Картина художника А. П. Боголюбова

«Рейд – место перед гаванью, пристанью, где корабли могут стоять с полным грузом и вооруженьем», – читаем в словаре В. И. Даля. Остров Кронштадт со времён Петра I служит военно‑морской базой русского флота на Балтике и защищает Петербург с моря.

На склоне лет в автобиографической записке Владимир Иванович вспоминал: «Что скажу о воспитании в корпусе? О нём в памяти остались одни розги, так называемые дежурства, где дневал и ночевал барабанщик со скамейкою, назначенною для этой потехи. Трудно ныне поверить, что не было другого исправительного наказания против ошибки, шалости, лени и даже в случае простой бессмысленной досады любого из числа двадцати пяти офицеров. Расскажу несколько случаев, которых я был свидетелем. По обычным преданиям, кадеты сообща устраивали в огромной обеденной зале в Новый год род иллюминации, ставили раскрашенные и промасленные бумажные саженные пирамиды, освещённые огарками внутри. Какого труда и заботы дело это стоило, особенно потому, что оно должно было делаться тайно! Дети прятались для этого на чердаке и в других малодоступных местах, расписывая, под охраной выставленных махальных, бумажные листы вензелями начальников своих, и наклеивали их на лучинные пирамиды. Об этом, конечно, знали все офицеры, но не менее того как всякая без изъятия забава или занятие, кроме научного, были запрещены, то в 1816 году офицер 1‑й роты Миллер (он стоит того, чтоб его назвать) своими руками, в умывалке 1‑й роты изломал в щепы и изорвал в клочки изготовленные к Новому году пирамиды. Не без слёз, конечно, изготовлены были взамен вторые, по недосугу гораздо меньшие, а впоследствии, на самой иллюминации и маскараде, сами офицеры, прохаживаясь по зале, любовались картинными вензелями своими на пирамидах, будто ни в чём не бывало. Другой пример. Директор наш, дряхлейший адмирал Карцов, выживший уже из лет, заметил в сумерках, что кадеты расчистили себе на дворе каток и катаются, немногие на коньках, другие скользя на подошвах, приказал купить и раздать на каждую роту по десяти пар коньков. Казалось бы, затруднение и самое запрещение этим было устранено, и раздачу коньков нельзя было принять иначе как за поощрение, а между тем, если кадета ловили на такой забаве, которая считалась в числе шалостей, если они не успевали скрыться через бесконечно длинные галереи, то их непременно секли…»