И тут вспомнилось, что когда-то ей и Наташе говорил Витька. Значит это правда: отец, такой добрый и такой свой, всё-таки родной ещё какой-то Катерине и Любаше

Девочке не хотелось плакать, не терзала её детское сердце и обида. Она только поджала тонкие колени до самого живота, воткнула в них локти и, вжавшись в тугой комочек под домотканым рядном, затаила дыхание. Долго лежала с закрытыми глазами, пока бог Морфей не усыпил её крепко до утра. Сон её тогда был ещё спокойный, без сновидений, не бередил маленькую душу предвидением, не бросал в жаркий трепет и холодный пот. Душа её в безмятежном спокойствии отдыхала. Ганька не слышала, чем закончилась ссора родителей. Что ждало девочку впереди? О, годы, годы!.. Сколько там будет всего нанизано, сколько падений и труда! А пока отдыхай, родная; не думай ни о чём. Не жди, откуда подует ветер. Ведь каждому своё, а может ещё и чужое. Но это чужое – не золото в мешке, а слёзы и обиды, которые не перенёс другой. Оно даётся нам и жизнью, и временем, и богом… Ты ещё узнаешь, что цена жизни человека – это всё богатство вселенной, но иногда просто копейка. И эта копейка ой как дорого нам стоит. Нам, всем живущим в этом кем-то придуманном хаотическом мире…

Глава 9

С этого вечера не то чёрная кошка пробежала между Ульяной и Фёдором, будто нашла коса на камень. Не хотелось уступать ни тому, ни другому. Вроде упёрлись два быка рогами друг в друга. «Да что это я на самом деле: мужик или тряпка, чтоб быть под каблуком у собственной бабы?» − думал Фёдор. − Ишь, как круто стала брать? Будто оглобли поворачивает. Другой бы и без её спроса давно сходил проведать дочь, не собачка же она мне? И нечего из-за этого вставать на дыбы…»

Тут же дал себе слово после получки купить кусок цветного ситца Любашке на платье. Пусть знает, что у неё есть батько. И на другой день Фёдор напился. Дома с трудом осилил калитку. Будь она проклята – не мог открыть. Цеплялся за хворостины плетня, затем полз по земле до двери коридора. Отдышался кое-как, встал, шагнул на скрипучую ступеньку…