Часть вторая. Зарубежный детектив

Профессор Хамберг оказался точно таким, как я его представлял: высокий,сутулый, по-стариковски изящный. Он еще издали помахал нам рукой. Лицо егобыло серьезно, и я понял, что, к сожалению, не ошибся. - Добрый день, Хью, - сказал Павел Дмитриевич. - Добрый день, Пол, - попробовал улыбнуться профессор Хамберт, ноулыбки не получилось. - Как долетели? - Отлично. Познакомьтесь с Юрием Черновым. - Очень рад, - пожал мою руку профессор. Кожа на его руке суха,морщиниста и прохладна. - Очень рад, - сказал я. Пока, к своему некоторому удивлению, я понимал, что говорит профессор. Павел Дмитриевич не спрашивает о Лине Каррадос, подумал я. Может быть,спросить мне? Я бросил быстрый взгляд на Петелина, но он незаметно покачалголовой. Мы прошли к нескольким металлическим кругам, похожим на аттракцион"колесо смеха". Но на колесе были не люди, а чемоданы. Хамберт спрашивалПавла Дмитриевича о ком-то, чьи имена были мне незнакомы, и я вдругподумал, что, может быть, все-таки ошибся и мисс Каррадос жива. Но я самне верил себе. Ее не было. Мы сняли с вращающихся колес смеха свои чемоданы, прошли таможенников ивышли на улицу. Здесь было теплее, чем в Москве, снега не было. Господи,вот я и в Шервуде, а где же желание прыгать теленком, что переполняло меняв Шереметьеве? Мы уложили чемоданы в багажник машины, профессор Хамберт сел за руль,повернул ключ и, прислушиваясь к бульканью двигателя, вдруг сказал: - Лина Каррадос умерла три часа назад в больнице. Ее машина вчеравзорвалась по неизвестной причине. - Мы знали об этом, - мягко сказал Павел Дмитриевич. То ли из-за его акцента, то ли потому, что по-английски он говорилмедленнее, чем по-русски, слова его прозвучали особенно кротко иучастливо. - Я так и подумал, что мистер Чернов может принять этот трагическийсигнал. Мистер Чернов - это я. Надо привыкать. Машина плавно набирала скорость. - Бедная девушка! - сказал Павел Дмитриевич. - Это несчастный случай? - Пока трудно сказать. - Старик, не оборачиваясь к нам, слегка пожалплечами, и пальто сзади сморщилось и стало похоже на его морщинистую шею.- Как будто она поехала вечером в Буэнас-Вистас на свидание со своиммолодым человеком, и по дороге машина взорвалась. Как, что, почему - поканикто не знает. Мне жаль и ее, жаль и того, что ваш приезд омрачен этимсобытием. Когда я узнал, что вы согласились приехать к нам, я сказалМарте: "Марта, приедет Пол, и все вокруг него завертится, как в вихре. Кактогда в Москве, когда он нас чуть не замучил своим гостеприимством и своейэнергией..." - Как поживает Марта? - О, она здорова, насколько можно быть здоровым в нашем возрасте. Изнаете, Пол, что она сказала? Она сказала, что приготовит в день вашегоприезда истинно русский обед для вас. И вот... - Профессор Хамбертзамолчал. Стекла были подняты, в салоне было тепло и тихо автомобильной тишиной.Эта тишина складывалась из множества звуков: ровного гудения двигателя,мягкого шипения теплого воздуха из печки, щелканья стеклоочистителей.Встречные машины проносились с мягким шелестом. Мы молчали. Я смотрел на спину Хамберта. Возраст профессора выдавалаего шея. Ему, наверное, действительно было много лет, потому что шея былапохожа на черепашью, только вылезала она не из панциря, а из темно-сероготяжелого пальто. - Вы простите меня, друзья, что я молчу, - вдруг сказал профессор, неотрывая взгляда от дороги. - Поверьте, я очень рад вашему приезду... Но яникак не могу прийти в себя. Лина Каррадос... - Я не мог, конечно,слышать, как профессор всхлипнул, но плечи его явственно вздрогнули. -Она... она стала мне за это время как... дочь. Вы же знаете, Пол, у меняникогда не было детей. И вдруг эта девочка... В ней было столько жизни,огня, озорства... Я ловил себя на том, что ждал с нетерпением каждой новойвстречи с ней. А Марта просто не отпускала ее от себя. "Миссис Хамберт, -начинала смеяться Лина, - я не могу относиться к вам хорошо". - "Почему?"- спрашивала Марта. "Потому что я влюблена в вашего мужа". - "Лина, ондаже не годится тебе в дедушки", - говорила Марта. "Ах, миссис Хамберт,для чего мне дедушка, - покатывалась со смеху Лина, - у меня есть полныйнабор дедушек. Мне нужен муж. У меня еще не было ни одного мужа. Отдайтемне его, а, миссис Хамберт?" И знаете что, Пол, она действительно любиламеня. Как дочь, конечно. Я видел это по ее глазам. - Профессор вздохнултяжко и безнадежно, и вздох его был слышен даже на фоне работающегомотора. Мы молчали. Что можно было сказать? Какими словами можно облегчитьболь, вызванную смертью близкого человека? - А где же сам Шервуд? - спросил я Павла Дмитриевича по-русски. -Неужели аэропорт так далеко от города? - Нет, мы едем не в Шервуд, а в Буэнас-Вистас. Это маленький городок неочень далеко от Шервуда. Хамберт сказал мне по телефону, что они вБуэнас-Вистас. - А скоро Буэнас-Вистас? - спросил я профессора Хамберта. Это был первый мой вопрос, заданный в Шервуде, и я тщательносконструировал его в уме, хорошо отрепетировал и только после этогопроизнес вслух. - Уже въезжаем, мистер Чернов. Мы ехали по улице моего сна. Та самая улица, я бы узнал ее средимиллиона улиц миллиона городов. - Можно попросить вас ехать чуточку медленнее? - попросил я. - О, конечно. А вот и банк. "Киферс банк". И так же, как и во сне, я различил слово"банк" и не мог различить буквы в первом слове. Если во сне я видел этотбанк глазами Лины, то зрение у нас, очевидно, было примерно одинаковое. Маленький, уютный городок. Длинная улица, застроенная небольшимидомами. Машина свернула на совсем узенькую боковую дорогу. - Линина машина взорвалась здесь недалеко. Не успела она выехать,бедняжка, из Лейквью, как произошел взрыв. А вот и Лейквью. Среди высоких сосен стоял красивый светлый двухэтажный дом, а вокругнего прятались в кустах несколько коттеджиков - совсем как какой-нибудьподмосковный дом отдыха. - Сейчас я покажу вам ваше жилище. Вот ваш домик. Машина остановилась на заасфальтированной площадке у входа в забавныймаленький коттедж трогательного старинного вида, если не считатьтелеантенну на крыше. Позади домика, за зубчатой темной бахромой кустов,рыбьей чешуей сверкнула полоска воды. Ну конечно, Лейквью. "Вид на озеро"в переводе на русский. Я выгрузил наши чемоданы, и мы вошли в дом. - Надеюсь, вам здесь будет удобно, - сказал профессор Хамберт. - Конечно же, о чем вы говорите, - пожал плечами Павел Дмитриевич,стремительно обегая две спаленки, небольшую гостиную с телевизором инарядную кухню. - Отдохните, а в восемь я зайду за вами, и мы пойдем пообедаем к нам.Это здесь же. Конечно, это будет совсем не тот обед, о котором мечталаМарта... О господи! - тяжко, по-коровьи, вздохнул профессор, вынул носовойплаток и промокнул глаза. - Простите меня, джентльмены. Он медленно согнулся, с трудом сел в машину и начал разворачиваться,чтобы отъехать от нашего домика. Он опустил стекло, сделал жалкую попыткуулыбнуться и крикнул дрожащим фальцетом: - До восьми! - Хорошо, Хью, мы будем ждать, - сказал Павел Дмитриевич. - Павел Дмитриевич, - сказал я, - я не хотел говорить вам раньше, новсе равно я должен. Я не слышу больше чужих мыслей. Я пробовал много раз.Это не вопрос - хуже или лучше, этого просто нет. Как будто и не былоникогда. - Милич, вы знаете, кто такой Хью Хамберт? - спросил капитан Трэгг ипосмотрел на лейтенанта, сидевшего в кресле и пытавшегося заклеитьтрещинку в сигарете. Он отрывал кусочек бумаги с голого края сигареты, слюнявил его иприлеплял к дырочке, но заплаты не держались, и у лейтенанта поэтому былонедовольное лицо. Он непонимающе посмотрел на капитана. - Послушайте, Милич, если бы вы даже решили штопать у меня в кабинетеноски, я бы все равно не мог прибавить вам зарплату. Бросьте сигарету иответьте на мой вопрос. - Хамберт? Знаменитый астроном и философ. - Прекрасно. Что значит - образованный человек... Ладно, ладно, неиспепеляйте меня взглядом. Я уже привык к вашим испепеляющим взглядам. - Скажите, почему вы саркастически настроены только утром? - спросиллейтенант Милич и с видимым сожалением достал новую сигарету. - Потому что с утра у меня ясная голова. Так вот, только что эту яснуюголову призвал к себе сам и приказал отправить в Лейквью, околоБуэнас-Вистас, нашего самого образованного и самого толковогосотрудника... - Когда мне ехать? - спросил лейтенант. - Как вы догадались? - В притворном изумлении капитан широко развелруками. - Дедукция. С одной стороны, вы позвали меня к себе. С другой - вамнужно послать в Буэнас-Вистас самого образованного и толкового сотрудника.Я знаю, что самый толковый и самый образованный инспектор в управлении -я. Эрго, как говорили древние римляне, мне нужно ехать в этот городишко. - Боже, боже, кто у меня работает! Какая сила ума, какая истиннохристианская скромность! - Что там такое? - Подробностей я не знаю, но как будто профессор Хамберт руководиткакой-то программой или проектом, который финансирует фонд Капра. Машинаодного из сотрудников взорвалась позавчера, а вчера этот сотрудник умер вбольнице. И вчера же вечером выяснилось, что исчезли все материалы,связанные с проектом. В довершение ко всему вчера же из Москвы прилетелидвое русских, которых Хамберт пригласил принять участие в ихисследованиях. Вы же знаете, мы сотрудничаем с ними во многих программах.Вот и все, что я знаю. - Мне ехать одному или вдвоем? - Безусловно одному. Мне сказали, что, хотя программа, строго говоря,не засекречена, ее вместе с тем... как бы выразиться... прячут от печати.Поэтому требуется крайняя осторожность. Начните с полиции Буэнас-Вистас. Ядумаю, хоть что-нибудь они вам сказать смогут. - А они не обидятся, что мы лезем в их епархию? - Нет. Они тоже звонили самому. Этот хитрый Брюнес заранее снимает ссебя ответственность. Поразительный у него нюх. Через два часа лейтенант Милич уже остановил машину у двухэтажногоздания полиции Буэнас-Вистас. Не успел он выключить зажигание, как кмашине подошел сизощекий высокий полицейский и спросил: - Лейтенант Милич? - Я. - Вас ждет мистер Брюнес. Капитан, наверное, прав, подумал лейтенант. Им здесь просто не терпитсяспихнуть с себя это дело. Ученые, русские, совместные исследования - пустьломает себе голову столичная полиция. А они по-прежнему смогут здесь тиходремать в своем городишке, воюя со старушками, которые сослепу ставятмашины в неположенном месте. Без лавровых венков, но и без терниев. - Спасибо, что приехали к нам так быстро! - Начальник полицииБуэнас-Вистас протянул Миличу руку. - Капитан Трэгг предупредил меня, чтоприедете именно вы, и у меня сразу отлегло от сердца. С лейтенантомМиличем я спокоен, сказал я себе... "Как льстит! - подумал лейтенант. - Прямо-таки с детским бесстыдством". - В самых общих чертах капитан Трэгг ознакомил меня с ситуацией. Кто увас занимался взрывом машины? - Поттер. Он вас встречал внизу. Человек с самым лучшим цветом лица вгороде. Сейчас я позову его, если хотите. - Пожалуйста. Входя, Поттер уже доставал из кармана записную книжку. Вид у него вотличие от Брюнеса был обиженный. Он-то считает, что разобрался бы во всеми сам, подумал Милич. - Поттер, это, как вы уже догадались, лейтенант Милич. Имя его выдолжны знать... ("Знаешь, что льстит, - подумал лейтенант, - но все равноприятно".) Сержант Поттер как раз занимался взрывом машины миссКаррадос... - Простите, - прервал его Милич, - как ее фамилия? - Каррадос. Два "р". Прошу вас, Поттер, введите нашего гостя в курсдела. - В десять десять восьмого декабря в полицию позвонил какой-то человек,который не назвал себя, и сообщил, что на шоссе, на самом съезде кЛейквью, взорвалась машина. Этот поворот находится в восьми милях от нас.Дежурный тут же отправил туда меня. Меня и "скорую помощь". Я как разработал позавчера. Я приехал на место в десять тридцать. Машинадействительно взорвалась. Это была "Вега-шесть", и поверьте, от нее малочто осталось. - Вы сфотографировали место взрыва? - спросил лейтенант, и по тому, скакой гордостью Поттер утвердительно кивнул, он понял, что полицияБуэнас-Вистас не слишком часто занимается фотографией. - Уже с места я вызвал по радиотелефону еще одну машину и попросилвзять фотоаппарат со вспышкой. Вот фото, я захватил их с собой. Лейтенант Милич взял три фотографии. Исковерканный, неузнаваемый кузов.Искореженный, скрученный металл. Типичная смерть века - в ржавом железе. - А хозяйка машины? - Когда я приехал, ее уже отправили в больницу. - Каким образом? - Когда стали останавливаться машины, привлеченные пламенем, кто-тозаметил молодую женщину, лежавшую неподалеку от места взрыва. Она былатяжело ранена. Некая мисс Ван Хойзен с помощью других уложила ее в своюмашину и привезла в Буэнас-Вистас в больницу. Так что "скорая помощь",которую прислал дежурный, оказалась ненужной. В больнице мисс Каррадосумерла на следующий день, так и не приходя в сознание. Внутренниекровоизлияния, ожоги, не говоря уж о переломах. - Вы осмотрели место взрыва? Поттер посмотрел на Милича с презрением: - Конечно. Мы не Шервуд, но... - Ладно, сержант. Если хотите дуться на меня, это ваше дело. Они изстолицы, а мы здесь... и так далее. Отговаривать вас не буду, потому чтоесли уж человек решает обижаться, он всегда найдет для этого повод. Поттер вдруг ухмыльнулся: - Насчет столичных - это вы точно сформулировали, но обижаться на вас яне буду. - Ну и отлично. - В десять часов вечера, конечно, темно, да и погода была позавчераужасающая. Шел дождь, ветер. Поэтому основной осмотр мест я произвел наследующий день рано утром. Прежде всего о месте взрыва. Машина ехала изЛейквью и взорвалась на самом повороте боковой дороги на шоссе. - Смогли вы установить характер взрыва? Сержант Поттер покачал головой: - Боюсь, что нет. У нас здесь специалистов по взрывам нет, а я ни ккакому твердому заключению прийти не мог. - А не твердому? - По-моему, взрыв был не случайный. - На основании чего вы так считаете? - Ну, прежде всего потому, что взрыв машины практически на ровномместе, без аварии, без столкновения - вещь очень редкая. Потом, когдавзрывается машина, на которой едет человек, работающий в секретномпроекте, да еще в день приезда русских... - Ну, коллега, это же не доказательства. Это скорее из областибеллетристики. - Как вы сказали? - Литературы. - А... Так я и говорю, что это не твердое заключение. И даже некосвенные доказательства. Общие, так сказать, рамки. - И все? - Нет. Я нашел одну почти целую металлическую линейку и кусок другой. - Линейки? - Угу. - Ну и что? - Мисс Каррадос ничего не чертила... - Но она же... - Нет, они мне объяснили в Лейквью, что она никакого отношения ктехнике не имела. Абсолютно никакого. А молодая девушка девятнадцати лет,не имеющая никакого отношения к технике, не возит обычно в машине двеметаллические линейки. Поттер торжествующе посмотрел на Милича, и тот усмехнулся. - Правильно, сержант, так их, столичных зазнаек. - Да я... - Не стесняйтесь, давите их. - Это еще не все, - театрально сказал Поттер, сделал для пущего эффектапаузу и добавил: - На конце одной из линеек, той, что почти целая, язаметил какую-то неровность. Это оказались следы припоя. - Значит, вы думаете, эти линейки были частями взрывного устройства? - Да, - гордо кивнул Поттер, и лейтенант, глядя на мясистое, красноелицо сержанта, подумал, что физиономиста из него не вышло и что Поттерумнее, чем ему показалось. - Наверное, вы правы, - задумчиво сказал Милич. - Действительно, естьтакая конструкция самодельных бомб для машин. К двум металлическимлинейкам припаивают проводки, ведущие к детонатору. Линейки друг от другаизолируют так, чтобы они лежали на каком-нибудь изоляторе, напримеррезине, одна над другой, наподобие крокодильей пасти. Концы пастивсовывают в пружины подвески машины. Как только машину слегка тряхнет,пружина сожмется, сожмет концы линеек, замкнув тем самым электрическуюцепь, - и пожалуйста, сержант Поттер начинает лазить по месту взрыва. Вымолодец, и я говорю это искренне. В красном лице сержанта появился кирпичный оттенок, и Милич понял, чтоего собеседник покраснел. - Я никогда с такими штуками не сталкивался, - сказал Поттер, - ночитал раз про это. Не помню точно, в какой книге, но помню, меня поразило,как все подробно там было описано. Как руководство "Сделай сам". - Руководство... гм... Пожалуй, единственное, чему людей не надо учить,- это преступлениям. И откуда только фантазия берется!.. - Это точно вы говорите... Я еще помню, что в книге подробноописывалось, куда какой проводок идет. Батарейка, детонатор, взрывноеустройство. И я часа два лазил по мокрой траве, в кустах. И нашелнесколько кусочков тонких проводков, которые в электропроводке машины неприменяются. Милич посмотрел на начальника полиции Буэнас-Вистас, который тихо сиделв кресле и глядел с отеческой гордостью на Поттера. - Мистер Брюнес, как бы вы реагировали, если б я попросил у вассержанта? Я бы на вашем месте не колебался. Если нам удастся чего-нибудьдобиться, - лавры пополам. По весу, по счету - как угодно. Половина -полиции Шервуда, половина - небольшой, но опытной и самоотверженнойполиции Буэнас-Вистас, мужественно стоящей на защите закона и порядка подруководством скромного своего начальника, всеми уважаемого мистераБрюнеса. Брюнес добродушно рассмеялся. Смех был искренний, и Милич решил, чтобольше всего, наверное, его рассмешили слова о скромном, всеми уважаемоммистере Брюнесе. - Вы как этот самый... - Змий-искуситель? - Точно. Ну, а если распутать ничего не удастся? Профессор Хамбертлетает высоко, туда начальники полиций маленьких городков не залетают,крылышки слабы. Что тогда, если профессор пожалуется? А я как раз вышел нафинишную прямую перед пенсией... - Я как раз к этому и шел. Если провал - виноват во всем лейтенантМилич. Вы не представляете, как эта идея понравится в Шервуде. - Что вы виноваты? - Угу. Я стольким людям наступал по глупости на мозоли... А теперь ужене могу отучиться. Плохая привычка - смотреть, как гримасничают владельцымозолей, когда ступаешь на них... На лице начальника полиции Буэнас-Вистас появился неподдельный ужас, иМилич подумал, что он-то уж наверняка никому ни на какие мозоли ненаступал и вообще, похоже, не вылезал из-за своего стола, в который давноврос. Он даже ничего не сказал по поводу мозолей. На финишной прямой передпенсией осторожность ценится превыше всего. Впрочем, такие люди, какБрюнес, всегда идут по прямой, избегая поворотов. - Так как, мистер Брюнес? - У нас мало людей, и я боюсь, что... - Профессор Хамберт, как вы выразились, летает высоко, и если бы емувдруг пришла в голову идея, что полиция Буэнас-Вистас не хочет оказатьпосильную помощь... На финишной прямой... Брюнес бросил быстрый взгляд на человека, сидевшего перед ним. Двадцатьили даже двадцать пять лет разницы. Один с самоуверенностью молодостишагает по мозолям ближних своих и гордится этим, другой видит лишьфинишную ленточку, такую желанную финишную ленточку. - Хорошо, - вздохнул он. - Поттер, вы будете работать с лейтенантомМиличем. И не вздумайте докладывать мне. Это дело Шервуда, а не наше, и япросто пытаюсь помочь. Понятно? - Вполне, сэр. - В таком случае, до свидания. Когда они вышли на улицу, Милич сказал: - Если не хотите, можете отказаться. Поттер только хмыкнул, но ничего не ответил. - Ладно. У вас тут есть гостиница? - Есть. Целых две. Мотель Лейквью, хотя никакого вида на озеро из негонет, и отель Лемана. - Какой из них лучше? Поттер пожал плечами: - Наверное, отель. - Хорошо. Я оставлю там вещи и свяжусь с профессором Хамбертом, а высъездите в больницу, узнайте у врачей и сестер, не говорила ли что-нибудьмисс Каррадос. - Она не приходила в сознание. - Я знаю. Но она могла бредить... что-нибудь. Не знаю, как вы, Поттер,а я вначале всякий раз твердо уверен, что ничего сделать не смогу. Людизадумали преступление, тщательно готовили его, умные люди, способные навсе, и я, Генри Милич, должен оказаться умнее их. А вы говорите, инспекторшервудской полиции... - Я вас понимаю, мистер Милич. - Давайте-ка перейдем на имена. Зовите меня Генри. По крайней мере, этокороче на два слога, чем мистер Милич. Хорошо? - Хорошо. А меня зовут Джим. - Прекрасно. Это-то мы, по крайней мере, выяснили без особыхтрудностей. Да, вот еще: посмотрите в больнице, оставила ли эта дама,которая привезла Каррадос в больницу, свой адрес. - Миссис ван Хойзен. - Тем более. Если найдете ее адрес, поговорите и с ней. - Хорошо. - Мне звоните в отель. Если меня не будет, портье скажет, где я. Дайтемне ваши координаты. - Вот, пожалуйста. - Поттер вынул из бумажника визитную карточку. - Если не ошибаюсь, я проезжал какой-то отель, когда ехал к вам. Это они есть? - Да, в полумиле отсюда. С левой стороны. - Мистер Милич, - сказал профессор Хамберт, растирая ладонью левуюруку, - прежде всего я хотел бы, чтобы вы уяснили себе характерисследований, которые мы вели здесь. Понимаете, эти исследования несовсем... гм... обычные, и я бы попросил вас соблюдать максимальнуюосторожность. Через несколько минут вы поймете, что я имею в виду. МиссКаррадос, которая вчера умерла в больнице, принимала сигналы внеземнойцивилизации. - Принимала или хотела принимать? - Мистер Милич, чтобы нам не тратить лишнего времени, давайтедоговоримся: я говорю именно то, что хочу сказать. И если я говорю"принимала сигналы внеземной цивилизации", я имею в виду именно этот факт. Профессор переменил руки и теперь растирал левой ладонью правую руку.Кожа на тыльной стороне рук была у профессора морщинистая, как кожаящерицы, и покрыта пятнами пигментации. "Я смотрю на кожу его рук потому,что мой мозг пытается выиграть время, чтобы поглотить сказанноепрофессором", - подумал лейтенант Милич. - Она... - Мисс Каррадос получала во сне сигналы в виде сновидений. Сомнений унас в этом нет никаких. Особенно когда мы узнали, что и у русских естьчеловек, который видит те же сны. "Спокойно, - сказал себе лейтенант Милич, - никаких эмоций. Ты ищейка,идущая по следу. Тебя не должно волновать, оставил ли следы банальный ворили маленький зеленый Человечек с летающего блюдца. Это тебя не касается". - Этот русский, Юрий Чернов, прилетел вчера вместе с руководителем ихпроекта академиком Петелиным. Я лично пригласил их. Они приглашали нас, ия бы с удовольствием поехал, но мисс Каррадос категорически отказалась. Унее тяжело больна мать. Практически она обречена... - Профессор медленно имашинально растирал ладонью сухую, морщинистую кожу, словно заряжал себястатическим электричеством. Он помолчал и продолжал: - Если бы я толькоуговорил ее... Девочка была бы жива... Пауза все растягивалась, становясь напряженнее и напряженнее, покаМилич не спросил: - Если не ошибаюсь, вы обратились в полицию из-за того, что у васпропали материалы? Профессор вздрогнул, поднял голову. - А? Да, совершенно верно. - И когда вы обнаружили пропажу? - Вчера вечером. Я встретил в Шервуде русских, привез их сюда, показалим их коттедж и договорился, что зайду за ними в восемь часов, чтобыпообедать у нас. Часов около семи я пошел в свой кабинет. Он находится вцентральном здании. Я открыл сейф - он был пуст. Все материалы лежали впортфеле: магнитные кассеты с записью рассказов мисс Каррадос,лабораторные исследования ее состояния во время сна - все результаты нашихисследований... Профессор замолчал и опустил голову. Старую седую голову на старойморщинистой шее. Поражения тяжелы вообще, а старикам вдвойне. Или втройне.Проигрыш, который уже не обыграешь, подумал Милич. - Но самое главное - Лина Каррадос. До момента, пока я не обнаружилпропажу материалов, я был уверен, что это несчастный случай. Но когда яувидел пустой сейф... - Боюсь, вы, скорее всего, правы, профессор, - сказал Милич. - Похоже,что это не простое совпадение. Сержант Поттер из местной полиции, которыйосматривал место взрыва, обнаружил кое-какие указания, что в машину былаподложена бомба. - Бомба? - Я говорю то, что имею в виду. Бом-ба. - Бомба - в машине Лины? - Да. - Но... - Что "но"? - Кому она могла мешать? Она была почти девочкой. Ей только исполнилосьдевятнадцать лет. Она не могла никому мешать. Кто мог захотеть убить ее? - Пока я не могу ответить на этот вопрос. - Убить Лину? Это просто не укладывается в сознании. Это какое-тонелепое заблуждение. Полиция ошибается. Ведь ошибается же полиция? Бываюттакие случаи? - Сколько угодно. Но не на этот раз. Скажите, профессор, кто знал, чтоона вечером поедет в Буэнас-Вистас? - Кто знал? - Профессор беспомощно пожал плечами. - Все, наверное. - Что значит - все? - Вся наша группа, девять человек. Не считая меня и моей жены. - Стало быть, одиннадцать человек? - Ну, может быть, еще Дик Колела. Он здесь нечто вроде сторожа. -Профессор на мгновение прикрыл глаза, проверяя себя, потом кивнул: - Да,двенадцать человек. - А молодой человек вашей сотрудницы? - Наверное, и он знал, раз она ехала к нему на свидание. - Вы его видели когда-нибудь? - Нет, ни разу, но Лина рассказывала о нем. Они познакомились где-то вгороде. Он печатник в типографии местной газетки. Сейчас я вспомню егоимя... Брюс... да, Брюс Тализ. Кажется, так. - И вы не представляете себе, кому нужна была смерть мисс Каррадос? - Абсолютно не представляю. Лина... Она была как птица, маленькая,веселая, бесхитростная птичка. Все улыбались, когда смотрели на нее. Когдаона появлялась в своих неизменных джинсах и короткой черной кофточке,которая то и дело задиралась и обнажала полоску загорелой кожи,встряхивала длинными, распущенными по плечам волосами и, сияя, начиналарассказывать нам какую-нибудь милую глупость, мы все расплывались вулыбках... Простите меня, мистер Милич, что я снова и снова с маниакальнойнастойчивостью повторяю одно и то же, но я ничего не могу поделать. Еслибы вы хоть раз видели Лину Каррадос, вы бы поняли меня... - Убивают не только старых и уродливых. Убивают тех, кто мешает. Чьеисчезновение выгодно. - Может быть. Наверное, вы правы. В этих вещах вы понимаете большеменя. И тем не менее мне вам просто нечего больше сказать. - А как относились члены вашей группы к работе, которую вы проводили? - О, с огромным энтузиазмом, разумеется. Вначале, пока у нас былисомнения, энтузиазм разделяли не все. Но когда сомнений не осталось, намивсеми овладела буквально лихорадка. Мы все отдавали себе отчет внеобыкновенной важности работы. Даже не просто важности. В историческойроли работы. Вы представляете, что это значит - впервые в историичеловечества установить контакт с иной цивилизацией? Пусть вначале дажеодносторонний. Разумеется, у нас были да и остаются некоторые опасения.Профессор Лернер, например... Это наш социолог. Он считает, что знакомствочеловечества с иной цивилизацией, стоящей на более высокой ступенькеразвития, может оказать отрицательное влияние на весь дальнейший ходистории. Я этой точки зрения не разделяю. Я считаю, что мы вообщепереоцениваем влияние идей на судьбы человечества... Но это другой вопрос. - Скажите, вы, случайно, не знаете, была мисс Каррадос застрахована? - Понятия не имею. - Вы можете мне сказать, ездила ли куда-нибудь Лина на своей машине вдень трагедии? Профессор Хамберт склонил голову набок и пожевал серую нижнюю губу. - Весь день она была здесь. И ночевала здесь. - Могу я спросить вас, профессор, уверены ли вы в этом? - Гм... В том, что восьмого она никуда не уезжала, - да. А ночью... Яспросил ее утром, как ей спалось... Я каждое утро задавал ей этотвопрос... - Профессор вздохнул медленно и печально. - А Лина рассмеялась исказала, что спала как убитая... Как убитая... Как убитая. Все это легкопроверить у сторожа. Ворота обычно закрыты, и, чтобы въехать или выехатьиз Лейквью, нужно, чтобы он открыл их. - Спасибо. Наверное, у сторожа я смогу узнать и о других. - Конечно. - Меня интересует, в частности, кто из сотрудников ночевал здесь в ночьс седьмого на восьмое. - Обычно почти все предпочитают ночевать здесь. Здесь так тихо... - Ну что ж, благодарю вас. Если вы дадите мне список ваших сотрудников,на сегодня достаточно. - Я приготовил список. Вот он. Сейчас все люди здесь, в Лейквью... Все,что я смогу сделать для вас, я сделаю. - Голос профессора стал хриплым, ноон не откашлялся. - Я многое отдал бы, чтобы узнать, кто подложил в Лининумашину бомбу. - Да, еще маленькая деталь, чуть не забыл. Вы мне сказали, что открылисейф, чтобы взять документы, и он был пуст. - Совершенно верно. - Никаких следов того, что его пытались взломать? - Нет. Сейф был в полном порядке. Я набрал комбинацию и открыл дверцу. - А кто знал эту комбинацию, кроме вас? - Кроме меня? Никто. Хотя простите, комбинацию знал еще один человек. - Кто же? - Лина. Теперь я вспоминаю. Да, конечно, она знала. Я стоял как-то усейфа, не то закрывая, не то открывая его... Пожалуй, закрывал, потому чтобыл уже вечер. Да, горел свет. Внезапно я услышал Линии смех. "МистерХамберт, поздравьте меня! Я только что открыла способ, как разбогатеть!" -"Какой же?" - спросил я. Наверное, я улыбался. Я всегда улыбался, когдаразговаривал с ней. Никогда нельзя было заранее знать, что она скажет. "Ястану медвежатницей". - "Что? Ты будешь охотиться на медведя?" - "Ах,профессор, профессор! - сказала она, подошла ко мне, взяла мою руку ипотерлась щекой о нее. - Какой вы необразованный! Медвежатник - этоспециалист по открыванию сейфов". - "Ты хочешь стать механиком?" - "Нет,вором. Воровкой. Представляете заголовок в газетах: "Величайшаямедвежатница всех времен и народов Лина Каррадос сегодня обчистила свойтысячный сейф". Каково?" - "И как же ты собираешься стать медвежатницей?"- спросил я. Когда я разговаривал с Линой, мне неважно было, о чем шларечь. Мне достаточно было смотреть на нее. Наверное, если бы мне было хотябы лет на тридцать меньше, я бы влюбился в нее. "Очень просто, - пропелаЛина, - вот вы сейчас набирали комбинацию девятнадцать - двадцать пять -пятьдесят девять. Правильно?" - "Конечно. Я ведь совсем забыл, что тычитаешь мысли", - сказал я. "То-то же, берегитесь!" - еще раз пропела Линаи выпорхнула из кабинета. - Профессор покачал головой, как бы прогоняявоспоминания. - Простите, я увлекся деталями. - Что вы, что вы! - сказал лейтенант Милич и подумал, что старику,наверное, не нужно было сбрасывать тридцать лет, чтобы полюбить эту Лину вопущенных на пупок джинсах и черной короткой кофточке. - И, кроме миссКаррадос, никто комбинации сейфа не знал? - Нет. Строго говоря, никакой особой уж необходимости в этом сейфе небыло. Никаких официальных секретных документов, никаких крупных сумм и такдалее. Просто в сейфе было удобнее хранить все материалы опытов, и, крометого, мы все твердо решили любыми способами предотвратить преждевременноеразглашение результатов. - Гм?.. Вы говорите, она читала мысли? Что это значит? В прямом смыслеэтого слова? - Видите ли, раньше у нее этого необыкновенного дара не было. Онаобрела эту способность уже после сновидений, о которых я вам уже говорил.Мы считали, что чтение мыслей безусловно связано с ее ролью реципиентакосмических сигналов. - И что же, она могла знать, о чем думают окружающие ее люди? - Да. Она просто читала их мысли, слышала. Правда, для этого ей нужнобыло сосредоточиться, нужно было захотеть. Только тогда она начиналаслышать чужие мысли. Я понимаю, как это все фантастично звучит. Мы самипрошли через стадию неверия, недоумения, нежелания поверить и наконецпринятия этого как факта, который существовал, но который мы не моглиобъяснить. Профессор Лернер первый предположил, что чтение мыслей -инструмент, при помощи которого внеземные корреспонденты Лины пыталисьпривлечь внимание к ее сновидениям. - Спасибо, профессор. Я должен хорошенько обдумать то, что вырассказали мне. - И я не сразу смог все это воспринять. Как до сих пор не могувоспринять, что завтра я не увижу Лину. Лейтенант встал и посмотрел на профессора. Высокий сутулый старик,погруженный в воспоминания. Лейтенант тихонько вышел из комнаты. Поттер уже ждал его в гостинице. Он сидел в холле и мирно дремал, держаперед собой газету. Но едва Милич толкнул вертящуюся стеклянную дверь, какон открыл глаза и встал. - Если не возражаете, пошли наверх ко мне в номер, - сказал лейтенант.- Я заметил, что преступления раскрываются преимущественно тогда, когдаснимаешь ботинки. - Может быть, мне лучше тогда все время бегать босиком? - ухмыльнулсяПоттер. Они поднялись в маленький номер, и Милич с наслаждением плюхнулся накровать. - Можете занять диван. Что успели? - Я разговаривал с сестрами и врачом. Она не приходила в сознание и небредила. Ни слова. - А эта добрая самаритянка? - Простите... - Ах, Джим, Джим, сразу видно, что вы из не очень религиозной семьи. Ав меня так матушка вгоняла священное писание, с таким пылом, что я иногдапо два дня сидеть не мог. Мать и бабушка. Бабушка и дедушка с отцовскойстороны родом из Загреба, тогда это была еще Австро-Венгрия... Да, такнашли вы женщину, которая привезла мисс Каррадос в больницу? - Да. Она оставила там свой адрес: Стипклиф. Я разговаривал с ней. - По телефону? - Нет, съездил туда. Это всего сорок миль. Милая старушка. Знаете,бывают такие чистые, уютные старушки с личиками, как печеные яблоки. Онаехала в Буэнас-Вистас к дочери. Увидела у шоссе на обочине пламя.Остановилась. Она говорит, что несколько машин уже стояло. Кто-то крикнул- кто именно, она не знает, - что на земле лежит раненый. Она предложила,что довезет его до больницы. Она говорит, что никогда в жизни не ехала стакой скоростью. Ей все казалось, что девушка вот-вот умрет. - И мисс Каррадос ничего не сказала? - Нет. Она только стонала. - Понятно. Послушайте, Джим, вернемся-ка к взрыву. Профессор Хамбертутверждает, что пропавшие из сейфа материалы лежали обычно в портфеле. Ненашли ли вы случайно чего-нибудь похожего на портфель? - Нашел. Не просто что-то похожее на портфель, а настоящий портфель. Ине очень обгорелый. Я так представляю себе, что взрывом его выбросило измашины. - А что было в нем? - Ничего. - Гм?.. Где сейчас портфель? - У меня. В управлении. - А остатки машины? - В полиции. Во дворе. - Ладно. Я позвоню в Шервуд и попрошу, чтобы прислали нашегопиротехника... - Кого? - Специалиста по взрывчатке и взрывам. А вы посмотрите портфель, нет лина нем отпечатков пальцев, хотя шансов, как вы сами понимаете, не слишкоммного. Если у человека хватает ума и знаний изготовить бомбу и взрывноеустройство, подложить ее в машину, а до этого открыть сейф, не повредивего, - этот человек не станет оставлять отпечатки пальцев. Но портфель дляочистки совести осмотрите, и завтра мы покажем его профессору. И завтра жеутром на всякий случай осмотрите сейф. А вдруг? Хотя я лично в чудеса неверю. Старик ничего существенного рассказать мне не мог. О чем бы он ниговорил, его тут же сносило к этой Лине Каррадос. О ней он рассказываетвсякие чудеса. Она и эти сны видела, она и мысли читала. - Мысли? - Мысли. - Чьи? - Любого, кто был рядом с ней. - Гм... Вот вам и мотив... - Не думаю. Ну, могла она, допустим, определить, что кто-то испытывалне слишком возвышенные чувства к ней, кто-то кого-то недолюбливал, кто-токого-то ревновал... Это еще не повод для убийства. - Но могла она узнать что-то важное? - Могла, конечно. И так или иначе мы должны найти, кому выгодна была еесмерть. - Лейтенант вздохнул. - Старику, конечно, нелегко. Уж очень он былк ней привязан... Простите, что я вас эксплуатирую, но постарайтесь найтисейчас по телефону Брюса Тализа. Он работает как будто печатником втипографии городской газеты. У вас одна газета? - Одна. "Буэнас-Вистас икзэминер". Была еще одна, да закрылась уже летпять назад. - Валяйте, Джим. Знаете, как мой шеф в Шервуде судит о работниках? Поумению обращаться с телефоном. Преступление раскрыть, говорит он, любойможет, а вот ты попробуй уговорить человека на другом конце провода,который тебя не знает и не видит, сделать что-то для тебя. Для этоготалант иметь нужно. Лейтенант Милич закрыл глаза. Всегда так. Хотя бы раз повезло. Хотя быраз из преступления торчала крепкая заметная ниточка, как из пакета состерильным бинтом. Чтобы можно было сразу потянуть ее и из пакета выпал быпреступник, держа в зубах заготовленное признание. А пока что стена. Контакт с инопланетянами. Тут с людьми контакта неустановишь, не то что с маленькими зелеными человечками. Стена, на которойпока даже трещин не видно. Разбегайся - и головой. Глядишь - появитсятрещина. В стене или голове. Но ты чувствуешь такую же панику каждый раз,подумал Милич. Верно, ответил он сам себе. Но на этот раз стена особая.Вещие сновидения и чтение мыслей. Философы и астрономы. Целая академия, иты должен распутать клубок. Неважно. В конце концов, убивают везде из-заодного и того же. Жадность, страх, ревность, зависть - везде одни и те жедвигатели полицейского прогресса. Милич знал, что на него накатывается волна раздражения. Надо только неторопиться. Подождать, пока она схлынет, и он перестанет жалеть себя изавидовать тем, чья жизнь в такие минуты казалась ему, в отличие от егожизни, полной, яркой, интересной. - Мистер Милич, что сказать этому Тализу? - Поттер прикрыл рукоймикрофон трубки. - Спросите, может ли он прийти сюда... ну, скажем, через полчаса. Чтобымы успели пожрать чего-нибудь. Джинсы, короткая черная кофточка и распущенные волосы. Это тебе неастрономия и философия. "Представляю, каково сейчас старику - потерятьтакую игрушку. Стоп, Милич, - сказал себе лейтенант. Мысленно он называлсебя всегда по фамилии. - Стоп. Это пошло. На уровне капитана Трэгга.Волна раздражения. Жалость к себе". Они едва успели поесть, как в дверь постучали. - Войдите! - крикнул Милич, и в комнату вошел высоченный, похожий наХриста парень. Вьющиеся слегка рыжеватые волосы спадали на плечи, борода была густая икороткая. Светло-голубые глаза смотрели спокойно, и в них не было нибеспокойства, ни любопытства. - Добрый вечер, - сказал Христос неожиданно высоким голосом. - Я БрюсТализ. - Добрый вечер. Я инспектор Милич. Мы бы хотели задать вам нескольковопросов. Вы знакомы с Линой Каррадос? - Да. - Вы знаете, что она погибла? - Да. - И вы знаете, как она погибла? - Да, я читал в газете. Лейтенант посмотрел на Тализа. Спокойные, терпеливые глаза. Чутьрасширенные зрачки. Крупные кисти рук, неподвижно лежащие набелесо-голубых джинсовых коленях. Только что у парня умерла девушка, а они рыжей бровью не ведет. - Вы долго встречались? - Нет, недели две. - Какие у вас были отношения? Христос медленно пожал плечами и посмотрел прямо в глаза Миличу: - Она нравилась мне. Я мечтал снять с нее груз. - Что? - Снять с нее груз. Так мы в Синтетической церкви называем приобщение кистинной вере. - А, вы принадлежите к Синтетической церкви? - спросил лейтенант иподумал, что он невнимателен. Он сразу должен был понять, что перед нимсинт. Хотя бы по глазам. Спокойствие, принесенное их снадобьем. Как оно уних называется? Ага, христин. - Да, - ответил парень. - И родители и я. Я надеялся, что помогу и Линеснять груз. - Вы давали ей христин? - Нет, мистер Милич. Вы не понимаете. Мы никого не обращаем в нашу верухристином. Христин для нас - как молитва. А у Лины не было веры. Я ейрассказывал о нашей церкви, как она снимает груз с души и сердца иприносит гармонию. - Она слушала? - Да, ей было интересно. Она не уставала расспрашивать меня о нашейвере. - В тот вечер, когда она погибла, у вас было назначено свидание? - Да, накануне мы договорились встретиться. - Накануне? Это седьмого декабря? - Верно. - В каком она была настроении? - В обычном. Посмотрит на меня, рассмеется и спросит: "Ну, Брюс,неужели ты всегда будешь таким серьезным?" - "Если не потеряю веру, -отвечал я ей. - Это ведь не серьезность, Лина. Это гармония". - "А чтотакое гармония?" - спрашивала она. "Ты этого не понимаешь, пока на тебегруз, - отвечал я ей. - Груз - это бремя эндокринного испытания,посланного нам небом. Бремя злых страстей. Сними груз - и ты воспрянешь. Ивместо груза почувствуешь гармонию". - Она говорила вам, что ее мать тяжело больна? - Да. Мы договаривались, что на следующей неделе съездим в Шервуд. Онаговорила, что мать страдает и ей нужна вера и помощь. - Вы знали, что делает Лина в Лейквью? - Нет, точно не знал. Она как-то сказала, что работает тамстенографисткой. - И вы не расспрашивали ее подробнее? - Нет, мы, синты, нелюбопытны. Излишняя, суетная информация делаетдостижение гармонии и удержание ее более трудным. - Спасибо, мистер Тализ. - Пожалуйста, - сказал молодой человек, вставая. Он достал из кармана металлическую коробочку с выдавленным на нейраспятием, сдвинул крышку, высыпал на ладонь два белых шарика, привычнымдвижением бросил их себе в рот и вышел из комнаты. - Ну, что вы думаете, Джим? Настоящий синт или играет? - Настоящий, - убежденно сказал Поттер. - Так не сыграешь. Да и зачем?Проверить - дело десяти секунд. - Поттер потянулся к телефону. Милич усмехнулся: - Я начинаю подумывать, чтобы представить вас своему шефу. Выхватаетесь за телефон, как киноковбои за пистолет, когда заходят всалун... Бог с ним, с этим парнем. Может быть, ее действительноинтересовала Синтетическая церковь, а может быть, она хотела сделатьчто-нибудь для умирающей матери. Во всяком случае, пока он для нас особогоинтереса не представляет... - Мистер Милич... - Генри... - Простите, никак не могу привыкнуть... Если Липа и ехала в город насвидание с этим синтом, это вовсе не исключает, что она могла захватитьпортфель с документами, чтобы передать кому-нибудь по пути. - И как же все материалы тогда исчезли из портфеля?Дематериализовались? - Простите... - Выскочили из портфеля? - Она могла вынуть материалы из портфеля до взрыва. - А зачем? Почему бы не передать иксу материалы вместе с портфелем?Представьте себе: вечер, темно, холодно, идет дождь. И нужно вытаскиватьиз портфеля все эти бумаги, пленки. Я просто не вижу в этом смысла.Впрочем, пока я ни в чем не вижу смысла. Нет, все это в высшей степенимало вероятно. Лина Каррадос выкрадывает материалы, чтобы передать ихкому-нибудь, а ей тем временем подсовывают в машину маленькуюаккуратненькую бомбочку. Не импонирует мне... - Простите, не понял. - Не впечатляет меня эта теория. - Значит, вы считаете, что материалы вытащила из сейфа не миссКаррадос? - Я ничего не считаю. Я ни в чем не уверен. Просто в голове у менякрутятся все эти чудеса: космические сновидения, самодельные бомбы,знаменитый влюбленный старик, голопузая юная красавица, чтение чужихмыслей, русские и все остальное. Разве это для такого человека, как я? Мнепо должности положено что-нибудь попроще. Муж раскраивает гаечным ключомчереп любимой супруге за то, что та не приготовила вовремя обед. Илинаоборот. Все ясно, понятно, четко, гармонично, современно. И ты начинаешьвибрировать в такт... - Простите, я как-то не совсем улавливаю... - Ладно. Не надо вибрировать. Я же говорю все это не потому, что хочувам что-то сказать. Я говорю потому, что сказать мне нечего. Вы замечалитакую корреляцию? - Извините... - Ах да, корреляция. Связь. Взаимозависимость. Чем меньше человек можетсказать ближнему, тем больше он тратит для этого слов. Вот что я хотелсказать. Сержант Поттер посмотрел на лейтенанта: - Никак не привыкну, как вы разговариваете... Но я понимаю, понимаю...Я сам, когда голова очень забита чем-то, становлюсь что немой. - Вы прекрасно все поняли. Правда, с другим знаком. Наоборот. Но это неимеет никакого значения... Значит, завтра вы проверите для очистки совестипортфель, также для очистки нашей полицейской совести посмотрите на сейф -а вдруг совестливый преступник оставил нам набор своих отпечатков? А яначну знакомиться с обитателями Лейквью. Профессор Лернер оказался маленьким человечком с огромной копнойседеющих волос и насмешливыми глазами. Он сидел в кресле, закинув ногу наногу, и курил. Несколько раз он забывал стряхнуть пепел, и Милич видел,как серенький столбик падал на мятый пиджак социолога. - Вы спрашиваете, лейтенант, могли бы у кого-нибудь быть мотивы дляубийства Лины Каррадос? Сколько угодно. Например, у меня. Мои коллеги, безсомнения, расскажут вам, что Абрахам Лернер не в слишком большом восторгеот идеи космического братания. - И это будет соответствовать истине? - О да, - тонко улыбнулся Лернер. - Разве могут уважаемые ученые муживозводить напраслину на коллегу? Меня действительно пугает мысль о том,что человечество могло бы познакомиться с какой-нибудь иной модельюразвития. - Почему? - Потому что цивилизация наша хрупка и ненадежна. Ни одно уважающеесебя страховое общество не возьмется застраховать ее хотя бы на полвека.Мы - странная и нелепая мутация. Разум, сознающий сам себя, - болезненныйуродливый нарост на теле органической жизни. Знаете, что лежит в основенеустойчивости общества? Абсурдное противоречие между разумом, сознанием,сознающим себя, и бренным телом, терзаемым страстями, болезнями иобреченным на скорую смерть. Разум противится мысли о смерти и создаетпирамиды и религию, философию и радиотелескопы, литературу и наследованиесостояний. "О боже правый и милосердный! - подумал лейтенант Милич. - При такомначале он заговорит меня насмерть! И я умру, так и не построив себепирамиду". - И вот нашему неустойчивому, жалкому в своих противоречиях обществуговорят: а вот смотрите, как живут другие. В гармонии и спокойствии.Забыв, что такое смерть и одиночество. А ведь именно это основные чертымира, который видела Лина Каррадос. И вы думаете, это видение вдохновитчеловечество? - Профессор Лернер торжествующе и насмешливо посмотрел налейтенанта. Лейтенант почувствовал, что как представитель человечества долженпопытаться защитить его. - Конечно. Если, как вы говорите, какая-то другая цивилизация можетжить в мире и согласии, достигнув бессмертия и избавившись от одиночества,разве эта мысль не придаст нам оптимизма? - Нет, мистер Милич, - радостно вскрикнул профессор Лернер, - непридаст! И знаете, почему? По принципу масштаба зависти. - Масштаб зависти? - Угу. Вы ведь не склонны завидовать какому-нибудь Гетти, который дажене знает точно, сколько у него миллиардов. Он слишком далек от вас. Онабстракция. Фикция. Математическая фикция. Столько-то нулей. А вот вашемуколлеге, у которого зажигалка со светочувствительным элементом, вызавидуете. Масштаб зависти соизмерим. - Я не совсем... - Сейчас, дорогой мой лейтенант, вы все поймете, Если бы Лина Каррадоспринимала сигналы с планеты, на которой у автомобилей по сравнению сземными усовершенствованные тормоза, или даже если бы автомобили тамлетали, все было бы прекрасно. Это та же зажигалка, о которой мы мечтаем.Но речь идет не об автомобильных тормозах. Речь идет о цивилизации, рядомс которой мы - катастрофически размножившиеся темные, глупые,эгоистические животные. Линина цивилизация не зовет нас вперед. Она лишнийраз наглядно показывает, кто мы и что мы. И от этого опускаются руки.Линины сны - это зеркало человечества. Только поглядев на ее планету, мывпервые увидели себя со стороны. Мы получили масштаб для сравнений. Исравнение не в нашу пользу. Заставьте человечество посмотреть в этокосмическое зеркало - и последние остатки воли к прогрессу, надежды напрогресс исчезнут. - Профессор вдруг засмеялся и поднял палец правой руки.- Не то чтобы потеря была велика, но все же, согласитесь, жалко. Выпонимаете меня? Лейтенант вздохнул. В этом и заключалось несчастье. Все они говорят такловко и так убедительно, что хочется верить каждому, если даже этот каждыйговорит нечто прямо противоположное тому, что говорили до него. - Да, но... - Никаких, к сожалению, "но"... - Я хотел сказать, что говорите вы очень убедительно, но я, знаете,привык ко всему относиться настороженно. Инстинкт полицейского. Тем более,что другие... - О да, - усмехнулся профессор Лернер. - В мире, в котором всестановится дороже и дороже, единственный товар, недостатка в котором незамечается, - это теория. Инфляция интеллекта. Ежегодные распродаживышедших из моды идей. Большой выбор слов. Наборы "Сделай сам". Философ запять минут. Мисс, эти идеи вам не к лицу. У вас овальное лицо, и мы можемпорекомендовать вам новые, только что полученные из-за границы идеи. "Наркоман, - подумал Милич. - Наркоман. Упивается словами, какнаркотиком". - Мы немножко отвлеклись, мистер Лернер, - сказал он. - Мы начали стого, что могло бы побудить кого-то убить Лину Каррадос. Вы сказали, чтомотив мог бы быть и у вас. - Совершенно верно. Я как раз и попытался объяснить вам этотфилософский мотив. Убивают даже тогда, когда появляется угроза кошельку,репутации или карьере, а здесь - угроза человечеству. - Значит, вы признаете, что могли бы подложить бомбу в машину миссКаррадос? - Безусловно. Насчет "мог бы", наверное, к сожалению, нет. А вот чтодолжен был бы - в этом у меня сомнений нет. "Прямо дымовая завеса из слов. Каракатица, окутывающая себя темнымоблачком, чтобы благополучно удрать. Ящерица, оставляющая хвост в зубахпреследователя". - Значит, вы все-таки не подложили бомбу? - Увы, нет. Я из породы говорунов. Когда легко говорить - трудноделать. А ведь у меня были прекрасные возможности. Я знал комбинацию отсейфа в кабинете Хамберта. - Что? - То, что вы слышите. Как-то, не очень давно, я проходил мимо кабинетаХамберта. Дверь в него была открыта. В двери стояла Лина и смеялась. Яостановился. Когда Лина Каррадос смеялась, пройти мимо нее былоневозможно. Поверьте мне. За шестьдесят четыре года жизни я слышал смехразных женщин. Даже над собой. Лина была рождена для смеха. Совершенноеприспособление для получения самого звонкого, самого веселого,мелодичного, пьянящего женского смеха. Она не могла не смеяться. У нееумирает мать в Шервуде, но и мать не могла заткнуть этот серебряныйфонтанчик... "Стоит им заговорить о Лине, как все они становятся поэтами", - подумалМилич. - Я остановился и услышал, как она говорит Хамберту, что станет... Какэто слово? Тот, кто взламывает сейфы? - Медвежатник? - Совершенно верно. Она смеялась и говорила, что станет медвежатницей,потому что читает мысли и может определить комбинацию, если замокнаборный. И назвала цифры. Я их и сейчас помню. Девятнадцать - двадцатьпять - пятьдесят девять. - Скажите пожалуйста, почему вы рассказали мне об этом случае? Вы ведьмогли бы и не рассказывать. Видел вас кто-нибудь тогда у кабинетаХамберта? - Нет. Ни одна душа. - Зачем же вы мне рассказали? Допустим, о ваших взглядах на полезностьконтактов с внеземной цивилизацией мне могли бы рассказать ваши коллеги.Но то, что вы знали комбинацию сейфа? Профессор Лернер хохотнул. Смешок у него был такой же маленький истремительный, как он сам. - Вы думаете, я сам знаю как следует? Разве что начну объяснять вам ипойму. У меня слово предшествует мысли... "Это видно, - подумал Милич. - И ткет и ткет, прямо опутывает словеснойпаутиной". - Понимаете, чтобы высказывать немодные взгляды, нужно обладатьопределенным интеллектуальным мужеством. И я горжусь тем, что такоемужество, как мне кажется, у меня есть. К шестидесяти четырем годамостается, знаете, не так уж много вещей, которыми можно было бы гордиться.Скрыть что-то от вас... Гм... Я бы почувствовал к себе презрение. Человек,утаивающий что-то от полицейского офицера, уже тем самым зачисляет себя вразряд тех, кто имеет хоть какое-то отношение к преступлению. Апреступление мне всегда претит. Хотя бы потому, что всякое преступлениебанально. Я ясно выражаю свои мысли? - О, вполне. Если бы только все те, с кем нам приходится иметь дело,думали так же, как вы! Значит, будем пока исходить из того, что вы так ине собрались подложить бомбу в машину мисс Каррадос. - Пока? Пожалуйста, пусть будет пока. - Отлично. А что вы могли бы сказать мне о других? Могли быть мотивы удругих членов вашей группы? - Разумеется. Как только несколько цивилизованных существ оказываютсясвязаны общими интересами, у них тут же в изобилии появляются поводы дляненависти, зависти, страха, ревности и тому подобное. И стало быть, и дляпреступления. - Например? Можете вы быть конкретнее или вы признаете только крупныйшрифт? - Не понимаю, - нахмурил лоб профессор Лернер. - Слава богу, а то я один все время морщил лоб... Знаете, в учебникахпсихиатрии мелким шрифтом обычно набирают истории болезней для пояснениямысли автора. "Больная М.М., двадцати восьми лет, в детстве перенесла..."и так далее. - Понимаю. Это остроумно. Что ж, перейдем к мелкому шрифту. Начнем снашего ходячего памятника целой эпохи. - Вы имеете в виду профессора Хамберта? - Угу. Старик был явно влюблен в Лину. - Это при их-то разнице в возрасте? - Полноте, лейтенант. Шестьдесят лет - велика ли разница? - Профессорулыбнулся. - Он, разумеется, считает, что любит ее как дочь, но его женуэто не вводило в заблуждение. Вот вам мелкий шрифт для начала. ПрофессорХ.Х., восьмидесяти лет, влюбился в девушку девятнадцати лет. Понимая, чтоне может рассчитывать на взаимность, не сумев себя обманутьсамоувещеваниями, что испытывает лишь отцовские чувства, испытывая мукибессильной ревности к некоему молодому человеку, к которому ездит девушка,он убивает ее. А чтобы отвести от себя подозрения и создать видимостьнаучного преступления, прячет материалы исследований. Каково, а? Идемдалее. Супруга Х.Х., также терзаемая муками ревности и напичканнаядетективными и шпионскими историями с инструкциями по изготовлениюмаленьких аккуратных пластиковых бомбочек, взрывает машину соперницы. - А сейф? - Это уже детали. Это ваше дело. Я вам лишь подбрасываю идеи. Причемзаметьте: бесплатно. А бесплатно разрабатывать детали я не умею.Продолжать или вы устали уже от этого умственного жонглирования? - Нет, нет, мистер Лернер. Наоборот. - Отлично. Продолжаем. Мисс Валерия Басс. Это наша специалистка по сну.Ассистентка профессора Кулика, о котором мы еще поговорим. Незамужняя даматридцати с небольшим лет. Достаточно, чтобы потерять надежду статьнастоящим ученым, и недостаточно, чтобы обрести философское смирение.Достаточно, чтобы сменить по крайней мере двух мужей, и недостаточно,чтобы вцепиться в последнего. Рядом с Линой Каррадос кажется бледнойстарухой с синеватым прозрачным носом. Чем не мотив? - На этот раз я не аплодирую. - И правильно делаете. Ученым и артистам аплодировать не следует, онисразу же перестают двигаться вперед. Кто уйдет по доброй воле отсладостных звуков оваций? "О господи, я засыпаю! Еще немножко - и он усыпит меня этимнескончаемым потоком слов", - подумал лейтенант Милич. - Следующий абзац мелкого шрифта. Сам профессор Кулик. Гм... Что бы емупридумать? Взглядов у бедняги нет, не было и не будет. Любовь? Толькотрогательная в своей бескорыстности любовь к себе. А может быть, он тайныйбезумец, убийца-маньяк? - Слабо. - Увы, действительно слабовато. Что значит эгоист... Еще одинспециалист по сновидениям, профессор Лезе. Никак не может проститьродителям, что они родили его в Шервуде, а не в старой доброй Вене, гдедолжен рождаться каждый уважающий себя психоаналитик. Гм... Вполне могвзорвать машину, чтобы потом на досуге не спеша анализировать самого себя. - Психосамоанализ невозможен. - Это выдумка психоаналитиков, которые боятся лишиться куска хлеба. Ну,а если говорить серьезно, ему мотива я пока подобрать не могу. Зато ЧарльзМедина так и просится на скамью подсудимых. Молод, энергичен, мечтаетзанять уютную нишу, где наш Хью Хамберт спешно достраивает себе памятник. - Но разве он не участвует в работе группы? Он в списке, который мнедал мистер Хамберт. - О да, конечно. Но это группа Хамберта. Проект Хамберта. Хамберт выбилденьги у фонда Капра. Хамберт узнал о девчонке, которой снятся странныесны. А Чарльз Медина не из тех людей, которые согласны быть простосотрудниками. Если бы ему предложили участвовать в проекте, который долженсделать человечество счастливым, он бы прежде всего спросил, кто будетруководителем. И если не он - отказался бы. - Но он же согласился на этот раз. - Может быть, только для того, чтобы скомпрометировать великого старца. - Нельзя сказать, мистер Лернер, чтобы вы были особенно высокого мненияо ваших коллегах... - Ученые в целом, как группа, невозможны. А как индивидуумы невыносимы.Пожалуй, за исключением Иана Колби. Это наш теолог, моралист и местныйсвятой. - Какой у него мог быть мотив? - У него? Гм... Здесь даже моей фантазии не хватает. Кротчайшеесущество. Синт. Синт третьего ранга. Знаете, те, что носят на одеждежелтую нашивку. - Ага. А он подпадает под ваше определение ученых? - Пожалуй, нет. Он теолог. А это не наука. Религия - это мечта.Теология - поэзия. Он скорее поэт. Тихий, кроткий поэт, стремящийся кнедостижимому совершенству... - Так. Давайте подведем итоги... - Э, обождите еще. Я совершенно забыл нашего физиолога Эммери Бьюгла.Отличная кандидатура для роли убийцы. - Почему? - Твердо убежден, что все несчастья - от разрядки. Спорил с Хамбертомдо хрипоты, доказывал, что не следует проводить совместные исследования.Впрочем, он вам расскажет об этом сам. Его дважды просить не нужно, уверяювас. Знаете, эдакий биологический консерватор. Человек, которого корчит отновых идей. Вот, собственно говоря, и вся наша маленькая компания,которая, надо думать, скоро распадется. - Как скоро, кстати? - Пока еще ничего не решено. Хамберт, насколько я понимаю, хотел быпровести цикл исследований с русскими, но что-то у них не получается. - Что именно не получается? - Не знаю. Я практически не разговаривал с Хамбертом с моментаубийства. - Ну что ж, благодарю вас, мистер Лернер. Мне было очень приятнобеседовать с вами, хотя, конечно, я бы предпочел, чтобы вы сразупризнались или хотя бы точно назвали убийцу. - Увы... - А вы кому-нибудь рассказывали о номере комбинации? - Замка сейфа? - Угу. - Нет. - Жаль. Был бы еще один, про которого можно было бы сказать: подозрениепало... - Еще один? - Ну конечно. Один уже есть. - Кто же это? - Вы, разумеется. Абрахам Лернер рассмеялся, но смех получился искусственным. - Вы так убедительно изложили мне свои мотивы, что просто было быгрехом не числить вас в фаворитах... И последний вопрос: в ночь с седьмогона восьмое вы были здесь, в Лейквью? - Да. Я здесь почти все время. Изумительное место: тишина, покой,воздух божественный. - А точнее? Вы ведь в коттедже живете один? - Вы об алиби? - Приблизительно. - И в помине нет, - весело сказал профессор. - Весь вечер работал надрукописью, потом посмотрел какую-то глупость по телевизору, почитал вкровати и уснул. Никто и ничто поручиться за меня не может. - Спасибо, мистер Лернер, вы мне очень помогли. - Пожалуйста, пожалуйста, - ухмыльнулся ученый, - рад помочь нашейдостославной полиции. - Он стряхнул пепел с пиджака и встал. Вторую ночь я просыпаюсь в невыразимой печали. Я просыпаюсь рано, когдаза окном висит плотная бархатная темнота. Здесь, в Лейквью, тишинанеобыкновенная. Я лежу с открытыми глазами и слушаю монотонный стук дождяо крышу. Иногда в стук вплетается разбойничий посвист ветра. Под одеяломтепло, но я всем своим нутром чувствую и холодный, бесконечный дождь иледяной ветер. Вернее, не чувствую. Просто мне легко представить себе, чтопроисходит на улице, потому что душевное мое состояние созвучно погоде. Нооно не вызвано погодой. И даже не гибелью Лины Каррадос, хотя мне до слезжалко ее, жалко всего, о чем мы так и не поговорили. Потому что только мыдвое могли понять друг друга. Я печалюсь оттого, что вот уже вторую ночь подряд не вижу янтарныхснов. Я не вижу больше братьев У, не слышу мелодии поющих холмов, нескольжу в воздухе по крутым невидимым горкам силовых полей, не спешу наЗов, не Завершаю с братьями Узора. И мир сразу потерял для меня золотой отблеск праздничности, канунаторжества, к которому я так привык. Хотя это не так. К праздникупривыкнуть нельзя. Праздник, к которому привыкаешь, - уже не праздник. Асны оставались для меня праздником. Может быть, если бы это была только моя потеря, я бы относился к нейчуточку спокойнее. Или хотя бы попытался относиться спокойнее. Но этопотеря для всего человечества. Я здесь ни при чем. Я понимаю, чтокомбинация слов "я" и "человечество" по меньшей мере смешна. Но я ведьлишь реципиент. Точка на земной поверхности, куда попал лучик янтарныхсновидений. Живой приемник на двух ногах и четырнадцати миллиардахнейронов. И вот приемник перестал работать. Сломался ли он? Не думаю. Какне думает и Павел Дмитриевич. Слишком велики совпадения. Потеря дарачтения мыслей, которую я заметил в самолете, пришлась на время, когда ЛинаКаррадос умирала в больнице. А янтарные сны исчезли после ее смерти. Павел Дмитриевич убежден, что и Лина Каррадос и я одновременно с рольюприемников выполняли и функции передатчиков. Во всяком случае, жителиЯнтарной планеты видели Землю нашими глазами точно так же, как мы с нейвидели Янтарную планету глазами У. Они не понимают, что такое смерть. Для них смерть - это остраянеобходимость тут же Завершить Узор. Страдания Лины Каррадос должны былипотрясти их, если ее мозг продолжал работать в режиме передатчика. И страхи боль заставили их прервать с нами связь. Они слишком другие. Они слишкомдалеко ушли от нас - если вообще когда-нибудь стояли близко, - чтобы неужаснуться мукам, жестокости, смерти. Они должны были прервать с намисвязь. Они поняли, что эта боль, мучения, смерть как-то связаны сосновидениями. Они вполне могли это понять. Бомба, корежащая при взрыве металл. Вспышка, уносящая жизнь. Им нетместа на Янтарной планете. И они разорвали нить, что связывала нас. Я лежу в темноте, в тихой и плотной тишине Лейквью, и сердце моесжимает печаль. Это нелепо. Когда подумаешь как следует, вдруг остроосознаешь нелепость общества, в котором совершают преступления. Это неновая мысль, я ничего не открываю, даже для себя, но бывает, что,произнеся вслух какое-нибудь самое обычное слово, поражаешься вдругнезнакомым звукам, и слово становится загадочным и чужим. Так и субийством. Мысль о том, что человек может убить человека, вдруг поражаетменя. Убить человека. Брата. Сестру. Дождь продолжает выбивать по крыше свою скучную и однообразную мелодию.В Москве, наверное, уже лежит снег, и снегоуборочные машины идут по ночнымтихим улицам развернутым фронтом, оттесняя его все ближе к тротуарам. Галя сейчас спит. Хотя нет. Разница во времени. Только собирается.Смотрит по телевизору соревнования по регби. Или стоклеточным шашкам. Идумает, может быть, как там Юраня. А может быть, и не думает. Илья, наверное, прошел протоптанной в пыли дорожкой из кухни к своемуложу и читает сейчас. Он всегда читает самые невероятные книжки. Например"Историю алхимии в Западной Европе". Или "Методику обучения умственноотсталых детей". А Нина, наверное, спит. Или лежит и думает о выросшем мальчике, которыйкогда-то носил ее портфель. И который ушел от нее. С огромным портфелем.Пустым портфелем, из которого исчезли все материалы опытов. Он не уходит,он уезжает. На странной маленькой машине. К машине что-то привязано. Этоже бомба. Сейчас она взорвется. Я вздрагиваю и просыпаюсь. Сердцеколотится, лоб горит. Надо успокоиться. Я смотрю на свои часы. Стрелкислабо светятся в темноте. Половина шестого. Надо еще поспать. Боязливо,словно нащупывая брод в бурной, опасной речке, я вхожу в сон. Утром к нам пришел профессор Хамберт. Как он постарел за эти два дня!Теперь уже не только его шея напоминает ящерицу. И лицо тоже. Он вопросительно посмотрел на меня, на Павла Дмитриевича, тяжелоопустился в кресло. - К сожалению, снова нет, - покачал я головой. - Ничего похожего. И профессор Хамберт и Павел Дмитриевич знают, о чем я говорю, так жекак и я знаю, о чем они молча спрашивают меня. Профессор Хамберт вздыхает. Тяжелый вздох разочарования. - А я все-таки не теряю надежды, - решительно говорит Павел Дмитриевич,но в голосе его больше упрямства, чем уверенности. - Спасибо, Пол, - грустно говорит профессор Хамберт, - вы очень добрыйчеловек, и вам хочется, чтобы мы все-таки могли провести совместные опыты.И вам очень хочется, чтобы эти опыты были удачными и я перестал быхныкать. - Хью, неужели у вас раньше не было неудач? Но вы всегда сохранялиоптимизм... - Павел Дмитриевич делает отчаянные усилия перекачать впрофессора Хамберта хотя бы часть своего оптимизма и энергии, но ток нетечет и аккумуляторы старика не заряжаются. - Раньше? Конечно, Пол, были и неудачи. Сколько угодно. Но была надеждана завтра. Или на послезавтра. А теперь у меня нет надежды. Завтра утромне придет Лина и не начнет рассказывать о своей планете. У меня украли этудевочку и величайшее научное, философское и политическое открытие. Укралисаму идею Контакта. - Да, но у нас ведь есть... - Я понимаю, Пол. И вы понимаете. И вам и нам нужно было подтверждение.Мистер Чернов должен был подтвердить объективно сны Лины Каррадос, а ЛинаКаррадос - его. Тогда мы были бы готовы сообщить всему миру о Контакте. Атак? Сновидений нет, Лины Каррадос нет, никаких материалов нет. Есть лишькакие-то черновые заметки, какие-то воспоминания. Это не годится. Ввосемьдесят лет неприятно становиться посмешищем. Профессор Хамбертувлекается телепатией. Да, знаете, в его возрасте это простительно. А что,он действительно утверждает, что есть загробная жизнь? И так далее. Можетбыть, я преувеличиваю, но чуть-чуть. Так ведь? - К сожалению, так, - кивнул Павел Дмитриевич. У меня прямо сердце сжимается, когда я смотрю на него. Вокруг неговсегда бушуют маленькие смерчи - столько в нем энергии. А сейчас он ничегосделать не может и выглядит поэтому обиженной, нахохлившейся седойхохлаткой. - И наше пребывание здесь становится бессмысленным, - добавляет ПавелДмитриевич. - Еще несколько дней, - просит профессор Хамберт и смотрит на меня так,словно от меня зависит, возобновятся или не возобновятся передачи сЯнтарной планетой. - Может быть, если найдут убийцу Лины... - Вы думаете, на Янтарной планете будут ждать расследования? И идеяКонтакта, таким образом, в руках полиции? - с печальной иронией опрашиваетПавел Дмитриевич. - Не знаю. Я прошу только, чтобы вы остались еще на несколько дней.Поезжайте в Шервуд... - Профессор Хамберт еще раз вздохнул и добавил послепаузы: - А я надеялся, что они вот-вот сообщат нам свои координаты. Послетого как вы сообщили мне об этой гениальной догадке с