Но зачем проводить раскопки, когда можно и не проводить?

Правильно, провернуть документы об экспертизе и взять бабки себе. Ясное дело, управление на этом хорошо зарабатывает, а самойловы получают копейки. Они как выглядят, столько и ст о ят. Эти деятели и сам Оперный театр превратили в черную дыру. Годами туда уходит огромное количество денег на реконструкцию и все время не хватает. Уже всех посадили, а все равно не хватает.

В девяносто седьмом и девяносто восьмом на участке склона у дворца Воронцова нам удалось сделать прирезки и раскопать сравнительно большой участок поселения. Были сделаны находки турецких слоев и остатки крепости Хаджибей. Этим мы задели амбиции давних недоброжелателей, которые все это время оставались несколько в стороне.

Ты намекаешь на Сапожникова? Отношения с Сапогом имеют давнюю традицию, которую я частично уже воспроизводил. В молодости мы дружили, отношения у нас были домашние и паритетные. Он довольно способный археолог, но каждый раз дергался по какой-то причине. Видимо, его сильно раздражало, что «мне все слишком легко дается». Он все время пытался доказать, что умнее, чем я. Видимо, ему было скучно жить. Сначала он мною восхищался, затем говорил, что ничего особенного, потом стал утверждать, что я бездарь и авантюрист. Первая серьезная ссора произошла после истории с сарматкой, которая закончилась мордобоем.

Существуют разные типы мужества. Например, у меня совершенно нет физического мужества. Я не умею драться физически. Я довольно субтилен. Когда был молод, мог удачно выкрутиться и ударить. Но главное, вовремя смыться. Я избегаю физических разборок, потому что знаю, что это не моя территория. Но зато у меня совершенно безоглядное социальное мужество. Я не боюсь никаких начальников. Большинство мужчин ведут себя наоборот. Они необычайно мужественны физически. Такое часто встречается. Готовы пойти и набить морду кому угодно и безбоязненно. Но когда они видят начальника, теряют сознание от ужаса. Во времена моей студенческой юности на историческом факультете работал доцент Виктор Николаевич Немченко. Во время войны служил в десантных войсках. И, между прочим, прошел крутую военную службу. Они там под Севастополем шли на пулеметы или что-то в этом роде. Эти ребята в принципе ничего не боялись. Немченко был в числе этих ребят. То, что он остался жив – чистая случайность. В бою он ничего не боялся или же действовал безоглядно... И этот же самый человек сжимался от ужаса, при виде декана Заиры Валентиновны. Это всех нас поражало. Чем тебе может быть опасна какая-то баба после штурма Севастополя? Он боялся, лебезил, никогда не мог принять решения. Загадка мужской природы...

После драки за сарматскую девушку мы с Сапогом, в конце концов, помирились и наладили какие-то приятельские отношения, которые меня абсолютно устраивали. Дружбы уже не было. Хотя у меня были все основания относиться к нему плохо, я относился к нему равнодушно-доброжелательно. На момент моего увольнения из Отдела он сидел на ставке у Станка. Когда я оказался по уши в дерьме и без лопаты, он был как бы полон сочувствием. Никто ко мне тогда плохо не относился. Конечно же, многие мои сотрудники получили свое удовольствие, - чтобы я знал себе место. Но, видимо, меня уже считали покойником. Из такого говна не выбираются. Поэтому относились ко мне хорошо и снисходительно. Мои почти декларативные попытки стать доктором наук были обречены, а посему не воспринимались всерьез. Завал на московской защите был принят закономерно. Все ясно, лебединая песня. Когда ровно через год я стал доктором, на них это произвело ошарашивающее впечатление. Они не верили своим глазам, о чем не стеснялись говорить вслух. Надеялись, что мне не дадут украинского подтверждения, поскольку Союз распался на момент защиты. Но им и здесь не свезло...

Сага о Сапоге составляет отдельную контрапунктивную социальную линию, которая пересеклась с моей жизнью повторно. По археологическому стажу мы почти равны. Он начал работать в поле даже раньше. Еще школьником бегал за Станком. Сапог прямой ученик Владимира Никифоровича. Станок его засунул на вечернее отделение, а потом кафедра перевела его на стационар. Мы с ним вместе начали работать на хозтеме. Сапог лучше меня ходил в разведки и к тому времени был умелым знатоком. Но вскоре, в силу некоторых особенностей своего характера, начал прыгать на своего почтенного учителя, причем, не могу сказать, что совсем уж зря. Сапог стал это делать отчасти еще и потому, что тот первый начал. У Станка манера проста и незатейлива – сначала взять себе ребенка на выучку, а потом, как только этот ребенок начинает подавать надежды, его же прихлопнуть. Эта манера у него не изменилась – он во всех видит лишь потенциальных конкурентов.