VII. К полосе Сумерек

— Ну вот, опять я влип в Историю Спасения Принцессы, — думал Гарун, зевая спросонок. — Интересно, в ней тоже все пойдет наперекосяк? — Но долго размышлять ему не пришлось.

— Кстати, — как бы невзначай бросила Трясогубка, — я тут позволила себе маленькую вольность и по настоятельной просьбе Джинна Воды извлекла из-под твоей подушки тот самый Разъемник, который ты стащил исключительно со своего собственного позволения.

Охваченный ужасом Гарун принялся лихорадочно перерывать свою постель, но Разъемник исчез, а вместе с ним и шанс поговорить с Моржом о возобновлении поставки Рашиду Повествовательной Воды…

— А я думал, ты мне друг, — обиделся он. Трясогубка пожала плечами.

— В любом случае план твой был совершенно несвоевременным, — ответила она. — Еслий мне обо всем рассказал; к тому же твой отец сейчас здесь — а значит, с собственными проблемами он может разобраться сам.

— Ты ничего не поняла, — грустно сказал Гарун. — Я же хотел сделать это для него.

Из Сада Удовольствий донеслись фанфары труб. Гарун выпрыгнул из постели и подбежал к окну. В Саду стояластрашная суматоха. Тысячи тысяч невероятно тонких людей в четырехугольной униформе и в самом деле производили звуки, похожие на шелест бумаги (только намного громче); все они носились по Саду как безумные, спорили, в каком порядке следует строиться, кричали: «Это я иду первым!» — «Не говорите ерунды, так ничего не получится, ведь ясно, что я стою впереди…»

Гарун заметил, что у каждой Страницы был собственный номер, так что с порядком построения не должно было возникнуть особых сложностей. Он поделился этим соображением с Трясогубкой, на что та ответила:

— В реальном мире, мистер, все не так просто. Здесь есть множество страниц с одинаковым номером, и им нужно решить, к какой главе они принадлежат, к какому тому, и так далее. И в униформах частенько попадаются ошибки, так что Страницы вообще могут носить абсолютно неправильный номер.

Наблюдая за Страницами, которые толкались и спорили, грозили друг другу кулаками и из вредности подставляли друг другу ножки, Гарун заметил:

— Эта армия выглядит не очень-то дисциплинированной.

— Не суди о книге по обложке, — резко ответила Трясогубка, после чего (слегка раздраженно) объявила, что ждать его больше не намерена, потому что и так уже опоздала, и Гарун, не успев ни почистить зубы, ни причесаться, ни отметить ряд слабых мест в ее аргументах, побежал вслед за ней в своей алой ночной сорочке с пурпурными латками.

Они бежали коридорами, вверх по лестницам, вниз по лестницам, по галереям, дворами и снова коридорами, а Гарун пыхтел:

— Во-первых, я не «судил о книге по обложке», как ты говоришь, потому что я видел все страницы, а во-вторых — это вообще никакой не «реальный мир».

— Ах, не реальный? — отозвалась Трясогубка. — В том-то и беда ваша, дорогие жители печального города: вы считаете, что реальность — это непременно что-то жалкое, скучное.

— Послушай, сделай одолжение, — ворчливо перебил Гарун, — спроси у кого-нибудь дорогу!

К тому времени, как они добрались до Сада, Армия гуппи, или Библиотека, успела завершить процесс Верстки и Сверки (именно этот момент Гарун видел из окна своей спальни), то есть должным образом построилась. «До встречи», — бросила запыхавшаяся Трясогубка и умчалась туда, где выстроились в своих коричневых бархатных шапочках Королевские Страницы и где воинственно (хоть и глуповато) гарцевал на своем механическом крылатом коне принц Боло.

Гарун без труда нашел Рашида. Отец тоже явно проспал: волосы у него были взъерошены, и одет он был в ту же самую слегка помятую и уже не очень свежую голубую ночную сорочку.

Рядом с Рашидом Халифом в маленьком павильоне, где били фонтаны, стоял обладатель голубых бакенбардов Джинн Воды Еслий, который в виде приветствия помахал Гаруну Разъемником.

Гарун прибавил ходу и успел вовремя.

— … большая честь познакомиться с вами, — говорил Еслий. — Особенно теперь, когда нет больше необходимости называть вас Отцом Воришки.

Рашид в недоумении нахмурился, но подоспевший Гарун торопливо сказал: «Я тебе потом все объясню» и бросил на Еслия такой свирепый взгляд, что тот немедленно умолк. Затем, меняя тему разговора, он добавил:

— Папа, хочешь, я тебя познакомлю с другими новыми друзьями — действительно интересными?

— За Батчет и за Океан!

Все силы гуппи были собраны. Страницы разместились на длинных Птицах-баржах, которые находились в Лагуне. Плавучие Садовники и Многоустые Рыбы тоже были готовы к отплытию. Джинны Воды, оседлав всевозможные летающие машины, нетерпеливо поглаживали бакенбарды. Рашид Халиф поднялся на борт Удода Ноо вслед за Еслием и Гаруном. Там же находились Мали и Габи с Багой. Гарун представил их отцу, после чего все со страшным шумом отчалили.

— Глупо, что мы так неподходяще одеты! — посетовал Рашид. — Через несколько часов мы совсем окоченеем в этих ночных сорочках!

— К счастью, — произнес Джинн Воды, — я прихватил с собой Ламинат. Так что если скажете мне «пожалуйста» и «большое спасибо», я смогу вам кое-что предложить.

— Пожалуйста и большое спасибо, — быстро проговорил Гарун.

Ламинат оказался тонкой, прозрачной и блестящей, как крылья стрекозы, одеждой. Гарун и Рашид надели поверх своих ночных сорочек длинные туники из этого странного материала, а на ноги натянули такие же гетры. К их изумлению, Ламинат так плотно прилип к одежде и телу, что, казалось, растворился, только кожа и одежда приобрели легкий перламутровый блеск.

— Теперь холод вам не страшен, — сказал Еслий.

Они покинули Лагуну, оставив позади все уменьшающийся Гуп-Сити; Удод Ноо не отставал от других высокоскоростных механических птиц, поднимавших вихрь водяных брызг. «Надо же, как все быстро меняется! — поразился Гарун. — Всего неделю назад я был мальчишкой, который ни разу в жизни не видел снега, — и вот я здесь, и направляюсь в ледяную пустыню, где никогда не светит солнце, а на мне нет ничего, кроме ночной сорочки и какого-то странного прозрачного материала. Вот уж точно из огня да в полымя».

— Только наоборот, — сказал Удод Ноо в ответ на мысли Гаруна, — из холодильника в морозильник.

— Невероятно! — воскликнул Рашид Халиф. — Он говорит, не раскрывая клюва!

Армада гуппи уже долгое время была в пути. До слуха Гаруна доносился сначала тихий гул, потом приглушенный ропот и в конце концов раскатистый рев. Только через какое-то время Гарун сообразил, что эти звуки производили гуппи, которые безостановочно говорили и жарко спорили друг с другом. «Вода усиливает звуки», — вспомнил он, после чего подумал, что такое количество звуков без труда можно было бы услышать даже на высохшей пустоши. Джинны Воды, Плавучие Садовники, Многоустые Рыбы и Страницы громко обсуждали все «за» и «против» стратегического плана, в реализации которого им предстояло принять участие.

Габи с Багой были так же говорливы, как и прочие Многоустые Рыбы, а по мере приближения к Полосе Сумерек и стране Чуп их булькающая речь становилась все более недовольной:

— Спасти принцессу за «спасибо»?

Нам только Океан спасти бы!

Путь преградить должны мы, рыбы,

Отраве, бьющей из-под глыбы!

Принцесс полным-полно кругом,

А он один — и мы при нем.

Гарун был поражен.

— Разве это не мятежные речи? — рискнул он высказать свое мнение.

Еслий, Габи, Бага и Мали тотчас оживились:

— А что такое «мятежный»? — спросил Еслий.

— Это что, растение? — поинтересовался Мали.

— Вы неправильно поняли, — пытался объяснить Га-рун. — Это просто прилагательное.

— Чепуха, — произнес Джинн Воды. — Какие речи у прилагательных, они же не умеют разговаривать.

— Но ведь говорят же, что кровь — говорит! — Гарун обнаружил, что вступает в спор (все эти прения вокруг оказались явно заразными). — А раз так, то и прилагательные могут разговаривать, и все что угодно может.

На мгновение воцарилось молчание, но потом все снова вернулись к теме дня: как правильно расставить приоритеты — спасать вначале Батчет, а потом Океан или вначале Океан, и только потом Батчет. Рашид Халиф подмигнул Гаруну, и тот немного приободрился.

На всех Птицах-баржах велись жаркие споры, звуки которых далеко разносились по воде:

— Искать надо хорошее, а дурное само найдется!

— Да уж, дурнее Батчет точно не найдешь.

— Да как вы смеете говорить такое о нашей любимой принцессе, нареченной красавице-невесте уважаемого принца Боло!

— Красавице? Вы что, забыли, какой у нее голос, какой нос, какие зубы?..

— Ладно, не будем об этом…

Гарун заметил, что старый генерал Цитат верхом на таком же, как у принца Боло, крылатом коне перебирался с одной Птицы-баржи на другую и принимал участие во всех этих дискуссиях. И Страницам, и прочим гражданам Гуп предоставлялась, по-видимому, полная свобода, потому что старый генерал Цитат, глазом не моргнув, выслушивал обидные для него тирады, доказывавшие полное отсутствие субординации и вообще выглядел очень довольным. Гаруну даже показалось, что во многих случаях Генерал сам провоцировал такие диспуты, а потом с восторгом к ним присоединялся, защищая то одну точку зрения, то (исключительно чтобы доставить себе удовольствие) противоположную.

— Ну и армия! — поразился Гарун. — Если бы какие-нибудь солдаты на Земле вели себя подобным образом, их бы вмиг под трибунал отдали.

— Но-но-но что толку давать людям Свободу Слова, — заявил Удод Ноо, — если потом оказывается, что они не могут ею пользоваться? И разве Слово — не самая великая сила из всех? А раз так, то разве не стоит пользоваться ею в полной мере?

— Сегодня уж точно ею воспользовались, — ответил Гарун. — Мне кажется, гуппи неспособны сохранить какую-нибудь тайну даже ради спасения собственной жизни.

— Зато ради спасения собственной жизни мы запросто можем тайну раскрыть! — ответил ему Еслий. — Я, к примеру, знаю массу интереснейших тайн.

— И я тоже, — поддакнул Удод Ноо, не раскрывая клюва. — Может, начнем?

— Нет, — категорически заявил Гарун, — не надо. Рашид был в полном восторге:

— Вот это да, юный Гарун Халиф, — рассмеялся он, — у тебя и вправду необычайно веселые друзья!

Армада гуппи между тем продолжала свой путь, и все ее участники радостно делились друг с другом самыми важными секретами военного плана генерала Цитата (а он, разумеется, охотно делился ими с любым, кто удосуживался полюбопытствовать). Этот план был рассмотрен, усовершенствован, обдуман, пережеван, высоко оценен и раскритикован, и даже — после нескончаемых препирательств — утвержден. Рашид Халиф, которого, как и Гаруна, одолевали сомнения: может ли быть польза от такого количества бесплодных разговоров, рискнул высказать это вслух. Однако Еслий, Ноо, Мали, Габи и Бага кинулись спорить теперь уже по этому поводу с прежней энергией и страстью.

Безучастным оставался только принц Боло. Верхом на своем механическом скакуне он несся по небу в авангарде армии гуппи, не произнося ни слова, не глядя ни вправо, ни влево — только вперед, на далекий горизонт. Ему не нужны были аргументы: главное — Батчет, и точка.

— Надо же, как Боло в себе уверен! — удивился Гарун. — При том что половина гуппи в этой армаде вообще неспособны принять решение.

Плавучий Садовник Мали, двигавшийся рядом с ними, раскрыл свои мягкие сиреневые губы и цветочным голосом ответил:

— Любовь. Все из-за Любви. Любовь прекрасна. Хотя иногда немного глупа.

Свет угасал постепенно, сначала медленно, потом все быстрее. Они вступили в Полосу Сумерек!

Глядя вдаль, туда, где тьма сгущалась подобно грозовой туче, Гарун чувствовал, как слабеет его мужество. «На что может рассчитывать наша абсурдная армия, — думал он в отчаянии, — в этих краях, где так темно, что даже не увидишь врага!» И чем ближе они подходили к берегам страны Чуп, тем больше страшила его перспектива сражения с армией чупвала. Гарун был уверен, что их разобьют, Батчет они не спасут, Океан будет окончательно отравлен, и всем историям мира наступит конец. Туманное багровое небо отражало его обреченное настроение.

— Но-но-но не принимай это близко к сердцу, — участливо заметил Удод Ноо. — Так чувствует себя почти каждый, кто впервые преодолевает Полосу Сумерек и оказывается во Тьме. Я-то ничем таким, понятно, не страдаю, поскольку сердца у меня вообще нет: в этом преимущество машин. — Но-но-но ты только не волнуйся. Ты обязательно акклиматизируешься. И все пройдет.

— Чтобы переключиться на что-нибудь позитивное, — произнес Рашид Халиф, — должен сказать, что этот Ламинат действительно работает. Я совсем не чувствую холода.

Габи и Бага все больше кашляли и отплевывались. Впереди показалась береговая линия Чуп. Потоки Историй у берегов Чуп были чудовищно загрязненными. Яд вытравил все цвета, превратив Потоки в нечто серое, а ведь именно в цветах воплощались лучшие свойства Историй: живость, легкость и радость. Лишить историю цвета означало нанести ей самый страшный вред. Но и этим дело не ограничивалось: в здешней части Океана почти не осталось тепла. От вод его больше не поднимался нежный тонкий пар, который мог наполнить человека самыми невероятными мечтами. Вода здесь была холодной и липкой. Океан остыл от яда. Габи и Бага запаниковали:

— Чуем: близок наш конец!

Океан — как холодец!

Настал час, когда они должны были ступить на землю Страны Чуп.

На этих сумрачных берегах не пели птицы. Не веял ветер. Не раздавались голоса. Шаги по галечнику были совершенно бесшумны, словно каждый камешек был укутан в неведомый звукопоглощающий материал. В воздухе стоял запах гнили. Деревья с белыми стволами, похожие на привидения, окружали заросли терновника. Бессчетные тени казались живыми. Но на гуппи никто не спешил нападать. Кругом холод и пустота, царство мрака и молчания.

— Чем дальше во тьму они нас заманят, тем больше получат преимуществ, — сказал Рашид. — И им хорошо известно, что мы не остановимся, потому что у них Батчет.

«Я считал, что Любовь всегда побеждает, — думал Га-рун, — но сейчас дело явно идет к тому, что из нас сначала сделают посмешище, а потом и мясной фарш».

Они определили плацдарм для высадки и разбили лагерь. Генерал Цитат и принц Боло прислали Трясогубку за Рашидом Халифом. Гарун, который был рад снова увидеть Страницу, пошел вместе с отцом.

— Ну что, сказочник, — закричал Боло, увидев Рашида, — пришла пора проводить нас к лагерю чупвала. Нас ждут великие дела! Свободу Батчет! Медлить нельзя!

Следом за Генералом, Принцем и Рашидом Гарун и Трясогубка пробирались сквозь заросли терновника, осторожно исследуя местность; вдруг Рашид остановился и молча куда-то указал.

На небольшой поляне стоял очень похожий на тень человек, в руке у него был меч с черным, как ночь, клинком. Рядом не было ни души, но человек все время вер- | телся, подпрыгивал, выбрасывал вперед руку с мечом, и рубил им так, словно сражался с невидимым противником. Когда они подошли поближе, Гарун обнаружил, что человек бьется со своей собственной тенью.

— Смотрите, — прошептал Гарун, — тень двигается совсем не так, как человек.

Он был прав: тень явно вела себя как хотела — вертелась, приседала, растягивалась, пока не становилась длинной, как на закате, и укорачивалась до длины полуденной тени. Меч ее тоже становился то длиннее, то короче, а сама она завинчивалась спиралью и все время меняла очертания. Ноги тени были скреплены с ногами воина, но все остальное жило своей жизнью. Казалось, что по сравнению с обычными тенями эта тень из мира теней обладала гораздо большими возможностями.

Воин тоже был фигурой поразительной. Его длинные прямые волосы, собранные в хвост, свисали до пояса. Лицо было выкрашено в зеленый цвет, губы — в алый, выпученные глаза и брови обведены черным, а на щеках нарисованы белые полосы. Массивный боевой наряд состоял из кожаных наголенников, толстых наплечников и набедренников, отчего огромный воин казался еще больше. Да, такой атлетической мощи и такого мастерского владения мечом Гарун никогда прежде не видел. Потому что какие бы коленца ни выкидывала тень, воин ни в чем ей не уступал. Они сражались друг с другом, неразрывно связанные, и Гаруну пришло в голову, что их битва — это прекрасный танец, исполняемый в абсолютной тишине под музыку, звучащую только в головах танцоров.

Внезапно Гарун увидел глаза воина и оцепенел. До чего они были ужасны! С черными белками, серой, как сумерки, радужкой и белыми, как молоко, зрачками. «Неудивительно, что чупвала так нравится мрак, — догадался Гарун. — При свете дня они окажутся слепыми, словно летучие мыши, потому что их глаза устроены наоборот, как негатив, который забыли напечатать».

Гарун смотрел на боевой танец Воина Теней и думал: «Как много противоположностей сталкивается в этом противостоянии Гуп и Чуп! Гуп — это яркость, а Чуп — мрак. Гуп — тепло, а Чуп — леденящий холод. Гуп — болтовня и шум, а Чуп — тихое, как тень, молчание. Гуппи любят Океан, чупвала хотят его отравить. Гуппи обожают Истории и Речь, а чупвала все это так же сильно ненавидят». Здесь шла война между Любовью (к Океану, к Принцессе) и Смертью (именно это Культмастер Хаттам-Шуд уготовил и Океану, и Принцессе).

«Хотя все не так просто, — сказал себе Гарун, которому танец Воина Теней открыл, что молчание может быть по-своему изящным и красивым (так же как речь — неуклюжей и уродливой), а Действие — таким же благородным, как Слово, а порождения мрака бывают так же прекрасны, как дети света. — Если бы гуппи и чупвала ненавидели друг друга меньше, — подумал он, — они наверняка нашли бы друг в друге массу интересного».

В это мгновение Воин Теней застыл на месте, глядя своими странными глазами в направлении кустов, где прятались гуппи, после чего его Тень вытянулась в их сторону и нависла над ними со своим длинным мечом. Воин же, спрятав в ножны свой меч (что никак не отразилось на поведении Тени), направился к их укрытию. Движения его рук становились все быстрее, все выразительнее — и вдруг он, словно в порыве внезапного отвращения, опустил руки и (о ужас!) заговорил.