Воскресенье, 9 августа 1998 г

Рубль («спот») = 6,29

Рубль (форвардный контракт)[28] = 45%

ГКО[29] = 94,52%

Prins [30] = 21,79%

Standard & Poor = 1089,45

30-летние казначейские облигации США = 5,63%

Я не следил внимательно за событиями в России до по­следних двух-трех дней, так как был слишком занят работой над этой книгой. Я сознавал, что положение остается отчаян­ным даже после того, как МВФ согласился на кредиты в сум­ме 18 млрд. дол. Процентные ставки по российскому государ­ственному долгу оставались на астрономическом уровне — от 70 до 90% по государственным казначейским обязательствам, деноминированным в рублях (ГКО). Российское правитель­ство обратилось к синдикату, который приобрел 25,1% акций «Связьинвест» и где мы были крупнейшим иностранным уча­стником, с предложением предоставить временную «проме­жуточную» ссуду под продажу очередного транша акций «Связьинвест» в 24,9%. В наших интересах было обеспечить успешную продажу этой порции акций, но мне не понрави­лась идея бросать хорошие деньги вслед плохим, поэтому я решил присмотреться к ситуации.

Вскоре стало очевидно, что рефинансирование государ­ственного долга — вроде бы, неразрешимая проблема. Про­грамма МВФ исходила из того, что отечественные держатели ценных бумаг при наступлении сроков погашения возобно­вят их (реинвестируют); единственный вопрос заключался в том, по какой цене. Если бы правительство умело успешно собирать налоги, то процентные ставки в конечном счете сни­зились бы до приемлемого уровня, скажем, до 25%, и кризису был бы положен конец. Но в этих рассуждениях специалисты МВФ упускали из виду тот факт, что значительная доля обли­гаций принадлежала отечественным держателям, которые мог­ли возобновить покупку ГКО, по которым истекали сроки, по любой цене. Компании были вынуждены платить налоги, но они уже не могли реинвестировать в ГКО соответствую­щие суммы. Однако еще важнее, что банковский сектор, за исключением принадлежащего государству Сбербанка, поку­пал ГКО на заемные средства. В связи со снижением актив­ности на рынке акций и облигаций большинство банков ста­ли неплатежеспособными, а те, что еще оставались платеже­способными, лишились возможности возобновлять свои кре­дитные линии. В результате они не только перестали быть по­купателями, но вынуждены были ликвидировать некоторые из своих активов, чтобы внести гарантийные депозиты. Зна­чительная часть средств была заимствована у иностранных банков, некоторые из этих банков даже попытались изъять свои средства. Массовый сброс деноминированных в долла­рах российских долговых обязательств привел к их обесцене­нию до рекордно низкого уровня. Разрастался полномасш­табный банковский кризис.

Обычно банковскому кризису противодействует централь­ный банк путем вмешательства и предоставления наличных средств, а также ссужая деньги под залог и льготные процен­ты; но в данном случае центральный банк не мог этого делать в соответствии с условиями МВФ. В результате ситуация ста­новилась, вроде бы, неразрешимой.

В пятницу, 7 августа я позвонил Анатолию Чубайсу, кото­рый находился в отпуске, и Егору Гайдару, который оставался «на хозяйстве». Я сказал им, что ситуация критическая: пра­вительство не в состоянии будет после сентября, возобновить свой долг, даже если будет получен второй транш кредита МВФ. Ситуация усугублялась тем, что украинское правитель­ство было на грани дефолта в связи с предстоящей в ближай­ший вторник выплатой по 450-миллионной ссуде Nomura Securities. В таких условиях я не мог согласиться участвовать в промежуточном кредите: риск дефолта был слишком велик. Я видел лишь один выход: образовать достаточно большой синдикат, который покрыл бы потребности российского пра­вительства до конца года. Он должен был базироваться на пар­тнерстве государства и частного сектора. Группа «Связьин-вест» могла бы участвовать в нем, скажем, суммой в 500 млн. дол., однако частный сектор один не мог бы предоставить тре­буемую сумму. Я поинтересовался, сколько потребуется. Гай­дар ответил, что нужны 7 млрд. дол. Это предполагало, что Сбербанк, единственный банк, располагавший крупными вкладами населения, сможет предоставить свои активы. В то время население не изымало вклады из банков в крупных мас­штабах. «Сказанное означает, что синдикат должен будет рас­полагать 10 млрд. дол., — заметил я, — чтобы восстановить доверие населения». Половина средств должна была бы по­ступить из иностранных правительственных источников, на­пример Фонда валютной стабилизации (который находится под контролем Казначейства США), а другая половина — из частного сектора. Синдикат начнет действовать, когда в сен­тябре будет получен второй транш кредита МВФ. Он будет гарантировать годовые ГКО, начиная, скажем, с 35% годо­вых, постепенно снижая доходность до, например, 25%. (В тот момент доходность составляла 90%.) Программу следо­вало бы объявить заранее; это побудило бы инвесторов поку­пать ГКО: имело бы смысл инвестировать деньги под 35%, если в рамках надежной программы предполагается к концу года снизить их доходность до 25%. В случае успеха реально была бы израсходована лишь небольшая часть из 10 млрд. дол. Объединить государственный и частный компоненты плана было бы нелегко, но я был готов попытаться сделать это. Гай­дар, понятно, проявил энтузиазм.

Я позвонил Дэвиду Липтону, заместителю министра фи­нансов США, ведающему международными делами. Он был полностью в курсе проблемы, но они даже не помышляли об использовании Фонда валютной стабилизации. Конгресс был решительно настроен против оказания спасительной финансовой помощи. Я сказал, что мне это известно, но я не вижу альтернативы. Наблюдается паника, и в наших национальных интересах поддержать правительство России, ориентирован­ное на реформы. Если будет привлечен частный сектор, это должно сделать план спасения более приемлемым в полити­ческом отношении. Тем не менее России следовало провести активную работу на Капитолийском холме. Будет также край­не трудно вовлечь частные институты, поскольку они вклю­чают инвестиционные банки и спекулятивных инвесторов, по­добных нам, и государству оказывается значительно сложнее мобилизовать их средства, чем ресурсы крупных коммерче­ских банков.

С целью изучить все альтернативы я еще раз позвонил Гай­дару и спросил его, можно ли будет ввести штраф для тех держателей ГКО, которые захотят при погашении обязательств получить наличными. Гайдар ответил, что это подорвет репу­тацию ГКО. И он, конечно, был прав.

Я полагаю, что без реализации моего плана правительство ожидает дефолт с катастрофическими последствиями; даже в случае осуществления этого плана большинство российских банков прекратят существование, но было бы ошибкой даже пытаться спасти их.