролингского рода» от практической деятельности к философскому осмыслению социального бытия.

Обратившись к проблеме формирования философии Сен-Симона, А.В. Гладышев представляет длинную галерею авторитетов того времени, которые контактировали с его героем и оказывали на него влияние. Автор убедительно показывает, что в результате увлечения сначала естествознанием, затем методологий, а также наблюдением за деятельностью ученых Сен-Симон пришел к выводу о первенствующей роли науки в жизни общества, усматривая в ней главный источник прогресса. По мнению исследователя, Сен-Симон даже был склонен приписывать науке футурологическую функцию. Анализируя сочинения начала 1800-х гг., А.В. Гладышев обосновано заключает, что Сен-Симон помышлял о духовном лидерстве ученых в обществе и надеялся, что вера в плодотворную силу науки заменит его современникам религию, а приобретенное знание гармонизирует организацию общества, иерархически разделенного на классы. Уже в своем раннем творчестве Сен-Симон был увлечен, по меткому наблюдению историка, «изобретением новых общественных форм», основанных на просвещении и собственности.

Отдельное место в книге отведено основной в период Империи работе Сен-Симона «Введение в научные труды XIX века». А.В. Гладышев полагает, что Сен-Симон в это время стремился создать синтетическую науку об обществе посредством объединения достижений различных отраслей знаний, вывести некий общий универсальный закон. Генерализации создателя «позитивной философии» зачастую оказывались облеченными в достаточно спорную и для современников, и для последующих исследователей форму, поэтому А.В. Гладышев справедливо отводит несколько страниц характеристике его стиля и форм изложения. Известная бессистемность человека с энтузиазмом создающего систему позволяет, здесь автор прав, порассуждать о присущих ему особенностях мышления, но заставляет также сожалеть об отсутствии наблюдений по поводу эстетических предпочтений Сен-Симона, о которых, вероятно, можно судить по изученным произведениям. Основная цель Сен-Симона в это время, пишет А.В. Гладышев, способствовать предотвращению социальных катаклизмов, убедив правящую элиту приступить к реформированию общественных отношений. Не являясь сторонником равенства, Сен-Симон выступал за то, чтобы управляющие становились открытым классом, вели управляемых по пути прогресса и создавали для самых просвещенных из них возможности инкорпорирования в собственную среду.

Работа А.В. Гладышева о Сен-Симоне убеждает, что этот, по терминологии недавнего прошлого, «предшественник научного социализма», как и его последователи, стремился не столько объяснить, сколько изменить мир. Однако главным орудием преобразования у него становилось не насилие, а духовное воздействие. Он не забывал о таком способе влияния на людей, как религия. Религиозным построениям Сен-Симона (фицизму) уделено в работе достаточное внимание. Предлагаемая Сен-Симоном новая конфессиональная доктрина, показано исследователем, опирается, наряду с другими программными положениями, на достижения науки, и ее клириками должны стать ученые. Распространение норм фицизма вытеснит католицизм, поможет укреплению нравственных начал и поддержанию стабильности формируемого просвещенной элитой социального порядка. Религия, по Сен-Симону, явствует из работы, может представлять из себя цементный раствор, незримо скрепляющей создаваемую конструкцию, или краску, способную «омолодить» фасад «старого социального института». Распространению новой общественной философии и новой религии мешали, по мысли Сен-Симона, некоторые устаревшие научные положения. Этой посылкой, а также личными неудачами, объясняется в монографии, его критика Ньютона, стремление отвергнуть лапласовкую модель мира и предложенный амбициозный проект по созданию новой энциклопедии научного знания. Вместе с новой редакцией энциклопедии Сен-Симон мечтал о новой иерархии, новом классификаторе и рубрикаторе наук.

Обращаясь к философии истории Сен-Симона. А.В. Гладышев пишет, что в последние годы Империи Сен-Симон испытывал острую материальную нужду, пережил глубокий душевный и семейный кризис. Ему даже пришлось какое-то время провести в психиатрической больнице. Невзгоды и неудачи способствовали росту экзальтации и появлению мессианских настроений. Сен-Симон, дает понять автор, не хотел довольствоваться заурядным и тосковал по отсутствию признания и великим делам. История казалась Сен-Симону хорошей помощницей в деле предсказания будущего. Он надеялся, что ее повествования, если превратить их в позитивную науку, будут способствовать посредством выведения закономерностей предвидению грядущего. Автор воспроизводит здесь же сен-симонистское учение о прогрессе и его периодизацию истории. В основе того и другого — предваряя О. Конта — лежала идея развития человеческого знания от теологического через метафизическое к позитивному.

Обрисованная А.В. Гладышевым в деталях картина становления мировоззрения Сен-Симона, прослеженные идейные связи с предшественниками и современниками, а также добросовестное и тщательное вписывание всех компонентов формирующейся системы философа в политический, социальный, культурный и ментальный контекст эпохи вызывают уважение и одобрение.

У работы есть другие достоинства. Она написана хорошим языком. Автор часто вступает в полемику с предшественниками, и его точка зрения, как правило, глубоко аргументирована.

Естественно, что столь разноплановая работа, вызывает замечания. Мне она показалась несколько многословной и композиционно не до конца выверенной, что вынуждает автора время от времени воспроизводить одни и те же пассажи: то о Боге, то о науке, то о прогрессе. Думается, ее можно было не перегружать столь длинными биографическими повествованиями и цифровыми данными о доходах и убытках: в конце концов, всем ясно, что настрой духа, которому, собственно, и посвящена работа, не свободен от состояния брюха.

С.В. Кондратьев

Кондратьев С.В., Кондратьева Т.Н. Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е — начало 50-х гг. ХХ века). Тюмень: Мандр и К, 2003. 272 с.

Важнейшим стимулом для историографических исследований является внутренняя логика развития самой исторической науки, логика, предполагающая систематическую разработку философско-методологических проблем исторической науки, составляющих ядро исторического исследования в любой его форме. Анализ процессов, характеризующих состояние отечественной историографии недавнего прошлого, несомненно, является одной из насущных задач исторической науки. Можно констатировать, что монография С.В. и Т.Н. Кондратьевых органически вписывается в серию работ, посвященных разработке данной проблемы. Следует отметить интеллектуальную решительность авторов, нашедших заслуживающее внимание оригинальное решение столь сложной задачи.

Рассматриваемая работа привлекает внимание новизной постановки проблемы и количеством многочисленных и многообразных источников, большая часть которых впервые вводится в историографическую практику, по крайней мере, под углом зрения развития исторических представлений во времени. Не употребляя напрямую несколько заношенный термин «историк и время», авторы книги дают оригинальное, обстоятельно аргументированное решение этого вопроса, чётко выявляя, как время расставляет приоритеты в проблематике исследований, а в условиях раннесоветской действительности определяет и характер научных дискуссий, и приёмы, применяемые участниками этих дискуссий, впрочем, вполне адекватные социальным реалиям тогдашней действительности.

В хорошо сформулированном ведении обосновывается актуальность темы, определены цели и задачи исследования, кратко, но достаточно ёмко дана историография проблемы, проведена развёрнутая характеристика используемых авторами источников, которые они доказательно делят на семь групп. Одной из задач, которые ставят перед собой историки, является исследование языка исторической науки интересующего их времени.

В первой главе «Французский абсолютизм в отечественной медиевистике (вторая половина 20-х — 30-е годы)» содержится два раздела. Первый раздел посвящен преимущественно становлению марксистско-догматического понимания исторического материала применительно к проблеме абсолютизма как такового. В связи с этим С.В. и Т.Н. Кондратьевы обращаются к теоретическим постулатам А.А. Богданова, М.Н. Покровского и его школы, В.Д. Преображенского и других. Строго объективно подходят С.В. и Т.Н. Кондратьевы к постулируемой тогда теории «торгового капитализма», внимательно рассматривая эволюцию этого понятия под пером историков 20-х гг. При этом основной недостаток они видит в том, что как «торговый капитализм», так и, тесно связанный с ним «абсолютизм» приверженцы школы Покровского рассматривали чисто формально логически, абстрагируясь от конкретной истории и от материала источников. В книге показано торжество голой социологической схемы, логически перерастающей в не нуждающуюся в доказательствах догму. Вместе с тем здесь отмечаются попытки объективного понимания истории, хотя бы и в тесных рамках «прокрустова ложа «господствующего учения.

Во втором разделе данной главы «Абсолютизм есть дворянское, феодальное государство» констатируются перемены, произошедшие после политического решения ВКП(б) от 1934 года, которое осудило увлечённость отвлеченными социологическими построениями. В вышедших одновременно «Замечаниях о конспекте учебника по новой истории», подписанных И. Сталиным, С. Кировым и А. Ждановым содержится характеристика западноевропейских режимов XVI — XVIII вв. как «абсолютистско-феодальный порядок». После этого утверждается концепция абсолютизмф как феодального по своей социальной природе государства, которое возникает в результате установления относительного социального равновесия между дворянством и буржуазией, оставаясь при этом защитником прежде всего дворянства.

Таким образом, из книги видно, что произошла частичная реабилитация источниковедения и конкретного исторического материала. Тем не менее, приоритет как и прежде отдавался общему, что, впрочем, не исключало возможности исследования конкретного и особенного. Однако отказа от догматизма не произошло. Более того, отныне догматизм, как отмечено в монографии, «требовал подкрепления источниками», да ещё истолкованными через призму марксистско-догматических дефиниций, которые естественно не были известны авторам исторических свидетельств, да и историкам предшествующего времени тоже. По крайней мере, медиевисты как России, так и Западной Европы в большинстве своём избегали марксистского метаязыка. Авторы книги скрупулёзно исследуют происшедшие в советской медиевистике перемены. Отмечая то обстоятельство, что со второй половины 30-х годов стали печататься исследования и защищаться диссертации, посвященные французской абсолютной монархии, они констатирует, что «большинство их исполнялось в присущей для того времени манере», т.е. через интерпретацию высказываний из Маркса, Энгельса, Ленина.

Авторы детально анализируют творчество исследователей, решающих проблему французского абсолютизма в 30-е годы, как то: П.П. Щеголёва, З.В. Мосиной, В.В. Бирюковича, С.Д. Сказкина, Б.Ф. Поршнева, А.Д. Люблинской, а также полемику, неоднократно вспыхивавшую между ними. Из анализа текста монографии вытекают основные компоненты концепций, предложенных В.В. Бирюковичем, С.Д. Сказкиным, Б.Ф. Поршневым. Как стоящую несколько особняком от этих споров С.В. и Т.Н. Кондратьевы выделяют А.Д. Люблинскую, подготовившую серьёзную кандидатскую диссертацию по той же абсолютистской проблематике, в которой она солидаризировалась с концепцией своего учителя В.В. Бирюковича.

Отмечая, неизбежное, как нам кажется, в социальных условиях тридцатых годов XX века следование марксистско-ленинской доктрине, С.В. и Т.Н. Кондратьевы приходят к характерному выводу: «Дань догматизму отдавали все: но одни скорее ритуально — Е.А. Косминский, В.В. Бирюкович, А.Д. Люблинская, другие вдохновенно — С.Д. Сказкин, З.В. Мосина, Б.Ф. Поршнев». Не будет ошибкой предположить, что этот вывод можно распространить на все отрасли советской исторической науки того времени..

Глава вторая «Французский абсолютизм и проблема классовой борьбы в отечественной медиевистике (40-е — начало 50-х годов)» также содержит два раздела. Собственно содержание второй главы предваряет своего рода введение, в котором кратко характеризуется послевоенная политическая обстановка в стране и непрерывное идеологическое давление со стороны властей предержащих на практику отечественного историописания и репрессивно-кадровое на самих исследователей. В работе делается оправданный вывод: «Послевоенные идеологические кампании сказались на состоянии исторической науки. Методологическое единомыслие победило».

Первый раздел второй главы — «Абсолютизм и проблема Фронды» посвящен первым послевоенным работам по теме. В этом разделе дан анализ работ С.А. Покровского, В.В. Бирюковича, Р.В. Лившица и других, которые не добавили ничего принципиально нового в сравнении с анализом рассмотрения проблемы в исследованиях 30-х годов XX века. Но в основном в этом разделе анализируется знаменитая книга Б.Ф. Поршнева «Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623–1648)», М., 1948 и докторская диссертация А.Д. Люблинской «Социально-экономические отношения и политическая борьба во Франции в 1610–1620 годах». Л., 1951. Б.Ф. Поршнев, как известно, рассматривал Фронду как неудавшуюся буржуазную революцию, и в монографии он окончательно сформулировал представления на абсолютизм и на причины его возникновения. С.В. и Т.Н. Кондратьевы подробно воспроизводит историю создания монографии Б.Ф. Поршнева, производят подробный анализ ее содержания и основных идей. Здесь же детально освещена полемика, возникшая после выхода книги в свет и особенно после присуждения Б.Ф. Поршневу Сталинской премии. Воспроизведены точки зрения как сторонников концепции Б.Ф. Поршнева, так и его оппонентов. Наиболее серьезными С.В. и Т.Н. Кондратьевым представляются критические замечания А.Д. Люблинской, с чем нельзя не согласиться.

Раздел второй этой главы носит название «Дискуссия по проблемам классовой борьбы». В этом разделе речь идёт о горячей полемике по поводу постулируемой Б.Ф. Поршневым идеи о ведущей роли классовой борьбы в оформлении абсолютизма, более того, о ведущей роли классовой борьбы во «всех социальных и экономических переменах», имевших место в средневековый период.

С.В. и Т.Н. Кондратьевы констатируют, что «схема Б.Ф. Поршнева по меркам тех дней отличалась оригинальностью, претендовала на новое прочтение марксизма». Это было крайне смело и предполагало либо стремительный взлёт автора этой концепции, либо нечто прямо противоположное. В монографии встречается намек на честолюбие и тщеславие Б.Ф. Поршнева, что, видимо, играло определенную роль, указывается на его склонность к теоретическим построениям.

Как бы то ни было коллеги Поршнева или, по крайней мере, их большая часть категорическим образом отвергли его претензии. С.В и Т.Н. Кондратьевы обстоятельно рассматривает как новаторскую концепцию Т.Н. Поршнева, так и аргументы критиков. Отмечается, что у концепции Б.Ф. Поршнева были достаточно именитые сторонники. И те и другие в своих выступлениях присягали на верность марксизму и клялись отстаивать «единственно верное учение» всеми доступными им средствами. Но, как показано в работе, были историки, которые «призывали отказаться от чрезмерного теоретизирования и обратиться к исследованию конкретного материала источников»: В.Ф. Семенов, В.В. Стоклицкая-Терешкович, Ю.А. Корхов, А.В. Десницкая.

Что касается активно противоборствующих адептов марксистско-ленинского учения, то, как с грустью констатируется в монографии, спор между ними вылился во взаимные попрёки, а затем жёсткую критику не только научной концепции Б.Ф. Поршнева, но и его гражданской позиции, вплоть до негативных политических характеристик, что было, как тогда говорили, чревато...

Историки постоянно обращаются к проблеме научного и политического языка, убедительно доказывая, что научная и политическая фразеология позволяет сделать вывод о сложившейся взаимной нетерпимости большинства участников дискуссии.

В заключении изложены выводы исследования. Следует отметить, что заключение излишне обстоятельно, и это неизбежно ведет к повторению изложенного ранее.

Книгу С.В. и Т.Н. Кондратьевых можно смело оценить как новаторскую. В своём многоплановом сочинении им удалось проследить историю развития марксистской концепции абсолютистского государства в нашей стране от голого схематизма до более или менее аргументированного понятия, которое органически вписывалось в учение о формациях и занимало своё место в представлениях о феодальной формации на стадии её разложения. Интерпретируемый ими фактический материал, с некоторыми оговорками, даёт возможность взглянуть на казалось хорошо изученные исторические явления, воспринимаемые сплошь и рядом в качестве незыблемых постулатов, с неожиданной стороны, со стороны человеческого выбора, играющего одну из важнейших ролей в изменении социально-политических явлений. Это заставляет задуматься о пригодности ставших такими привычными абстрактные дефиниции коими и по сей день пестрят исторические исследования.

Наиболее оригинальным в рецензируемой работе является вопрос о языке исторической науки, о том насколько адекватно он может соответствовать конкретным реалиям прошлого, отраженным в источнике, о том как время или, точнее сказать, укорененная в то или иное время социальная реальность определяет язык исторического творчества, да и не только его одного. Несомненно, что эта идея предполагает её дальнейшее развитие и оформление в научной печати.

Г.К. Садретдинов

Европа