Как всегда

Разумеется. По совету Жени и Вали Голубовских наша семья решила меня от них «спрятать» в археологии. Дело в том, что Голубовские – наши старинные друзья. Незадолго до окончания школы, когда обсуждались возможности, или, скорее, невозможность моего поступления во ВГИК, в доме, естественно, зашел разговор о моем ином дальнейшем образовании. На истфак поступать казалось бессмысленным, поскольку придется вступать в партию. А вступать в партию мне сильно не хотелось. Почему – не знаю. Видимо, из-за органичной брезгливости ко всей этой партийной публике. Никаким диссидентством в данном случае и не пахло. У меня не было с ними особых идеологических противоречий, я был еще слишком молод и вообще мало об этом думал – просто эстетически они отвратительно в массе смотрелись. От них пахло дурным тоном.

Мой отец вступил в партию по служебной нужде, это давало ему возможность заведовать кафедрой. А дед был, примерно, сначала революционером-плехановцем. Но не большевиком. В партию он вступил лишь во время войны, в 1944 году, после гибели на фронте своего младшего сына Юры. Что до меня, то я как бы не очень понимал, зачем мне вступать в эту партию. Наверное, организм противился. Или же мне сильно хорошо жилось. Я теплично произрастал в своем доме как в некоем оазисе, среди любящих бабушек и родителей. Денег хватало, жить было где. То, чем мы занимались, будучи молодыми людьми, называлось не диссидентством, а обычным похуизмом. Не знаю, как еще это поведение охарактеризовать.

В те времена мы радостно пели песенку, которая отражает, на мой взгляд, наши отношения с официальной идеологией. Я не знаю, кто ее автор, но сейчас мало кто эту песенку помнит. Это как бы пародия на статью в прессе, осуждающую молодых людей того времени, праздно проводящих время в курортной местности:

Какая чудная земля,

Кругом заливы Коктыбля,

Колхозы, бля, совхозы, бля, природа.

Но портят эту красоту

Сюда приехавшие ту

Неядцы, бля, моральные уроды.

Они ночуют под кустом,

Не занимаются трудом,

Ни спортом, бля, ни спортом, бля, ни спортом.

Наряд немыслимый на них,

Одна девчонка на троих,

И шорты, бля, и шорты, бля, и шорты.

Вид у девчонки очень гол,

Куда глядели комсомол,

И школа, бля, и школа, бля, и школа.

У ней купальник до грудей,

А под купальником у ней

Все голо, бля, все голо, бля, все голо.

Сегодня парни водку пьют,

А завтра планы продают

Родного, бля, советского, завода.

Сегодня ходят в бороде,

А завтра где? В ЭнКаВеДе!

Свобода, бля, свобода, бля, свобода.

Все говорят, что я свою

Для денег написал статью.

Не верьте, бля, не верьте, бля, не верьте.

Я написал не для рубля,

А потому что есть я бля,

И был я бля, и буду бля до смерти.

Так вот, мы вели примерно такую жизнь, но нам из Одессы не обязательно было ездить для этого в Крым. У нас ведь не хуже. Даже лучше. Я мог себе это позволять, поскольку вырос в тысячерублевой семье. Отец заведовал кафедрой, профессор, зарплата нормальная. Мама была доцентом и тоже неплохо зарабатывала. Денег как бы все время не было, и все время они были, да? Мы даже имели домработницу. Я вырос на манной каше и рыбьем жире, который в меня запихивали домработницы, бабушки или родители, когда не отвлекались. Галка жила в не менее обеспеченной семье и даже более. В общем, материально наши семьи были тогда сопоставимы.

Когда я окончил школу, нужно было куда-то поступать. Поначалу родители решили избавить меня от муки вступать в партию, и выучить на инженера. Мама планировала засунуть меня в инженерно-строительный институт, где она тогда сама работала. Но потом они согласились отдать меня на истфак. Я совершенно искренне стал туда стремиться. И вот почему...

Дело в том, что я не любил математику. Не было у меня к ней вкуса. Я как моя младшая дочь Лизонька – плохо знаю, что такое дважды два четыре. Для меня вся эта математика – квадратный трехчлен для Петьки из анекдота про Василия Ивановича – я не то, чтобы разложить, я даже представить себе его не могу. А при этом, нормальные книжки я читал очень много и охотно – это естественно, когда ребенок вырастает в доме, где они сыплются на голову. У нас все безостановочно ходили, ходят и читают какие-то книжки. Книги лежат везде – во всех комнатах, на кухне.… В сортире у нас вообще богатейшее книжное собрание. Кстати, именно на стеллаже в сортире складировано большинство книжек, оставшихся от библиотеки деда. В основном, все они исторические. Поэтому я был обречен в сортире этого дома стать историком.