История евразийского движения

Евразийское движение – течение русской школы геополитики, рассматривающее Россию как особый этнографический и культурный мир, занимающий средин­ное пространство Европы и Азии. Его центральной задачей было отстаивание самобытных основ российской истории и культуры, разработка новых взглядов на русскую и мировую историю.

Евразийское движение возникло в среде русской послеоктябрь­ской эмиграции в начале 20-х годов. Период его становления и распространения охватывает 1921–1926 гг. Оно зароди­лось в Софии, вскоре его центр переместился в Прагу и затем в Берлин.

Основателями евразийского движения были лингвист и филолог Н.С. Трубецкой (1890–1938), географ и экономист П.Н. Савицкий (1895–1968), православный богослов Г.В. Флоровский (1893–1979) и искусствовед П.П. Сувчинский (1892–1985).

В 1921 г. в Софии вышел первый евразийский сборник “ Исход к Востоку. Предчувствия и свершения ”, а в 1922 г. – второй сборник “ На путях. Утверждения евразийцев ”. В них в сжатой форме излагались основные принципы нового движения. Евразийство сразу же привлекло к себе внимание нетрадиционным анализом традиционных проблем, дерзкими проектами преобразования существующего общественного строя России.

В евразийском движении на разных его этапах принимали уча­стие лучшие интеллектуальные силы русского зарубежья в лице философа Л.П. Карсавина (1882–1952), историка Г.В. Вернадского (1887–1973), правоведа Н.Н. Алексеева (1879–1964) и ряда других.

Расцвет движения связан с изданием “ Евразийского временни­ка ”, а позже, в 1926 г., – программного документа “ Евразийство. Опыт систематического изложения ”, большая часть которого написана П.Н. Савицким, бесспорным лидером и идеологом ев­разийства, основоположником русской геополитики как науки.

На втором этапе (1926–1929 гг.) центр движения перемеща­ется в Париж, где продолжают выходить “ Евразийские хроники ” и начинает издаваться газета “ Евразия ”. Издание газеты было организационным оформлением “левого” крыла движения.

Пражский центр евразийства, главным теоретиком которого был Л.П. Карсавин, ориентировался на идейно-политическое сближение и сотрудничество с советской властью. Н.С. Трубецкой и П. Н. Савицкий назвали это самоликвидаторством. В тридцатые годы евразийство как движение перестало существовать. Его идеи были возрождены в 60-х годах Л.Н. Гумилевым.

Наиболее ранние источники своих идей сами евразийцы от­носят к концу XV и началу XVI вв., периоду осознания русским народом его роли защитника Православия и наследника визан­тийской культуры. Таким источником, указываемым евразийца­ми, являются “ послания старца Филофея ”. Филофей был иноком Псковского Елизарова монастыря. Он считал, что после падения Константинополя в 1453 г. и крушения Византийской империи “Русь стала третьим Римом”. Она осталась единственной великой пра­вославной страной, хранительницей восточно-христианской тра­диции. Филофей писал: “Все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царст­ве нашего государя согласно пророческим книгам, и это – российское царство ибо два Рима пали, а третий стоит. А четвертому не бывать”.

Мессианская идея высокого исторического предназначения России, сформулированная Филофеем в XVI в., получила развитие в русском историософском мышлении XIX в., прежде всего в русле славянофильства (А. Хомяков, И. Киреевский, С. Аксаков и др.), оказавшем непосредственное влияние на формирование геополитических взглядов евразийцев. Славянофильство – идейное течение в России середины XIX в., противостоящее западничеству и обосновывающее самобытность развития России.

Евразийцы разделяли основную мысль славянофилов о само­бытности исторического пути России и ее культуры, неразрывно связанной с православием. Вслед за славянофилами они утвер­ждали, что культура России по системе своих духовных ценно­стей радикально отличается от западно-европейской.

Однако отношение евразийства к славянофильству нельзя сводить к простой преемственности идей. Основания этих идей у евразийцев и славянофилов носили принципиально разный характер. Евразийцы считали, что в общей постановке пробле­мы, связывая культуру с религией, а русскую культуру – с судь­бами православия, славянофилы были правы. Но, решая про­блему России и русской культуры, они пошли по ложному пути “романтической генеалогии”, обращаясь к славянству как к тому началу, которое определяет культурное своеобразие России. В связи с этим П. Н. Савицкий отмечает, что нет оснований гово­рить о славянском мире, как о культурном целом, а русскую культуру отождествлять со славянской. Культура России не яв­ляется ни чисто славянской, ни преимущественно славянской. Своеобразие русской культуры определяется сочетанием в ней европейских и азиатских элементов, что составляет ее сильную сторону. В этом плане культура России сопоставима с культурой Византии, которая, сочетая западные и восточные элементы, тоже обладала “евразийской” культурой. В отличие от славяно­филов евразийцы утверждали примат духовного, культурного родства и общности исторической судьбы над этнической общ­ностью.

Более близкими для евразийцев были идеи К.Н. Леонтьева, который сформулировал мысль о том, что славянство есть, а общеславянской культуры нет. К.Н. Леонтьев отошел от узкого этнокультурного национализма славянофилов и первым обра­тился к восточным корням русской культуры, отнеся ее к визан­тийскому типу. Идеи К.Н. Леонтьева об органической связи Православной церкви с русской культурой и государственностью нашли развитие во многих программных документах евразийцев, особенно в трудах Л. П. Карсавина.

Наиболее существенное влияние на становление евразийской концепции оказали идеи Н. Я. Данилевского. Выделение евра­зийцами особого типа “евразийской” культуры базировалось на его теории культурно-исторических типов, разработанной в тру­де “Россия и Европа”. Если сравнить работу Н.С. Трубецкого “Европа и человечество”, давшую интеллектуальный толчок евразийскому движению, с трудом Н.Я. Данилевского, то идейное влияние последнего на концептуальные построения евразийцев становится очевидным.

Н.Я. Данилевский сформулировал теорию культурно-истори­ческих типов как антитезу универсалистским концепциям исто­рии, которые носили ярко выраженный европоцентристский характер. В основе европоцентризма лежала рационалистическая теория прогресса с ее трактовкой истории как одномерного ли­нейного процесса. Европоцентризм выражался в отождествле­нии судеб человечества с судьбами западноевропейской цивили­зации. Главное возражение Н.Я. Данилевского против евроцентризма заключалось в том, что этот подход не давал объяснения ни истории России, ни истории народов Востока, превращая их в приложение к европейской истории.

Вместо моноцентризма европейской цивилизации Н.Я. Данилев­ский предложил концепцию полицентризма типов культур, вме­сто линейности – многовариантность развития. И для Н.Я. Дани­левского, и для евразийцев прогресс – это реализация разнообраз­ных возможностей, заложенных в различных культурах. Расхожде­ние во взглядах евразийцев и Н.Я. Данилевского проявлялось в том, что евразийцы относили Россию к особому типу евразий­ской культуры, а Н.Я. Данилевский – к славянскому культурно-историческому типу.

В евразийской концепции культуры углубляются и развиваются идеи, высказанные в теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского и теории органического развития К.Н. Леонтьева. В работах Н.С. Трубецкого культура определяется как “...исторически непрерывный продукт коллективного творчества про­шлых и современных поколений данной социальной среды”.

Вслед за Н.Я. Данилевским он не просто констатирует невоз­можность существования так называемой “общечеловеческой куль­туры”, отождествляемой с западно-европейской, но и дает строгое географо-этнологическое обоснование этому утверждению.

Культура, присущая той или иной социальной общности, ни­велирует индивидуальные различия между членами этой общно­сти, своеобразно их усредняет. Это усреднение должно происхо­дить на основе общих для всех членов данной среды потребно­стей. Люди, различаясь в своих духовных устремлениях, обуслов­ленных национально-культурными различиями, общи в своих ма­териальных потребностях. Примат материальных потребностей в унифицированной человеческой культуре неизбежен, вследствие чего наступит духовная примитивизация культуры.

Главный и основной грех западной культуры, претендующей на “общечеловечность”, евразийцы видели в ее стремлении ниве­лировать и упразднить все индивидуальные различия, ввести всю­ду единообразные формы быта и общественно-государственного устройства, основанные на рыночной экономике и либерально-демократических формах правления. Европеизация для неевро­пейских народов гибельна. Народы, приспосабливаясь к своему месторазвитию, формируют свои культуру и формы жизни. Ломая духовные устои жизни и культуры, европейская цивилизация производит небывалое опустошение в душах народов, делая их в отношении духовного творчества бесплодными, а в отношении нравственном – одичавшими.

“Общечеловеческая культура” достижима лишь при предель­ном упрощении национальных культур. Упрощение же системы ведет к ее гибели. Система, по определению К.Н. Леонтьева, предвосхитившего определение системы в общей теории систем,– это “ одинаковая в многообразии ” “ высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством ”.

Такими же системами, обладающими значительным числом элементов, являются национальные культуры. Из национальных культур составляется “радужная сеть, единая гармоническая в силу непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированности”.

На территории Евразии в ходе ее тысячелетней истории сфор­ мировалась многонародная нация, именуемая Н.С. Трубецким ев­разийской. Народы Евразии явились творцами особой культуры – евразийской, соизмеримой по своему мировому значению с культурами Запада и Востока, но имеющей свое значение. Куль­тура России – не славянская и не европейская, а евразийская: в нее вошли элементы культур Юга, Востока и Запада. Влияние Юга на Россию в лице Византии было основополагающим в X–XII вв. Влияние Востока в облике “ степной цивилизации ” с его духом государственности было особенно сильным с XII по XV вв. С XVI в. начинает сказываться влияние западноевропейской культуры, достигшее максимума в XVII–XIX вв. Но культуру России нельзя рассматривать как вторичную, поскольку она не сводится к суммированию или опосредованию западных и вос­точных тенденций. Культура России, определяемая формулой “ни Восток, ни Запад”, а “Евразия”, есть нечто третье, нечто са­мостоятельное и особое, что не имеет выражения ни в терминах Востока, ни в терминах Запада.

Форму организации мирового хозяйства евразийцы видели как систему автаркических, т. е. хозяйственно самодостаточных ми­ров, связанных с географическими особенностями их местораз­вития. Они утверждали, что хозяйственно-экономические про­цессы Евразии должны определяться ее объективными географическими условиями, ее континентальностью – это “особый внутренний мир”. Окраины России-Евразии обращены преиму­щественно к соучастию в океаническом хозяйстве.

По мнению евразийцев, единое мировое хозяйство создается как океаническое. Для континентальных стран при условии их интенсивного вхождения в мировой океанический обмен пер­спектива стать “задворками мирового хозяйства” становится осно­вополагающей реальностью, поскольку континентальные страны находятся в изначально невыгодных условиях в силу громадно­сти расстояний, отдаленности территорий от мирового океана. Значит надо создавать собственную автаркическую экономику.

Для России-Евразии важны также интересы окружающих ее континентальных стран, поскольку только в экономическом об­мене с ними она сможет преодолеть экономически невыгодные условия континентальности. Возможности противостояния Рос­сии-Евразии мировому океаническому хозяйству заложены в необходимом экономическом взаимодополнении и взаимотяго­тении пространственно соприкасающихся друг с другом конти­нентальных областей.

В трудах евразийцев мир Евразии рассматривался как единое геополитическое пространство, государственное объединение которого диктовалось географическими особенностями. Стано­вым хребтом ее истории выступала степная полоса в ее открытости. Степное пространство способствовало широким геополитическим комбинациям и взаимодействию народов, населявших Евразию. История оставила ей скифскую, гуннскую, монгольскую, русскую державы. Мир Евразии отличается своим постоянным стремлением к политическому объединению. П.Н. Савицкий справедливо кон­статирует, что “Евразий-ское месторазвитие” по основным свой­ствам своим приучает к общему делу”, к внутреннему единству народов, к политическому объединению.

Историческую задачу, поставленную самой природой Евра­зии, впервые выполнил Чингисхан, подчинивший себе все коче­вые племена евразийских степей и создавший мощное государ­ство с прочной военной организацией. В империи Чингисхана евразийский культурный мир впервые предстал как целое: “Монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя”.

Политическое единство Евразии проявляется не только в стремлении к государственному объединению, но и в особенно­стях ее политического устройства, обусловленных географией. Для Евразии всегда было характерно сочетание этатизма, т. е. принудительно-государственных начал социальной жизни, с ве­личайшей национальной и религиозной терпимостью. Евразий­ское государство, будь то империя монголов или Российская империя, всегда понимало себя как “ собор национальностей ” или “ собор вер”, его природе было чуждо стремление заставить какую-либо часть населения изменить веру или национальность. В этом – суть политики многонациональной империи. Отказ от терпимости свидетельствовал о внутреннем разложении власти.

Политическая власть в евразийских государствах была авто­ритарной. Сухопутное могущество континентальной Евразии могло быть обеспечено не либерально-демократическими фор­мами правления, характерными для торговой океанической ци­вилизации Запада, а авторитарной идеократией. Термином “ идеократия ” евразийцы обозначали все формы нелиберального правления, создающиеся в согласии с высшей организационной идеей и воплощающиеся в многообразных конкретно-исторических формах, таких, как самодержавная монархия, национальная дик­татура, партийная государственность советского типа и возмож­ных других.

Евразийцы критиковали традиционный взгляд на историю Рос­сии, согласно которому основа русского государства была зало­жена в Киевской Руси и позднейшее русское государство было ее продолжением. Общим между Киевской Русью и Россией, замечает Н.С. Трубецкой, является только название “Русь”, но с географической и хозяйственно-политической точек зрения это были разные государства, между которыми не существовало исторической преемственности.

Евразийцы единодушны в парадоксальном на первый взгляд вы­воде, согласно которому “без татарщины не было бы России”. Монголо-татарское иго они рассматривают как военно-политический союз Древней Руси с Великой Степью, объединенной в государ­стве татаро-монголов. Этот союз был выгоден для Руси и в во­енном, и в финансовом, но более всего в геополитическом от­ношении. “ Великое счастье Руси, что она досталась татарам, а никому другому”, – полагал Савицкий.

Монгольскими завоеваниями Русь была втянута в общий ход евразийских событий. Включение России в общегосударствен­ную систему монгольской монархии привело к усвоению не только техники государственности, но и самого духа государст­венности. Великая идея единого многонационального государст­ва пришла на смену удельно-вечевым понятиям государственно­сти Киевской Руси. Осваивая монгольскую идею государствен­ности, русская национальная мысль обратилась к духовно более близкой государственности Византии, где нашла образцы для обрусения и оправославления монгольских идей.

Евразийцы показывают, что если в духовном плане Русь бы­ла тесно связана с Византией, то для геополитического бытия Руси Византия выступала как посторонняя сфера. После мон­гольского завоевания Русь была полностью включена в геополи­тическую сферу монгольской державы. Поэтому евразийцы при­ходят к выводу, что в геополитическом плане уместно говорить не о византийском, а о монгольском наследстве: “ Россия – на­следница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии...”.

Вдохновляясь идеей единого государства, Великие князья Московские стали “собирателями земли русской”, а затем пере­шли к “собиранию земли татарской”. До XV в. русская история была историей одного из провинциальных углов евразийского мира и только после XV в. Россия стала играть общеевразий­скую роль. Процесс русской истории евразийцы определяют как процесс создания России-Евразии как целостного месторазвития, геополитический синтез Леса и Степи. Государственность России превосходила монгольскую, поскольку опиралась на проч­ное религиозно-бытовое основание, на взаимопроникновение пра­вославной веры и бытовой жизни, которое Н.С. Трубецкой называ­ет бытовым исповедничеством. Это основание русской государственности было разрушено, по его мнению, в эпоху реформ Петра I.

Государственность России, сложившаяся в результате Петров­ских реформ, определяется Н.С. Трубецким как “ антинациональная монархия ”. В этот период Россия изменила своему геополитиче­скому призванию и попыталась стать великой европейской дер­жавой, которой она в принципе не могла быть. Россия уклони­лась от предначертанного ей самой природой исторического пу­ти великой континентальной державы, “срединной земли”, и пошла по пути подражания политике европейских государств. Ради реализации европейских проектов Россия вела самоубийст­венные для нее войны на стороне естественных геополитических противников и против своих естественных геополитических со­юзников.

Оценивая последствия “европеизации” России, евразийцы заключают, что революция, положившая конец императорскому периоду в истории России, была исторической неизбежностью.

Мощное евразийское течение в геополитике питалось многими духовными истоками, берущими начало в лоне гуманитарных, естественных наук России. Об универсальности научных интере­сов Н.Я. Данилевского, оказавшего сильное влияние на форми­рование взглядов евразийцев, уже сказано выше.

Решающее значение на формирование геополитических идей оказала геогра­фия. Сочинения крупных русских ученых-географов А.И. Воейкова (1842–1916) “ Будет ли Тихий океан главным морским путем земного шара? ”, географа и демографа П.П. Семенова-Тян-ШанскогоЗначение России в колонизационном движении европейских народов ”, Л.И. Мечникова “ Цивилизация и великие реки. Географическая теория развития современных со­обществ ”, военного географа Д.А. Милютина и других ученых подготовили хорошую теоретико-методологическую базу для формирования отечественной геополитической школы. (1827–1914) “

Д.А. Милютин (1816–1912) – военный министр России (1861–1881), является основателем российской геополитической школы. Наиболее важным его трудом считается “Критическое исследование значения военной географии и военной статисти­ки” (1846). Это своего рода идеологическая, теоретическая предтеча геополитики. Под углом зрения основных принципов геополитики он рас­сматривал роль народонаселения, государствен­ного устройства в геополитических, геостратегических отноше­ниях.

Блестя­щий офицер (генерал в 40 лет), ученый с обширными позна­ниями, обладающий мощным аналитическим умом, в 1860 г. он назначается заместителем (товарищем) военного министра. Во­енное министерство, а в последние годы жизни Александра II, после отставки канцлера Горчакова в 1878 г., и министерство иностранных дел фактически возглавлял последний генерал-фельдмар­шал России Д.А. Милютин.

Он быстро определил геополитические приоритеты России. Основным ее противником назвал Британскую империю. Но предпринимать активные действия против Великобритании Ми­лютин считал преждевременным. Россия еще не залечила раны Крымской войны 1853–1856 гг. Для поддержания равновесия в Европе и на Ближнем Востоке, по его мнению, нужен был во­енно-поли­тический Союз России и Германии.

В Средней Азии Россия стремилась подчинить себе огромный Туркестанский край, где необходимо было ликвидировать феодаль­ную зависимость среднеазиатских городов от полудиких племен кочевников. По сути Милютин делал все для того, чтобы занять исходные позиции, с которых можно было бы угрожать Индии – основе могущества и ахиллесовой пяте Британской империи.

Сложны и противоречивы были и геополитические отноше­ния с Турцией. По плану военного министра турок нужно было изгнать из Европы и создать Балканскую конфедерацию под общим покровительством Европы. Проливы должны получить нейтральный статус.

Плоды политики (геополитики) военного министра Россия собрала уже в 1877–1878 гг. Русские войска тогда вели успешные военные действия против турок на Балканах, а английская эскадра смогла решиться только на ма­неврирование в проливе Дарданеллы. Британию больше беспо­коили казачьи полки, расквартированные в Мерве и Ташкенте и нацеленные на Индию. Таким образом, за 10-11 лет в Европе, на Балканах создалась совершенно иная геостратегическая и геополитическая ситуация. Все это стало возможным в силу ряда объективных условий и субъективных факторов. Одним из по­следних было практическое применение знаний по военной географии, в значительной степени разработанной Д.А. Милютиным.

Наиболее крупным представителем рус­ской геополитической школы по праву считается Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский, сын знаменитого путешественника, географа и демографа П.П. Семенова-Тян-Шанского. В очерке по по­литической географии “ О могущественном территориальном владении применительно к России ” (1915), он рассмотрел ряд вопросов, представляющих большой интерес и в конце XX в.

Так, были обстоятельно проанализированы проблемы первоначального ареала человечества, значение ледниковой эпо­хи для развития человека, три средиземноморских моря на зем­ле, три территориальные системы политического могущества – кольцеобразная, от моря до моря, и клочкообразная, и результа­ты их применения. Он выделял на земной поверхности обшир­ную зону между экватором и 45° северной широты, где распо­ложены три большие океанические бухты: Европейское Среди­земное море с Черным, Китайское (Южное и Восточное) море с Японским и Желтым, Карибское море с Мексиканским зали­вом. В этой зоне, по мнению В.П. Семенова-Тян-Шанского, сформи­ровались наиболее сильные цивилизации и религиозные системы. А господином мира, полагал он, будет тот, кто сможет вла­деть одновременно всеми тремя морями, или тремя “господами мира” будут те три нации, из которых каждая в отдельности за­владеет одним из этих морей.

Семенов-Тян-Шанский описывает три исторически сложив­шиеся системы геополитического контроля над пространством. Первая – кольцеобразная – появилась на Средиземноморье в незапамятные времена: сухопутные владения державы-метро­полии представляли собой кольцо, которое позволяло контроли­ровать внутреннее морское пространство. Замыкали в кольцо свои владения греки, карфагеняне, римляне, венецианцы, гену­эзцы. Их примеру следовали в XVII в. шведы, в XIX в. – Напо­леон. Эта идея реализуется сейчас блоком НАТО в Атлантике.

Вторая система – клочкообразная, или точечная, – приме­няется европейцами начиная с эпохи Великих географических открытий. Порты, пункты, военные базы построены по морям и океанам в стратегически важных географических точках плане­ты. Эту систему создавали португальцы, испанцы, голландцы, французы. Но наиболее преуспели в этом англичане, особенно в XIX в. Клочкообразную систему они дополнили важными эле­ментами государств-буферов. В XX в. с разной степенью эффек­тивности ее пытались реализовать СССР и США.

Третья система геополитического контроля – континенталь­ная. Таковой она является, если владения господствующей дер­жавы охватывают территорию “от моря до моря”. Наибольшего успеха в создании такой системы добились русские и американ­цы. Анализируя плюсы и минусы русской континентальной сис­темы, Семенов-Тян-Шанский отметил ее главный недостаток: растянутость территории, а также ее резкие перепады в степени освоения центра (он хорошо развит) и периферии (она значи­тельно уступает центру и напоминает сравнительно отсталую колонию).

Как полагал ученый, такую систему можно сохранить только в случае, если удастся “подтянуть” периферию по плотности на­селения, развитию инфраструктуры до уровня центра. Сделать это можно двумя способами: перенести центр в Екатеринбург или создать в азиатских владениях культурно-экономические “колонизационные базы” – анклавы ускоренного развития. Он полагал важным создать четыре такие базы: Урал, Алтай с гор­ной частью Енисейской губернии, Горный Туркестан с Семи­речьем, Кругобайкалье.

Размышляя о форме могущественного территориального вла­дения в России, В.П. Семенов-Тян-Шанский указывает на не­достаток системы от моря до моря, на необходимость приближе­ния государственного центра территории к ее географическому центру, отмечает неправильность разделения России на Евразий­скую и Азиатскую, подчеркивает роль культурно-экономических колонизационных баз для дальнейшего освоения территорий.

В сравнительно небольшой статье “ Географические сообра­жения о расселении человечества в Евразии и о прародине сла­вян ”, написанной в 1916 г., В.П. Семенов-Тян-Шанский под­черкивает, что между явлениями географии форм земной по­верхности и явлениями антропогеографии существует полная аналогия. Ученый говорит о двух основных видах освоения географи­ческих пространств: внедрении и завоевании. По этому поводу он пишет: “Внедрения и завоевания двигались всегда в стороны наименьше­го сопротивления, причем, если при завоевательном движении не слишком истощались внутренние силы народа-завоевателя, то обра­зовывалось долговечное и сильное государство с последующим мед­ленным внедрением его господствующего племени во все углы терри­тории; если же они при этом слишком истощались, то государство бы­стро распадалось, оставив лишь известный след на культуре абориге­нов тех территорий, которые оно занимало”.

Географическая среда, по его мнению, распределяла и разде­ляла народы на менее выносливые и более выносливые к при­родным невзгодам, делила их на ведущих оседлый и кочевой образ жизни.

Немалый вклад в развитие геополитических идей внес И.А. Ильин (1882–1954) – русский философ, геополитик, который считал, что Россия складывалась веками не как “механическая сумма территорий”, а как “органическое единство”, не подлежащее произвольному расчленению. Его взгляды перекликаются с “органической теорией” отца термина “геополитика” шведского ученого Р. Челлена. Как и последний, Ильин считал, что государство, страна с ее населением – “живой организм”.