Успенский Л. В. По закону буквы

// М.: Молодая гвардия, 1973. – С. 18-51.

Лев Васильевич Успенский родился в 1900 году. Вот уже два десятилетия работает он над совершенствованием созданного им жанра научно-художественной литературы – лингвистической беллетристики. Всем известны его книги «Слово о словах», «Ты и твое имя», «Почему не иначе?», «Имя дома твоего», «Загадки топонимики» – книги, выдержавшие не по одному изданию, вызывающие все возрастающий интерес со стороны молодых (и не только молодых) читателей.

Новая книга «По закону буквы» несколько отличается и по тематике, и по стилю изложения от созданных ранее. Она посвящена проблемам русской и европейской графики, истории происхождения и развития русского алфавита. И, как всегда у Успенского, эта книга отнюдь научная монография, хотя ее общетеоретический уровень неизменно высок, но результат художественного творчества, произведение, автор которого выступает как незаурядный мастер русского слова.

Многие мои сверстники еще помнят строчки из прославленного «На лужайке детский крик...» Василия Курочкина:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье вграмоте для нас.

Но я обследовал примерно полсотни лиц в возрасте от 30 до 50, и только семь (7!) смогли толково рассказать мне, что означают эти «буки-аз, буки-аз». Трое самых скептически настроенных ядовито пожали плечами: «Вы еще спросите, что значит «люшеньки-люли» или «ох, дербень-дербень калуга!». Такие припевы ничего не значат!..».

Ни один не знал, что «аз» – это название первой буквы азбуки, а «буки» – второй ее буквы. В лучшем случае я слышал: «Вольная вариация на слово азбука» или «С такими присказками раньше почему-то чтению обучали».

Стало ясно: у нынешнего поколения нацело утратилась память о том, что еще для моих ровесников было реальностью их детства. Я не хочу гневно сказать: «Они не знают церковнославянского» (а откуда им его и знать?); я говорю о том, что мало кому теперь известно, почему именно совокупность наших букв именуется так странно: АЗБУКА, что обозначает именно ее первые два знака – старинные их имена: «аз» и «буки», и уж тем более – были ли раньше, – а если были, то какие именно – названия у остальных ее знаков, обозначавших и обозначающих все возможные звуки нашего русского языка. И – также! – откуда они взялись.

Знаю: вы, читающий эту книжку, вправе проворчать: «Ну уж, это просто автору не повезло... Я, например, отлично помню, что «аз», кроме названия первой буквы славянской азбуки, – это личное местоимение первого лица единственного числа. А «буки»...»

Нет, это вам повезло, ежели такое вам известно.

***

В 20-х годах, после декретированного еще в 1918 году упразднения в русской азбуке букв «ять» и «ер», а также «и десятеричного» (знаете ли вы, почему «и с точкой» звалось «десятеричным» и чем заслужило титул «восьмеричного» наше обычное И?), орфографическая зыбь, поднятая этим декретом, никак не могла улечься: затухала и поднималась вновь. Выяснилось, что «тотальное» уничтожение «твердого знака» вместе с выгодами принесло и некоторые огорчения.

Так, например, стало ясно, что замена этой буквы апострофом всюду, где она играла, как говорилось в школьных грамматиках, роль «разделителя», не кажется удачной. Появление в русском письме непривычного «диакритического» знака резало глаз. В школах ученикам апостроф был труден. Заговорили о частичном возврате «ера» в этой специальной его функции. Кое-какие типографии произвели такой возврат явочным порядком (и тем вызвали молчаливое разрешение органов власти и науки).

Но воскрешение «твердого знака» вызвало негодование неоорфографических ортодоксов. В их глазах упразднение «ера» и «ятя» так тесно слилось со всем революционным преобразованием нашей жизни, что отказ от него представлялся им уже чем-то вроде «измены Революции», ренегатством, ревизионизмом, а проще говоря – «контрой».

К таким резким «антиеристам» принадлежал поэт-сатирик Василий Князев. Он выступал в ленинградских газетах под псевдонимом «Красный Звонарь» и не преминул отозваться на «бесстыжую» пропаганду «ера». В одной из газет появилось его стихотворение, громившее сторонников этой «обратной реформы». Поэт призывал дать их поползновениям суровый отпор и напоминал о других, тоже бытовавших в российской азбуке буквах. Насколько я помню, он обращался к комсомольцам тех дней с пламенным призывом не поддаваться на уговоры защитников старого:

КСИ и ПСИ — свои в грамматике

Гостомысловой Руси...

Комсомольцы! Други! Братики!

Изучайте КСИ и ПСИ!

Я воспроизвожу это четверостишие по памяти и за точность цитаты не ручаюсь. Однако помню, что в те времена, на считанные годы отдаленные от «старого мира», читатели приходили в крайнее недоумение по поводу непонятных слов «кси» и «пси».

Любопытно, что скажете по этому поводу вы, мой читатель {если, конечно, вы не филолог)? Скорее всего слова «кси» и «пси» звучат в ваших ушах впервые. Разве только в некоторых статьях по астрономии они могли вам встретиться в качестве буквенных обозначений небольших звезд в обширных созвездиях: «тау Кита», «кси Лебедя», возможно, и «пси» какого-либо еще изобилующего звездами созвездия. «Фи» известно теперь преимущественно из физико-математического обозначения – «косинус фи».

А ведь было время, когда по поводу буквы «пси» наши предки ломали копья – ну, если и не с той яростью, с какой позднее их потомки спорили о «яте» или «твердом знаке» (темпы и страсти в старину не те были!), то, во всяком случае, с убежденностью вполне сравнимою.

Бот «Азбуковник» XVI века. Там строго написано про букву «пси»:

«ВЕЗДЕ ПИШИ ПСА ПОКОЕМ (то есть черев буквы П и С), А НЕ ПСЯМИ (не с буквы … – «пси», которая звуки «п» и «с» обозначала одним знаком), КОЕ ОБЩЕНИЕ ПСУ СО ПСАЛМОМ?!»

Аргумент вполне в духе того времени, но требующий некоторого пояснения в наши дни.

Ξ и Ψ, «кси» и «пси», были греческими буквами, некогда позаимствованными у греков составителями первых славянских азбук и затем вместе с одной из этих азбук, прославленной кириллицей, перешедшими «на русскую службу».

Они для русского слуха (в Греции дело обстояло не совсем так) обозначали сочетание двух согласных звуков «п» (или «к») и «с». Нашим предкам было нелегко, когда им разрешали букву «пси» употреблять только в словах греческого корня – «кое слово русское, кое же – еллинское?!». Слова «псаломщик», «псалмы» они слышали не реже, чем «псарня» или «псина».

Вот ведь как просто не впасть в опасную ошибку: слова церковные надлежало писать «со псями», а обыденные – «покоем». Нельзя, чтобы на соблазн миру псарь выглядел как «…арь», точно он-то и есть псалмопевец: кое общение поганому псу со святым псалмом?!

Прочитав такое гневное предостережение, любой «недоука» того времени сначала смеялся, потом припугивался {«грех-то какой!») и под конец надолго запоминал поучение.

***

Я вернул вас в далекие глуби истории, в допетровское время {как мы позже увидим, преобразователь старой Руси ни «ксей», ни «псей» не затронул в своем реформаторском рвении). А ведь «азы» и «буки» входили в «программу обучения» многих еще ныне живущих старых людей. Я не говорю о том, что в гимназиях старой России был курс церковнославянского языка. Я говорю о том, что во всех церковноприходских школах ее церковная книга была основным учебным пособием, «закон божий» – главным предметом, и легко было встретить в мире пожилых людей, читавших по-старославянски куда свободней, чем «гражданскую печать». А такие люди и своих детей-внуков начинали обучать по правилу «на всю избу кричат».

Пожалуй, красочнее всего поведал нам об этом Максим Горький.

Алеша Пешков сравнительно легко расправился со всей кириллицей «от аза до ижицы», но сумел так рассказать о первом знакомстве своем с ней, что и теперь читать про это жутковато.

«Вдруг дедушка достал откуда-то новенькую книжку, громко шлепнул ею по ладони и бодро позвал меня:

– Ну-ка, ты, пермяк, соленые уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая. Видишь фигуру? Это – аз. Говори: аз! буки! веди! Это – что?

– Буки.

– Понял! Это?

– Веди.

– Врешь: аз! Гляди: глаголь, добро, есть – это что?

– Добро.

– Понял! Это?

– Глаголь.

– Верно. А это?

– Аз.

Вступилась бабушка.

– Лежал бы ты, отец, смирно.

– Стой, молчи!.. Валяй, Лексей...

Он обнял меня за шею горячей влажной рукой... Я почти задыхался, а он, приходя в ярость, кричал и хрипел мне в ухо:

– Земля! Люди!

Слова были знакомые, но славянские знаки не отвечали им: «земля» походила на червяка, «глаголь» – на сутулого Григория, «я» – на бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку. Он заразил меня своей горячей яростью, я тоже вспотел и кричал во все горло…

…Вскоре я уже читал по складам Псалтирь: обыкновенно этим занимались после вечернего чая, и каждый раз я должен был прочитать псалом.

Буки-люди-аз-ла – бла; живете-иже-же – блаже; (Ошибка: «живете-иже» будет не «же», а «жи»… Нужно: «живете-есть-же! – Л. У.) наш – ер – блажен, – выговаривал я, водя указкой по странице, и от скуки спрашивал:

– Блажен муж – это дядя Яков?

– Вот я тебя тресну по затылку, ты и поймешь, кто есть блажен муж! – сердито фыркая, говорил дед, но я чувствовал, что он сердится только по привычке, для порядка…»

«Сердится по привычке», а картинка все же жутковатая. Но что поделаешь: «грамоту учат – на всю избу кричат!»

К жалости, которую невольно испытываешь не только и не столько по адресу маленького Алеши Пешкова – он-то, несомненно, мог бы научиться и египетским иероглифам при его способностях, – а в отношении к тысячам и сотням тысяч несчастных малышей, «на все избы кричавшим» по всей Руси на протяжении многих веков, со дней «Слова о полку Игореве», к жалости этой прибавляется и недоумение: чего ради надо было так чудовищно осложнять овладение азами грамоты? Почему букву, означавшую звук «а», нельзя было именовать просто буквой «а», следующую – буквой «б» (даже не «бе», а именно «б») и так далее… Казалось бы, чего уж проще?!

А вот же оказывается, что это было отнюдь не самым простым решением вопроса. Для того чтобы дойти до простого равенства – звук «б» равен букве Б – потребовались чрезвычайные усилия педагогической и ученой мысли. Ведь еще в начале 900-х годов, когда начал учиться письму и чтению я, сейчас беседующий с вами, и то на сей счет царило разномыслие.

В передовой школе, в которую отдали меня, нас учили называть буквы, просто произнося звуки, ими изображаемые. Но в кадетском корпусе, где обучался мой двоюродный брат, и в провинциальных женских гимназиях, в которых занимались его сестры, буквы еще именовались слогами: «бе», «ге», «дэ», «ша». И читать там учили все еще «по складам»: теперь уже не «буки-люди-аз – бла», но все-таки: «бе-эль-а – бла», «жэ-э-эн-ер» – «блаженъ»!

Так откуда же все-таки родились эти азбучные трудности? И когда? И чего ради?

Чтобы понять здесь хоть что-нибудь, придется заглянуть далеко в глубь веков, в те времена, когда читать-писать учились не вы, я, он, не те или другие люди, а народы. Если не «всего мира», то Европы. Или, скажем точнее, Средиземноморья…

В «Садах Эпикура» Анатоля Франса есть главка, называемая «Беседа, каковую я вел нынче ночью с одним призраком о происхождении алфавита».

Остроумнейший из французов начала XX века утверждает: как-то, когда он, устав от занятий, вздремнул при свете лампы в ночной тиши, из дыма его папиросы проглянул призрак. «Курчавые волосы, блестящие продолговатые глаза, горбатый нос, черная борода… хитрое и чувственно-жестокое выражение лица… все говорило о том, что передо мною один из тех азиатов, которых эллины называли варварами...»

«Я пришел, – сказал призрак, – посмотреть, что вы такое пишете на этой скверной бумаге?... Мне, само собой, дела нет до мыслей, какие вы излагаете. Но меня страшно интересуют знаки, которые вы тут выводите...»

«Несмотря на изменения, которые они претерпели за двадцать восемь веков своего существования, буквы, выходящие из-под вашего пера (Франс, конечно, писал по-французски. – Л. У.), мне не чужды. Я узнаю вот это «В», которое в мое время носило название «бет», что тогда, значило «дом». Вот «L» – мы его звали «ламед», так как оно имело форму «ламеда» – стрекала – острого крюка для погоняния волов. Это «G» произошло из нашего «гимеля» с его верблюжьей шеей, а это «А» – из «алефа» – головы тельца. Что касается «D», которое я вижу вот здесь, то оно, как и наше породившее его «далет», было бы верным изображением треугольного входа в палатку, разбитую среди песков пустыни, если бы вы не закруглили очертания этого древнего символа кочевой жизни скорописным росчерком. Вы исказили «далет» так же, как и другие буквы нашего алфавита. Но я вас за это не корю. Это сделано для убыстрения. Время дорого, жизнь коротка. Нельзя терять ни минуты: надо торговать, ходить в море, чтобы нажить богатства и обеспечить себе счастье на склоне лет».

Так кратко и самоуверенно излагал свое жизненное кредо призрак. Призрак кого?

Этот же вопрос задал себе и сам Франс тогда, в ночном сумраке кабинета.

«– Сударь, по вашему виду я догадываюсь, что вы – древний финикиец, – сказал он.

– Я – Кадм, тень Кадма, – просто ответило привидение».

Кадм? А кто это такой – Кадм?

Когда чего-либо не знаешь, полезно справиться в энциклопедическом словаре. Есть, правда, люди, которые относятся к энциклопедиям с высокомерным презрением; кто будет спорить: «первоисточники» солиднее. Но я и сам не презираю хорошие словари, и вам не советую. В «первоисточники» мы заглянем потом…

В «Мифологическом словаре» 1961 года про Кадма сказано: «Миф о Кадме связывает основателя Фив с Финикией; это подчеркивалось также тем, что Кадму приписывали введение в Греции финикийского алфавита».

Старые Брокгауз и Ефрон посвятили Кадму длинную статью. «Сын сидонского (значит – финикийского) царя Агенора был героем древних греков. Его сестру Европу похитил отец богов Зевс. Кадм и его братья Килик и Финик отправились на поиски сестры. Однако это им скоро надоело; Финик осел в Финикии, Килик – в Киликии, а Кадм, приведенный волей богов в Грецию, основал там город Фивы…».

Статья длинна, но в самом конце ее сказано также весьма кратко: «Кадму приписывалось принесение в Грецию финикийских письмен, которые поэтому назывались кадмейскими…»

Если проверить эти сведения по БСЭ, так и там вы ч итаете: «Греки считали Кадма изобретателем алфавита и способа обработки металла». Коротко, не очень ясно, но и вся статья занимает тут восемь полустрочек на одном из столбцов тома. Наконец, книга Ч. Лоукотки о происхождении письменности. И тут сказано о Кадме. По древним легендам, финикиянин Кадм, прибыв в Элладу, высадился не на Пелопоннесе, а на островке Фера (ныне Санторин). Оказывается, имя Кадм означало там, где-то на его родине и у братских финикийцам народов, просто Восток. Оказывается также, что в наши дли на Санторине открыт ряд древнейших надписей. И – не удивительно ли? – будучи греческими по языку, они легко читаются каждым, кто, представления не имея о греческой азбуке, знает финикийские письмена.

Любопытно, что сведения древних преданий и легенд на поверку почти всегда оказываются лежащими на какой-то реальной основе, на фундаменте давно забытых фактов. Видимо, Анатоль Франс, хоть и опирался на старый миф, не так уж далеко ушел от исторической правды. Может быть, человека по имени Кадм-Восток и не существовало, но письменность в Грецию и на самом деле была занесена людьми Востока и из стран Востока…

Сравним некоторые древнееврейские, близкие к финикийским, названия букв с именами нам известных и более привычных слуху греческих буквенных знаков:

АЛЕФ АЛЬФА

БЕТ БЕТА

ГИМЕЛ ГАММА

ДАЛЕТ ДЕЛЬТА

Вероятно, вы признаете: сходство большое и безусловное. Однако можно заметить: а что оно доказывает? Кто у кого заимствовал? Греки с Востока или Boсток от греков?

Позвольте поставить перед вами такой вопрос-пример. В русском, французском языках слово «вермишель» означает только «вид лапши». Родственных ему слов ни там, ни тут нет. А итальянцы, кроме «вермичелли» – вермишель, употребляют еще и слово «вермичелло» – червячок… Кто у кого это слово позаимствовал?

Так и тут. В греческом языке слово «альфа» значит только «первая буква азбуки». «Бета» – вторая буква.

А в языках Ближнего Востока «алеф» (слово может разных языках произноситься на разный лад; корень его всюду один) означает не только имя первой буквы, но еще и «телец», «бычок». «Бет» –вторая буква алфавита – «дом». К примеру, имя древнего города «Бетлехем» – Вифлеем можно передать по-русски как «дом (обитель) хлеба (пищи)».

Итак, заимодавцами были народы малоазиатского Востока, должниками – греки. Не могли же азиаты взять у эллинов лишенные смысла названия букв и сделать их у себя и именами таких же букв, и словами с точным «вещным» значением. Такого в истории языков не случается. Ясно, что все произошло наоборот. Существовали у кочевников Востока палатки с треугольными входами, и входы эти именовались «далет». Какой-то гениальный древний человек придумал, что маленький треугольник может изображать «далет». А через века треугольничек получил право обозначать не только предмет «далет», но и первый звук, его названия – «д».

Точно так же картинка, изображавшая голову быка в ярме, сначала передавала понятие «алеф» – телец, азатем стала выражать первый звук этого слова — «а». Из иероглифа «алеф» превратился в букву.

Одному народу очень трудно заимствовать у другого названия его иероглифов, пока они означают предметы, понятия о вещах. Как могли греки позаимствовать у финикийцев их «алеф», зная, что это означает «бык»? Ведь по-гречески «бык» – «таурос», и уж ежели бы ему изображать какой звук, так «т», аникак не «а».

Когда же финикийский «алеф» стал означать только звук «а», греки взяли букву «алеф» и, приспособив к своей речи, начали выговаривать это слово как «альфа», а значок писать как А, даже не подозревая, что эта «альфа» некогда могла означать «бык». Так же и буква «ламед», значившая на Востоке не только «эль», но и «стрекало», превратилась в ничего уже не означающую греческую «лямбду». Мы не так уж часто встречаемся с этим знаком, но все же на картах неба в качестве обозначения 11-й по яркости звезды в больших созвездиях она нет-нет и попадается.

Пожалуй, для любознательных будет небезынтересен соотносительный перечень букв греческого и древнефиникийского алфавитов, в котором был бы указан их внешний вид и вероятный смысл (см. след. страницу).

Как видите, в полутора десятках случаев названия букв весьма схожи. Можно довольно уверение сказать, что анатоль-франсовский Кадм в общем-то не погрешил: греческая письменность широко позаимствовала свои знаки из переднеазиатской, вполне возможно, финикийской письменности. Кадм-призрак в общем правильно расценил и причину последующего изменения формы знакомых ему букв: народы Европы стремились придать им возможно большую «скорописность», старались придать графическим слепкам звуков – буквам способность сливаться в слова письменной речи, если не с точно такой же, то хотя бы примерно такой гибкостью, с какой сливаются в звучащей речи в слова ее звуки, и хотя бы примерно стакой же скоростью.

Язык отличил букву от звука, как бы особо оценив то, что можно, пожалуй, назвать ее большей «дискретностью» по сравнению с ним. Письменные слова составляются из букв так же «поштучно», как нижется ожерелье из бусин или как мелодия слагается из отдельных ударов по струнам, когда играют на клавишном инструменте. А в живой речи звуки так плавно и без четких границ переходят друг в друга, как капли воды в струе, шерстинки в нити во время прядения или звуки скрипки, когда чуткий палец артиста, не отрываясь от грифа, скользит по нему.

Человеку именно эти свойства букв показались удобными при создании словесного, метафорического эталона точности.

Но ведь создание такого эталона не первая и не главная задача языка. И при решении основных задач речи устной и письменной – как можно быстрее и как можно точнее передавать от одного мозга другому живую мысль – вдруг выясняется: точная буква отстает от неточного звука. Она плетется за ним как хромоножка за бегуном, еле поспевая вслед и задерживая его на стремительном пути.

Овладев чудом письменности, проведя «медовые столетия» в браке с письмом, все языки мира начинают разочаровываться в нем. Ох, как давно человек начал думать уже не о «графике», а о «стенографии» для поспевания за речью и мыслью! Но еще того раньше, уже в самые «правремена» письма, оно стало меняться в порядке приспособления к «скорописи».

Чтобы убедиться, что в этом был смысл, сравнит два «графических целых»:

Сомневаюсь, чтобы кто-либо из читающих эту страницу не согласился бы с тем, что левый рисунок («надпись») несравненно четче и легче расчленяется на элементы, нежели правый. Однако вряд ли кому-нибудь придет в голову утверждать, что первый можно быстрее скопировать (и вообще – воспроизвести), чем второй.

Если же теперь я скажу, что оба эти графические изображения являются двумя написаниями одного и того же имени – египетского царя Птолемея, только левое высечено 2187 лет назад иероглифами на прославленном Розеттском камне, а второе по моей просьбе выполнено моим племянником на клочке бумаги по-русски, – то сказанное, по-моему, должно приобрести в ваших глазах некоторую «очевидность».

Итак, связь между финикийским письмом и греческой письменностью бесспорна. Но если бы мы поглубже заинтересовались историей письма, мы узнали бы, что не только древние греки унаследовали финикийское сокровище. В разные концы тогдашнего мира его разнесли евреи, сирийцы, племена, говорившие на древне-арамейских языках… От сирийской системы письма произошло письмо древнеуйгурское, а от него – монгольское. Арамейская письменность дала начало азбукам арабского, армянского, грузинского языков. К нему же иные ученые возводят сейчас алфавиты Индии, а на самом далеком Востоке, по мнению некоторых ученых, – корейское письмо. А ведь это только Восток.

На запад же от Греции и Финикии распространились другие потомки того же финикийского письма – письменности восточнославянских народов – русского, украинского, белорусского, южнославянских – болгарского и сербского и, дальше на запад, алфавиты, являющиеся потомками западногреческого (а затем производного от него – латинского) письма. Алфавиты всей Европы.

Короче говоря, четыре пятых всех языков мира, пользующихся звуко-буквенным письмом, должны благодарить явившегося парижской ночью к Анатолю Франсу толстогубого курчавого человека: от него, если поверить легенде о Кадме, через множество посредников все мы получили тысячелетия назад основные принципы построения наших систем письма…

Но перечисленные восточные языки живут слишком далеко от нас. Мы в этой книге будем вести речь преимущественно о той азбуке, которой пользуемся мы с вами, а сопоставлять и сравнивать действующий в ней и через нее «закон буквы» будем тоже с письменностями наиболее хорошо знакомых нам, наичаще нам встречающихся западноевропейских языков.

Как поступили греки с полученным от восточных соседей наследством, кому они нашли возможным передать его «по нисходящей линии»? Вот наша ближайшая тема и, думается, ее хватит на всю книгу.

Абецэ, абевега, азбука, алфавит... Все эти слова означают одно и то же – буквы какой-нибудь письменности, расположенные в некотором порядке. Мы так привыкли к этому порядку, что он давно уже кажется нам как бы естественным. Я чуть не написал было: «расположенные в алфавитном порядке». А ведь порядок-то этот – воплощение совершенного произвола и случайности!

Все четыре названия, выписанные мною в заголовок, устроены на один лад, по одному принципу. Все они представляют собой соединенные в одно слово названия первых букв таких «упорядоченных перечней»; названия эти меняются от языка к языку, от народа к народу.

Древнейшее из перечисленных – АЛФАВИТ. Оно родилось в Древней Греции и составлено из наименований хорошо уже нам известных двух греческих букв – «альфы» и «беты». Однако если «беты», почему же тогда «алфа-вит»?

Так это слово произносим мы, русские, на свой, восточнославянский лад. По-гречески оно пишется «αλφαβητος», а западные языки передают его как alfabete. Откуда такое противоречие?

В Иудее есть городок Вифлеем. Но так его называют славянские переводы христианских священных книг. На Западе же всюду город этот, постоянно упоминаемый в библии, именуется иначе.

Американцы, великие любители давать своим городам имена уже прославившихся древних городов Европы и Азии, окрестили «Вифлеемом» центр своей сталелитейной промышленности. Но компания, вершащая там делами, называется «Бетлехем стил компании». Почему?

В истории греческого языка были периоды, когда буквы Β, Θ и Η произносились как «в», «ф» и «и», и были времена, когда их выговаривали как «б», «т» и «э». Мы позаимствовали греческие слова в их «ита-вита-фита-эпоху», а западные народы через римлян – в «эта-бета-тэта». Вот почему и наш «алфавит» переводится на западные языки как «альфабет». Все имеет свое точное научное объяснение, и никак нельзя сказать кто более прав – мы или они.

Впрочем, я не даю гарантии, что слово «альфабетос» действительно существовало уже в самой Греции: во многих отличных словарях классического греческого языка слова этого нет; не исключено, что его придумали уже наследники эллинской культуры; такое бывало.

Теперь возьмем латынь. Римляне уже, бесспорно, владели названием для своей азбуки: они называли свой букварь «Абецедариум» (или, возможно, «Абекедариум»), а учеников – «абецедариусами». Я думаю, что, судя по этим словам, можно заподозрить, что было у них и какое-то слово, обозначавшее «азбуку» не как учебник, а как «алфавит».

У языков, по происхождению связанных с латынью, есть слова, составленные из тех же «трех-четырех» первых букв тамошней азбуки: у итальянцев всего ближе к латыни – «абечедарио», у немцев и испанцев – «абецэ», у французов – «абесэ».

Теперь наша АЗБУКА.

Ясно, что и это слово построено по тому же самому принципу, или, как теперь говорят, «алгоритму». Кроме «азбуки», когда-то существовали слова «абевега» и «азведи». Первое приводит В. Даль в своем словаре. Второе указано как фигурирующее в одной из книг XVII столетия в «Материалах» И. Срезневского.

«Азведи» – это точный перевод – калька – слова «альфабетос», в котором, однако, «бета» прочитана как «вита». «Абевега» – слово скорее новейшее, уже послепетровское, и построено оно «на манер западноевропейских».

«Аз-бука»… Старославянского происхождения составное слово; старославянского – потому, что в древнерусском языке личное местоимение первого лица – «я» звучало не как «аз», а как «яз». Даже великие князья и цари в самых торжественных грамотах писались по-русски: «Яз, великий князь Московский...»

«Букы» (или «буки») дожило у нас до самой революции в церковношкольной практике, как мнемоническое, облегчающее запоминание названия второй буквы алфавита: в славянской азбуке на втором месте стоял звук «б». По своему смыслу слово «букы» означало «буква»; пожалуй, это было самое «азбучное» из всех славянских буквенных имен.

Интересно ли кому-нибудь то, что я рассказываю, имеет ли все это какой-либо общий смысл и значение?

Конечно, было бы куда проще взять и преподнести какую-нибудь цитату из научной статьи или справочника:

«Исходной точкой всех европейских алфавитов явился алфавит греческий...»

Или же: «От греческого алфавита произошли алфавиты этрусский, латинский, готский (созданный Вульфилой) и славянский, изобретенный Кириллом (Константином) и Мефодием – македонцами...».

Или: «Из латинского алфавита произошли все алфавиты западноевропейских языков. На почве латинского создались также польский, чешский, хорватский и словенский алфавиты. Сербы, болгары, македонцы пользуются несколько измененным русским алфавитом…» Мне как-то не захотелось ограничивать себя таким цитированием.

Лучше я прямо предложу вам некое «родословное древо» всех азбук и алфавитов, созданных в Европе и лишь отсюда перенесенных во внеевропейские (может быть, осторожней сказать «внесредиземноморские») страны. «Древо» это не претендует на полноту и сугубую точность.

Если бы я располагал неограниченным пространством и временем, я бы ввел в это «древо» еще очень многие любопытные ветви. Нет у меня и возможности в подробностях рассказать, как на базе нашей русской «гражданки» выросли упомянутые здесь бесчисленные письменности великого множества малых народов и народностей СССР.

Читателя пытливого и дотошного может заинтриговать вопрос: «А как же письменность, когда-то созданная древними финикийцами для своего языка, могла быть сначала приспособлена к звуковой системе совсем другого языка и народа, притом другой языковой семьи?»

Как – и это еще удивительней – она могла потом разветвиться на столько отдельных ручьев и потоков письменной речи? Как удалось ей – как там ее ни приспосабливай – обслужить и надобности исландского языка на его ледяном и вулканическом острове, и – за тысячи километров оттуда – потребности киргизского языка? Что за поразительное письмо, разные образцы которого послужили там для записи саг, а там – среди степей и гор Средней Азии — для того, чтобы сохранить навек строфы киргизского богатырского эпоса «Манас»?

«Стоило ли трудов, – подумает, пожалуй, иной полузнайка, – приспосабливать ко всем этим надобностям все ту же безнадежно древнюю основу? Может быть, мудрее было бы для каждого языка создать совсем свою, особую азбуку? Не такую, какую могли когда-то составить полуварвары финикияне или салоникские монахи IX века, не знавшие о мире даже того, что теперь отлично известно нашим пятиклассникам, или еще менее образованный готский фанатик христианства Вульфила, а такую, которую предложили бы миру наши современники, ученейшие языковеды XX века?».

Конечно, трудно сказать, что случилось бы в мире, если бы… Но мы, может быть, сделаем умно, если бросим взгляд на хорошую карту мира. Лучше – Древнего мира. На такую его карту, на которой можно будет разглядеть на восточном берегу Средиземного моря узенькую ленточку обитаемой земли. Всего на несколько сот километров в длину и не свыше четырех-пяти километров в ширину плюс еще меньший клочок юго-восточного побережья острова Кипр. Полторы-две, ну три тысячи квадратных километров территории. Вот это-то и было Финикией.

Население современного государства Люксембург, расположенного в одном из самых густонаселенных районов земного шара, равно 300 тысячам человек. Площадь Люксембурга равна двум с половиной тысячам квадратных километров. Почти столько же, как и Финикия.

Допустим на миг, что население той узкой средиземноморской полоски суши плюс кусочек острова, поросшего кипарисовыми рощами и уже тогда изрытого дудками медных рудников, было (что невозможно) лишь в два с половиной раза меньше населения Люксембурга. (На деле оно было меньше, вероятно, в десяток раз.) Получится – около ста двадцати тысяч финикийцев могли жить на этом лоскутке горячей, накаленной земли. И именно этот клочок создал такое чудо, эти сто тысяч человек породили такую удивительную систему выражения мыслей, что она, выдержав все испытания времени и передачи от народа к народу, из языка в язык, обошла за долгие столетия весь шар земной, вливаясь, как вода, в мехи любых культур и народных психологий или, напротив, вмещая их в себя, как хорошо выделанный мех принимает в свое нутро и вино, и воду, и молоко...

Вы вправе спросить: чем же объясняется все-таки эта тысячелетняя универсальность?

Ничего не могу вам на это ответить. Не встречал ни одной работы, в которой объяснялось бы не то, что именно система письменности, зародившаяся в Финикии, оказалась самой пластичной и самой «долго- и разнообразно играющей» из всех таких «пластинок для записи», созданных человеком, а почему она оказалась такой. Подите предложите свою гипотезу!

Собаки в ряду млекопитающих, голуби среди птиц поражают биологов своей пластичностью: сравните той-терьера, умещающегося на ладони, и дога или ньюфаундленда, способного раздавить его одной своей лапой; подумайте, что и дог и той-терьер – собаки, и вы, может быть, скажете: «Вот, вероятно, и тут так…» Но так-то так, а почему именно собаки обладают такой пластичностью, а зайцы – нет, вам не растолкует ни один ученый. И вот уж действительно: «Так и тут». «Так устроила природа!»

Моя параллель, конечно, мало что объясняет, как всякая аналогия, но более убедительного сопоставления я придумать не могу.

Финикийское письмо приспособилось к нуждам сотен языков и распространилось на «полмира», а руническая письменность скандинавов, возникнув где-то около III века нашей эры, охватила лишь сами Скандинавские страны и угасла, не просуществовав и десятка столетий.

Почему?

Может быть, создателям одной письменности удалось сделать ее «более удобной», «более изящной», «более гибкой», а изобретатели другой этого как раз и не сумели?

Вот перед вами знаки для звука «а», изобретенные создателями финикийской азбуки и рунического (старшего и младшего) алфавита.

Очень сомневаюсь, чтобы какой угодно сверхученый, какой угодно компьютер, работая хоть годы, смог бы доказать, что финикийские значки созданы с расчетом на тысячелетия и всемирность, а рунические – самой формой своей обречены на неудачу… Может быть, когда-нибудь секрет этот будет раскрыт, но пока что до его разрешения далеко.

По-видимому, тайна тут так же «велика есть», как в вопросе о пластичности и «непластичности» тех или иных животных и растительных видов. ЕщеДарвин! удивлялся великому разнообразию пород домашних собак: если бы таксу и сенбернара мы открыли в природе, то наверняка отнесли бы их к далеко отстоящим друга от друга видам, и «породами» мы числим их главным образом потому, что знаем их историю. А ослы всюду остаются ослами, и различия между их «породами» ничтожны. Почему?

Не ручаюсь, что обе эти тайны – биологическая и, филологическая – навсегда останутся нераскрытыми, но сегодня я лично ответа по ним дать вам не берусь.

Лучше посмотрим, что случилось, так сказать, с «третьим поколением письменности» после того, как от финикийцев она перешла к грекам и от их наследников – византийцев попала в руки наших предков – славян.

Вы уже видели довольно сложную таблицу, на которой финикийская азбука по ряду принципов сопоставлялась с греческой.

Внимательные наверняка заметили: для применения к надобностям другого языка оригиналу азбуки пришлось претерпеть немало изменений. Из 24 буквенных знаков греческого алфавита 15 совпадают с соответствующими названиями знаков финикийской азбуки! Но многие буквы грекам пришлось изобрести заново, ибо у финикийцев не было звуков, для которых такие значки могли бы пригодиться.

Сдругой стороны, ряд финикийских букв греческая азбука оставила у себя за бортом: теперь уже у греков не было звуков «под такие знаки».

Очень много лет прошло с тех пор, но иногда и теперь мы встречаем следы «неточной притирки» одной азбучной системы к звукам другого, далекого по типу языка.

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» прокуратор Иудеи Понтий Пилат рассмотрел в городе Ершалаиме дело бродячего философа Иешуа и не нашел за ним никакой вины.

«Иешуа»? «Ершалаим»? Имена напоминают что-то, но одновременно кажутся незнакомыми.

У греков, через которых мы знаем о событиях в Палестине в начале нашей эры, нет и не было знаков для звука «ш»: такого звука они не знали. Греки выбросили ненужный им семитический «шин» из своей азбуки, а, передавая семитические, ну, скажем, древнееврейские имена, они заменяли чуждый им звук «ш» своим «с». Да и не только семитические. Персидского царя Дарай-авауша они называли Δαρειος – «Дарэйос» – Дарий, сына Дария – Хшайаршу – именовали Ксерксом – Ξερξες, a основателя Персидского царства Куруша переделали в Кироса – мы его знаем как «царя Кира».

Вот почему имя Иешуа более известно нам как Иисус, а название города – Иерусалим.

А теперь еще две параллельные алфавитные таблицы, на этот раз знаков азбук (см. след. стр.).

Видите, какие длинные и сложные параллельные ряды, да еще всегда можно оспорить последовательность: по чему равняться, по «нам» или «по ним»? Вглядевшись, однако, можно усмотреть разные разряды букв и там и тут.

Прежде всего – знаки для звуков, представленных в обоих языках, примерно одинаковы: А, Б, Р, Г, М, Н. Знаки для них славяне взяли у греков, дали им свои «имена». Звучания сохранились примерно те же: точное равенство не всегда встречается даже в двух диалектах одного языка, не то что в двух разных языках.

Теперь знаки для звуков, в славянском мире излишних. С ними произошли разнообразные приключения. В значительной мере эти «лишние буквы» сохранились. Почему, зачем?

Не забывайте, что славяне создавали свою письменность в эпоху суровую и по-детски наивную. Письмо людям было нужно прежде всего не для писания друг другу «бильедушек» и даже не для лавочных счетов. Его создавали с главной целью – приобщить народы к истинной вере в истинного бога. Ради этого нужно было переводить с языка на язык священное писание. А в священном писании, отчасти волшебном, магическом, священной представлялась каждая черточка, всякая запятая и, уж конечно, любое различие между буквами.

Наталкиваясь на письменные знаки греческого письма, по-видимому, ненужные в их новом, славянском письме, первоучители славян, сами полуславяне-полугреки и люди глубоко религиозные, нередко не решались отбросить то, что было уже издавна освящено греческим, как бы божественным, обыкновением.

Греки знали два разных звука «ф». Первый обозначался знаком «фи» – Ф. Второй звук – не передаваемый нашими языковыми средствами, но могущий косвенно быть обозначен как латинское ТН, «т» с придыханием. Первый встречался, скажем, в таких словах, как «фантазиа» (воображение), «флегмона» (воспаление), «фойнюкс» (финикиянин). А вот слова: Θαλαςςα – море, Θανατος – смерть, Θεατρον – театр – писались через «тэту» – Θ и произносились не то как «фаласса», «фанатос», «феатрон», не то (в разное время по-разному) как «таласса», «танатос», «тэатрон».

У славян не было никакой надобности в двух буквах для звука «ф». Но в священных книгах многие слова писались по-разному, хотя и там и тут произносились «ф». Филипп писался через Ф, а Фома через Θ – «тэту». В имени Феофил второе Ф было обыкновенным, а первое «фитой», и неспроста, а потому, что в имя это входило слово Θεος – бог. Так кто же осмелился бы изменить эти божественные начертания?

Пришлось и в славянскую азбуку ввести два разных «эф»: как их будут произносить, это уж дело каждого из верующих, но переводчики желали чувствовать себя огражденными от упреков в неточности, которые могли исходить с самого неба. Помните сердитое предупреждение «Азбуковника»: «Кое общение псу с псалмом?» И здесь можно было бы спросить также: «Кое общением Филиппу, который есть «любитель лошадей», с Феофилом, имя которого означает «боголюбивый»?

Существование в Греции Θ и Ф наложило свой отпечаток на многовековые и доныне сохраняющиеся противоречия между восточно- и южнославянскими и латинизированными западными азбуками. В ряде случаев там, где мы в словах, взятых из греческого языка или через его посредство, писали долгие годы Θ, а теперь пишем обычную букву Ф – Феофил и Федор, там англичанин или француз напишет «Teoфиль» или «Теодор», поставив на место греческой Θ латинское буквосочетание ТН.

Потребовались столетия, чтобы из русской азбуки (из светской азбуки) изгнали такие у нас совершенно бессмысленные знаки, как «кси» и «пси». Мы теперь преспокойно пишем «Ксеркс» и «Ксантиппа», соединяя вместе звуки «к» и «с»; не видим мы ничего страшного в том, что «псалом» и «псарня» стали писаться одинаково: ведь произносятся-то они совершенно идентично, и изображать их по-разному на письме было бы своеобразным орфографическим лицемерием.

Взгляните, пожалуй, еще раз на таблицу «Буквы греческого алфавита и старославянской азбуки». Она выглядит чрезвычайно стройной вначале и несколько взъерошенной к концу.

Удивляться нечему: первые двадцать – двадцать пять пар букв греческих и славянских выказывают почти полный параллелизм двух алфавитов. А вот дальше начинается разнобой, и если в греческой азбуке на последнем месте всегда красовалась «омега» («Аз есмь альфа и омега, первый и последний, начало и конец», – грозно определял себя суровый бог «Апокалипсиса»), то в славянской азбуке она в разное время попадала на разные места. Название она получила почетное – «он великой» (то есть «о большое»), но читатель ее мало знал. «Сорок вторая буква» нередко попадала и на другие места, и последней уже достаточно давно в русской азбучной практике стала «ижица».

Наши предки греческое «от альфы до омеги» заменили выражением «от аза до ижицы», а не до «она великого». «Ижица» означала у них последний предел, абсолютный конец. И малолеток пугали ею: «Фита да ижица, что-то к чему-то ближится!» Говаривали и менее таинственно: «Лоза к телу!»

«Ижица»? Что за «ижица»? Почему именно «ижица»? Вроде синица, курица, девица – что-то уменьшительное? А очень просто: буква И называлась «иже», а V, которая произносилась точно так же – «и», но встречалась крайне редко, и получила название «ижица» – как бы «ишка», «маленькое и».

Ранжир букв в нашей славяно-греческой таблице смешался. Но нетрудно усмотреть, что десятка полтора славянских знаков нельзя связать ни с каким греческим прототипом.

Прежде всего Ш. Греки не знали звука «ш», не умели произносить его и отказались заимствовать у своих учителей их букву «шин». Судя по всему (и это лишнее доказательство того, что изобретатели славянской азбуки были широко образованными людьми), знак для славянского «ш» был выработан непосредственно из финикийского «шина».

Но вслед за Ш шли буквы столь же специально славянские (не греческие) – Ц, Ч, Щ и еще целый ряд букв, не только отсутствовавших в греческом языке, но неизвестных и нам, ближайшим родственникам и потомкам древних славян.

Я говорю сейчас о буквах, которые в наше время не соответствуют никаким звукам, которые являются чистыми знаками, предназначенными выражать только какие-то дополнительные свойства и качества других букв. Это так называемые «ер» – «твердый знак» и «ерь» – «мягкий знак».

Было время, за каждым из них стоял свой собственный, хотя и не совсем «полноценный», «неполного образования» звук; затем они перестали соответствовать друг другу и быть «буквами» в прямом смысле слова.

Далее вы можете увидеть несколько обозначений, изображающих «йотированные гласные звуки». Среди них вы заметите понятные каждому сочетания с хорошо нам известными буквами А, У, Е и еще два, вторые элементы которых вам почти наверняка малознакомы.

Придется, оставив «йотацию» в стороне, поговорить об этих двух таинственных литерах.

Тот, кто изучал французский язык или знаком с польским, знает, что в языках этих встречаются «носовые звуки». Французская азбука не имеет для них каких-либо особых знаков. Носовые звуки «а», «о», «е» французы обозначают буквосочетаниями

AŇ, EŇ, OŇ, IŇ.

Поляки прибегают в этих случаях к так называемым «диакритическим» значкам, «лапкам», которые они «подцепляют» к соответствующим буквам

ą, ę.

В старославянской же азбуке для носовых звуков «о» и «е» были созданы самостоятельные буквы, названные «юсами».

В древнейшую эпоху славянской письменности такие носовые звуки, несомненно, существовали. Существовали и их «йотированные» варианты, для выражения которых на письме были придуманы своеобразные «лигатуры», нечто вроде «монограмм», составленных из знака для йота и знака для носового гласного:

К тому времени, когда славянское письмо было с Балканского полуострова перенесено на Русь, в русском языке носовые гласные уже исчезли. Но в порядке благоговейного отношения к азбуке и начертанному ею священному писанию наши предки-грамотеи бережно сохранили их знаки в своем письме. Однако «юс большой» сначала стал выговариваться как «у», а после XII века был и вообще позабыт; «юс малый» же начал произноситься так же, как «а» после мягких согласных.

Именно из очертаний этой причудливой по написанию буквы, упростив их слегка, и создали в XVIII веке нашу нынешнюю букву Я. Впрочем, вероятно, что при выработке ее внешнего вида был принят в расчет и облик латинской прописной буквы R. Вглядитесь: наше Я можно определить как латинское «эр оборотное».

А сохранились в каких-либо современных славянских языках поныне носовые звуки? Да, сохранились: в польском и кашубском. Но и там они давно уже изображаются без посредства «юсов»; оба эти народа давно перешли на латиницу.

Та азбука, которая родилась из так называемого «уставного греческого письма», уже очень давно носит название «кириллицы».

Она приходится дочерью письменности византийских греков и внучкой системам письма Передней Азии.

Временем ее возникновения на Балканском полуострове считается IX век нашей эры. Там, в Балканских странах, найдены кириллические надписи, датируемые 893, 943, 949 и 993-м годами. Первой же рукописной датированной книгой кириллического письма считается новгородское Остромирово евангелие (1056 – 1057).

Подумаешь – и поразишься той быстроте, с которой распространилось вновь изобретенное письмо по тогдашнему лишенному путей сообщения и связей, неторопливому Древнему миру. Конец IX века – первые робкие надписи на крайнем юге Восточной Европы; середина XI столетия – великолепный образец этой же письменности за тысячи верст оттуда, за горами, лесами, в далеком Новгороде.

Когда современный начинающий исследователь сталкивается со сведениями, содержащимися в очень древних источниках, его отношение к ним обычно проходит три стадии-ступени. Первая – радостное и наивное доверие. Вторая – суровая подозрительность, сомнения и скепсис, граничащие с полным отрицанием. Третья – возвращение к сознанию, что древние очень редко лгали, занося «на скрижали истории» сведения о тех или других фактах их современности и недавнего для них прошлого.

Рассказы Гомера о Троянской войне долго считали собранием фантастических басен, не содержащих в себе никакой исторической правды. Шлиман начал, его последователи окончательно доказали, что большинстве сведений, содержащихся в «Илиаде» (не говоря, разумеется, о сообщениях из интимной жизни олимпийских богов и богинь), основано на действительных событиях. Даже имена греческих и троянских вождей в значительной мере подтвердились. Даже их могилы были найдены.

Недавние находки древних рукописей у берегов Мертвого моря – Кумранские находки – также показали всему миру, что Библия – далеко не только свод фантастических мифов и легенд, как еще недавно казалось многим, но и заслуживающий внимания серьезный источник по истории небольшого азиатского народа. Само собой, к правде там тоже было добавлено немало вымысла, но каждый, кому приходилось заниматься фактами новой истории, хотя бы XIX века, знает, что и ее приходится тщательно очищать от фантазии и лжи. И тут их не занимать стать…

В древности распространить какое-либо известие было делом сложным, трудоемким. Еще сложнее было записать что-либо для потомков. Мы с вами берем в руки по листку бумаги и по карандашу и преспокойно садимся к столу играть в «чепуху» или в «буриме». А три-четыре тысячелетия тому назад, да и еще ближе к нам, чтобы написать «чепуху», нужно было ученейшему мужу (неученые писать не умели) либо долгие месяцы долбить зубилом неподатливый камень, либо обжигать глиняные таблички, либо обрабатывать кожу или стебли папируса… Нет, мало кому могло в ту далекую пору прийти в голову использовать искусство письма, чтобы соврать, чтобы просто пошутить.

Вот почему я и думаю, что из ряда гипотез по поводу того, кто именно был автором кириллицы, кто глаголицы, мы с вами остановимся на самом древнем свидетельстве. Согласно сообщению современников кириллица получила свое имя потому, что ее создал Кирилл, солунский ученый, просветитель балканского и чехоморавского славянства. Ведь никто не мог помешать тогдашним осведомленным людям наименовать кириллицей глаголицу. Поверим же им; тем более что в существе нашей книги это решительно ничего не меняет.

Для нас может быть любопытно, но не столь уж существенно, кто первый сказал «э!» при создании славянской азбуки. Великое «э!» это было так или иначе сказано в IX веке, а за X век оно разнеслось по самым дальним краям славянского мира и навсегда вошло в историю той его части, к которой принадлежим мы; вошло в виде определенной системы алфавита, нареченной «кириллицей».

****

Соперница кириллицы глаголица, несмотря на известные достоинства свои, осталась памятником глубокой древности. Поглядите на табличку глаголических знаков, и, вероятно, вы подумаете то же, что думают многие ученые: перед нами или более древний, архаический, либо же нарочито осложненный, как бы предназначенный скрывать тайну написанного больше, чем рассказывать о его содержании, вид славянского письма.

Трудно счесть глаголицу более древней: ее памятники «моложе» самых старых кириллических памятников. А вот допустить, что она «тайнопись», есть причины: шире всего глаголица применялась на западе славянского мира, где папское христианство свирепо боролось «восточным», и хранить свою веру тому, кто прилежал не папе, а византийским патриархам, приходилось в секрете.

Впрочем, и «за» и «против» такого прочтения начальной истории славянского письма подано столько голосов, что разбираться в их переплетениях мы не станем, а предоставив вам «на погляд» ознакомиться со странными начертаниями глаголицы, оставим ее в стороне (см. след. стр.).

Имена кириллических букв – те, которые зазубривал маленький Алеша Пешков в Нижнем Новгороде, для современного читателя могут показаться «немыми». Некоторые из них, правда, звучат как наши современные слова – «добро», «земля», «люди». Другие – «зело», «рцы», «ук» – представляются малопонятными. Поэтому вот вам еще один их перечень с примерными переводами на язык XX века.

A3 –личное местоимение первого лица единственного числа.

БУКИ – буква. Слов с такой непривычной для нас формой именительного падежа единственного числа было немало: «кры» – кровь, «бры» – бровь, «любы» – любовь.

ВЕДИ – форма от глагола «ведети» – знать.

ГЛАГОЛЬ – форма от глагола «глаголати» – говорить.

ДОБРО – значение ясно.

ЕСТЬ – третье лицо единственного числа настоящего времени от глагола «быть».

ЖИВЕТЕ – второе лицо множественного числа настоящего времени от глагола «жить».

ЗЕЛО – наречие со значением «весьма», «сильно», «очень».

ИЖЕ (И ВОСЬМЕРИЧНОЕ) – местоимение со значением «тот», «который». В церковнославянском языке союз «что». «Восьмеричной» эта буква называлась потому, что имела числовое значение цифры 8. В связи с названием «иже» вспоминается острота Пушкина-лицеиста: «Блажен иже сидит к каше ближе».

И (И ДЕСЯТЕРИЧНОЕ) – называлось так по своему числовому значению – 10. Любопытно, что знаком для числа 9 в кириллице, как в греческой азбуке, осталась «фита», помещавшаяся у нас в алфавите предпоследней.

КАКО – вопросительное наречие «как». «Како-он – кон, буки-ерык – бык, глаголь-аз – глаз» – дразнилка, показывающая неуменье правильно читать по складам.

ЛЮДИ – значение не требует разъяснений. «Кабы не буки-еры, да не люди-аз-ла, далеко бы увезла» – пословица о чем-либо немыслимом, неосуществимом.

МЫСЛЕТЕ – форма от глагола «мыслити». В языке по форме буквы слово это получило смысл «неверная походка выпившего человека».

НАШ – притяжательное местоимение.

ОН – личное местоимение третьего лица единственного числа.

РЦЫ – форма от глагола «речи», говорить. Любопытно, что до самых последних времен на флоте флажок с белой внутренней и двумя голубыми наружными полосами, означавший во флажной азбуке букву Р и сигнал «дежурное судно», а нарукавная повязка таких же цветов – «дежурный», именовались со времен петровского морского устава «рцы».

СЛОВО – значение сомнений не вызывает.

ТВЕРДО — также не требует комментариев.

УК – по-старославянски – учение.

ФЕРТ – этимология этого названия буквы учеными достоверно не выяснена. От очертания знака пошло выражение «стоять фертом», то есть «руки в боки».

ХЕР – считается, что это сокращение слова «херувим», наименование одного из чинов ангельских. Так как буква «крестообразна», развилось значение глагола «похерить» – крестообразно зачеркнуть, упразднить, уничтожить.

ОН ВЕЛИКИЙ – греческая омега, получившая у нас название по букве «он».

ЦЫ – название звукоподражательное.

ЧЕРВЬ – в старославянском и древнерусском языках слово «червь» значило «красная краска», а не только «червяк». Название букве присвоено акрофоническое – слово «червь» начиналось именно с «ч».

ША, ЩА – обе буквы названы уже по знакомому нам принципу: сам означаемый буквой звук плюс какой-либо гласный звук перед ним и после него. Мы и сейчас зовем Соединенные Штаты Америки «эС-Ша-А», (Конечно не «Сы-Шы-А»!)

ЕРЫ – название этой буквы составное – «ер» плюс «и» являлось как бы «описанием» ее формы. Мы давно уже переименовали ее в «ы». Видя наше нынешнее измененное написание Ы, предки, несомненно, назвали бы букву «ери», так как мы заменили в ее элементах «ер» («твердый знак») на «ерь» – «знак мягкий». В кириллице же она состояла именно из «ера» и «и десятеричного».

ЕР, ЕРЬ – условные наименования букв, которые перестали выражать звуки неполного образования и стали просто «знаками».

ЯТЬ – полагают, что название буквы «ять» может быть связано с «ядь» – еда, пища.

Ю, Я – эти буквы назывались согласно своему звучанию: «йу», «йа», так же как буква «йе», означающая«йотированное э».

ЮС – происхождение названия неясно. Пытались выводить его из слова «ус», которое в староболгарском языке звучало с носовым звуком вначале, или из слова «юсеница» – гусеница. Объяснения не представляются бесспорными.

ФИТА – в этом виде перешло на Русь название греческой буквы Θ, называвшейся там в разное время то «тэта», то «фита» и соответственно означавшей либо звук, близкий к «ф», либо же звук, который теперь западные алфавиты передают буквами ТН. Мы его слышим близким к нашему «т». Славяне приняли «фиту» в то время, когда она читалась как «ф». Именно поэтому, например, слово «библиотека» мы до XVIII века писали «вивлиофика».

ИЖИЦА – греческий «ипсилон», который передавал звук, как бы стоявший между нашими «и» и «ю» в фамилии «Гюго». По-разному передавали первоначально этот звук, подражая грекам, и славяне. Так, греческое имя «Кириллос», уменьшительное от «Кюрос» – господин, обычно передавалось как «Кирилл», но было возможно и произношение «Курилл». В былинах «Кюрилл» переделалось в «Чюрило». На западе Украины было до недавнего времени местечко «Куриловцы» – потомки «Курила».