Ich lebe noch (Я ещё жив)

– Давайте ещё немножко посидим, – сказал я. – Вы-то уже бывали в подобной ситуации, а мне трудно смириться с тем, что я попался в ваши руки… именно в ваши, майор!

– Я уже полковник, – рассмеялся Берцио.

– С чем от души вас и поздравляю…

Берцио смотрел на меня почти с нежной жалостью.

– Увы, – сказал он, вроде сочувствуя мне, – мир так подло устроен, что за всё надо платить. Даже за свои ошибки. Я ведь расплатился за свой промах в Граево, а теперь настала ваша очередь.

– Ваша правда, – согласился я. – За всё приходится платить, а бесплатный сыр бывает только в мышеловках…

Тут мне вспомнились прежние уроки Хромого, и в этот же момент пустая тарелка в моих руках превратилась в смертельное оружие. Берцио лежал на полу. Из наружного кармана его мундира я извлёк свой браунинг, а из внутреннего – его револьвер. Конечно, в иных условиях можно было бы и переодеться в его форму, но сейчас было некогда. Минуя туалетную комнату, я спустился во двор. На улице нанял пролётку, велев кучеру:

– На товарную станцию… можешь не спешить.

Просто мне было необходимо время, чтобы обдумать своё дальнейшее поведение. Товарная станция пришла мне в голову случайно, но явилась хорошей выдумкой. Наверное, меня станут ловить на вокзале или в порту, но вряд ли полиция догадается искать меня среди товарных составов. На окраине города я расплатился с извозчиком. Конечно, как и водится, забор, ограждающий станцию, был Украшен немецким «запрещено», но я, как истинно русский и православный, ногой выбил одну из досок и протиснулся на зашлакованную территорию станции.

Мне повезло! На запасных путях, в неразберихе множества гружёных платформ и остывших локомотивов, я нашёл то, что мне надо. Это был пятиосный «компаунд» заводов Борзига, с управлением которого я был знаком ещё смолоду, когда служил в Граево. Паровоз сердито попыхивал, уже готовый тащить «порожняк» в сторону польского Щецина. Я заглянул в будку – там никого не было, очевидно, машинист и его свита отлучились перед отправлением. Я понимал, что далеко от Кенигсберга мне уехать не дадут…

«Хоть бы выбраться за Прейсиш-Эйлау», – думал я.

Это была первая крупная станция на моём пути, место, известное в истории, где в 1807 году Наполеон сражался с нашими войсками, отрезая им пути отступления на родину, и в этом я вдруг уловил некий символический смысл для самого себя. Оглядевшись по сторонам, я разомкнул крюк сцепления паровоза от состава. Одним прыжком заскочил в будку. Семафор был ещё перекрыт, но меня это не касалось. Одно движение кулисы – и мой «компаунд» взял разбег. На русских дорогах машинисты обычно держали давление пара на отметке в 12 атмосфер, а за границей держали выше, и я разогнал «компаунд» сразу на 15 атмосфер.

Пришлось скинуть пиджак и поработать лопатой, беря уголь из тендера. Помню, я был озабочен одним: «Только бы проскочить Прейсиш-Эйлау…»

Конечно, на товарной станции уже спохватились пропажею паровоза, и я теперь летел под семафорами, сигналящими мне красными фонарями. Стрелка манометра коснулась отметки «17», но мне сейчас было на это наплевать… Вот и Прейсиш-Эйлау! Мимо стремительно пронесло асфальтированный перрон, украшенный цветочными клумбами, редкие фигуры пассажиров и дачников, но меня здесь, кажется, уже поджидали. Мой локомотив четырежды вздрогнул, когда под его ведущими колёсами взорвались четыре предупреждающие петарды.

– Пора! – сказал я себе, надевая пиджак…

Станция исчезла за поворотом. Я отжал форс-кран, стравливая излишки пара в сифон, и долго стоял на узеньком трапе, примериваясь к прыжку. Наконец я заметил пологий откос, заросший густою травою, и – прыгнул. Потом, очухавшись, долго ползал в траве, отыскивая браунинг, выскочивший при падении из кармана. Встал. Всё в порядке. От моего паровоза где-то за лесом виднелся дым.

Очень долго я шёл лесом, мысленно рисуя в воображении карту Восточной Пруссии, дабы лучше ориентироваться. Мне вспомнилось, что близ границы множество озёр, богатых рыбой, и там издавна живут русские староверы, занятые рыбным промыслом. Вряд ли они откажут мне в помощи, но до этих озёр ещё предстояло добраться… Было раннее утро, запели птицы, когда я выбрался из леса на шоссейную дорогу. Мне снова повезло. На шоссе застрял одинокий «бенц», в нём сидел злой, как тысяча чертей, немецкий генерал, жестоко ругая солдата-шофёра, ковырявшегося под капотом. Видно, у них испортился мотор. Я не спеша подошёл к автомобилю, пожелав генералу доброго утра. Затем, нарочно мешая польские слова с немецкими, учтиво предложил неопытному шофёру:

– Не нуждаетесь ли в моей помощи? Я работаю на местной лесопилке и не раз возил её хозяина. У него такой же «бенц».

Генерал просто взмолился:

– Я спешу в пограничный Летцен, а этот дурак совсем не умеет водить автомобиль… новобранец! Научите его…

Повреждение в моторе оказалось пустяковым. Я быстро его устранил, и генерал, прислушиваясь к моей речи, спросил, кто я – курп, кашуб или коренной прус?

– Нет, я поляк, но уже второй год выезжаю на заработки в вашу Пруссию, где легче подработать. Если позволите, я сяду вместо вашего шофёра, я люблю водить автомобиль.

– Пожалуйста! – обрадовался генерал. – А вы куда держите путь?

Я ответил, что мне хотелось бы в Летцен, где в офицерском казино гарнизона служит моя невеста.

– О-о! – восхитился генерал. – Так это не хохотушка ли Владка?

– Да, моя Владка очень любит смеяться… Покажи ей палец, так у неё от хохота в животе даже вода закипает…

Я гнал «бенц» без жалости. Генерал был столь любезен, что из своих рук угостил меня бутербродом, а солдату-шофёру отпустил хорошую оплеуху, сказав:

– Учись, дурак, как надо возить генералов…

Вот уж не думал я, что через два года вернусь в эти же края, где меня ожидал такой позор, после которого мне даже небо казалось с овчинку. Благополучно доставив генерала в Летцен, я, конечно, поспешил прочь из Летцена, пешком пройдя до узловой станции Лык, откуда шла прусская контрабанда (и с которой я когда-то боролся). От Лыка было совсем недалеко до границы, до нашей погранзаставы Граево.

Впереди мне предстояло самое трудное и рискованное – пересечение границы («рвать нитку», как говорят контрабандисты). Я очень хотел есть, но шляться по хуторам не решился. Сидя на пригорке, я долго присматривался к жизни маленького прусского городка, где лучше бы даже не показываться: каждый новый человек в Лыке сразу будет взят на заметку местной полицией, а меня наверняка уже ищут. Однако голод пересилил боязнь, и я рискнул зайти в ближайший трактир на выезде из города. Мне предстояло изобразить транзитного пассажира, ожидающего попутного поезда. Трактирщик чересчур подозрительно оглядел мой измятый костюм и моё небритое лицо:

– Вы сами откуда и куда путь держите, дружище?

– Да я из Клауссена… метил старые деревья, – небрежно пояснил я. – Проспал утренний поезд, а теперь жду вечерний.

– До Кенигсберга?

Знания генштабиста выручили меня:

– Да нет, я служу в Роминтенском лесничестве.

– Может, закусите? – сам предложил трактирщик.

– Охотно. Все равно делать нечего…

Наконец-то передо мною стояла яичница с колбасой, а над пузатой кружкой вздымалась шапка кружевной пены. В трактире было полутемно, но в уголку примостились какие-то типы, один из них однажды показал на меня через плечо отогнутым большим пальцем. Радости у меня не прибавилось, когда я узнал известного в этих краях контрабандиста Рувима Петцеля, того самого Петцеля, которого я однажды допрашивал и на прощание подарил ему хороший пинок под зад…

Теперь, поглядывая в мою сторону, его приятели весело посмеивались. «Этого мне только не хватало! – соображал я. – В ресторане угораздило нарваться на Берцио, а в этой пивнухе напоролся на Рувима Петцеля…» Как быть? Подумав, я решил, что из такой ситуации, какая возникла, можно извлечь выгоду. Ведь меня ждёт впереди самое трудное – переход границы! Оставив недопитое пиво и недоеденную яичницу, я, уже достаточно взвинченный, встал и быстро покинул трактир. Дойдя до первого угла, я затаился в тихом переулке, ожидая появления Петцеля. Вот он выкатился со своими дружками, о чём-то ещё договариваясь с ними, потом зашагал по улице…

Я – за ним! Он завернул в городской сквер. Я бесшумно нагнал его и, схватив сзади за шею, обмотанную косынкой, больно ткнул в спину ему дуло браунинга:

– Ты почему перестал здороваться с приятелями?

Контрабандист оказался очень догадлив:

– Господин поручик… это вы? Я узнал вас в пивнухе Штибера сразу, но подойти не решился. У каждого своё дело.

Я спрятал браунинг в карман, отпустил его шею.

– Здравствуй, – сказал я. – Это даже хорошо, что ты узнал меня. Кажется, ты ещё не оставил своего весёлого ремесла?

– Жить-то надо, – отвечал Петцель, сплюнув.

– Кого берёшь за кордон?

– Своих. Немец. Два поляка. И три еврея.

– Плюс один русский – я!..

– Шутите, ваше благородие? – удивился Петцель.

Я затолкал его в самую гущу кустов, чтобы никто из прохожих нас не видел. Спросил по-деловому:

– Возвращаешься с грузом?

– Да, – сознался Петцель.

– Что несёте?

– Да так… всякая ерунда. Лекарства. Кружева. Духи. Есть даже пластинки для любителей граммофона с чудесным хоровым пением эмигрантов: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»

– Ладно. Петь будешь потом, когда окажешься дома.

– Дома-то у нас за такие мотивы сажают.

– Ну, тебя-то посадят не за песни…

Петцель вдруг озлобился, угрожая на своём жаргоне:

– Если вместе будем рвать нитку, а потом завалите мою хурду без гешефта, так вам до кладбища гулять в тапочках.

– Не пугай! Напротив, я обещаю тебе ни словом не выдать твою шушеру, если нитку порвём… Когда рвать будешь?

– Сегодня ночью.

– Вот и хорошо. Рвём вместе. Но если завалишь меня, так я даю тебе честное слово русского офицера, что не только ты, но и твоя Хайка со всеми твоими сопляками очухаются на морозе в Якутском королевстве… Понял?

Ночью, неся на спине мешок, я тайными тропами контрабандистов перешёл государственную границу. Страшно подумать, что скоро именно в этих краях я обрету своё бесчестье!