Элементы характеристики лагерной жизни, в том числе и преступной среды даются в произведениях В. Шаламова. Он, безусловно прав, когда утверждает, что без отчётливого понимания сущности преступного мира нельзя понять лагеря[1].
«Лагеря – отрицательная школа жизни целиком и полностью… Каждая минута лагерной жизни – отравленная минута.
Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел – лучше ему умереть.
Заключённый приучается там ненавидеть труд – ничему другому и не может он там научиться. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям, становиться эгоистом»[2].Ибо, только учитывая это обстоятельство можно говорить о содержании режима и его обеспечения в местах лишения свободы.
В. Шаламов в условиях УСВИТЛа воровской мир подразделял на две основные категории: блатарей и фрайеров. Основное ядро блатарей, по его утверждению, составляют потомственные воры, которым принадлежит решающий голос как во всех делах, касающихся организационных начал, так и во всех делах лагеря. Внутренняя жизнь их связана особыми законами, содержание которых определяется воровской идеей: вор должен воровать, обманывать, пить, гулять, играть в карты, не работать, участвовать в «правилах», то есть в «судах чести».
|
|
Следует подчеркнуть, что содержание «законо воровского» мира постоянно приспосабливается к той общественно-политической и социально-экономической обстановке, которая складывается в тот или иной период исторического развития государства и общества, а также к условиям функционирования мест лишения свободы.
В. Шаламов прослеживает эту эволюцию на протяжении тридцатых-сороковых годов. Он отмечает, что по-воровскому закону тридцатых годов, вор не имел права занимать в заключении какие-либо административные должности, на которые могли быть назначены заключённые. Согласие вора на назначение на административные должности и их исполнение являлось основанием для его исключения из воровского сообщества, признания его «сукой», ссучившимся», ставило его вне воровского закона.
Новый, послевоенный воровской «закон», идеологами которого стали воры, участвовавшие в Великой Отечественной войне и после войны вернувшиеся к старой своей профессии, разрешал блатным занимать административные должности старост, нарядчиков, бригадиров и др. Насаждение новых отношений вызвало глубокие разногласия в воровской среде.
Третий воровской закон, в основе которого отсутствовала какая-либо идея, закрепив кровавую вражду как к ворам первой формации, так и к ворам «ссучившимся», положил начало так называемому «беспределу». Воры, исповедовавши этот закон, убивали и воров «законных», и воров «ссучившихся»[3].
|
|
Отмена в 1947 году применения смертной казни в качестве меры уголовного наказания развязала руки воровскому миру. Сведение счетов и расправа над неугодными, в том числе и представителями администрации, часто приводившие к физическому их устранению, вызвали настоящий «беспредел» в лагерях. Государство, учитывая рост тяжких преступлений и их общественную опасность, в том числе и в местах лишения свободы, вынуждено было восстановить в 1950 году применение смертной казни.
Положение в местах лишения свободы усугубляло совместное содержание уголовников-рецидивистов и лиц впервые осуждённых за неопасные преступления. На это обстоятельство обращается внимание работников лагерей и колоний в приказах МВД СССР по результатам расследования чрезвычайных происшествий в местах заключения.
Коллегия МВД СССР в решении от 25 августа 1955 года вынуждена была отметить неудовлетворительную работу режимно-оперативных аппаратов ИТЛ и колоний, которые не изучают должным образом контингент заключённых и обстановку в лагерных подразделениях, своевременно не выявляют и не изолируют активный уголовно-бандитствующий элемент[4].
В этих условиях попытки ГУЛАГа осуществить изоляцию воровских авторитетов в специальных лагерных пунктах заранее были обречены на неудачу. При глобальном поражении воровской идеологией всей лагерной системы место изолированных лидеров воровского мира сразу же занималось новыми представителями воровской иерархии.