Последние дни власти адмирала Колчака

И вот на такую-то армию все еще рассчитывал несчастный адми­рал, переставший совершенно разбираться в обстановке. Тогда мы, видевшие его ежедневно на докладах, лишь странностями его характе­ра объясняли себе предъявлявшиеся им неосуществимые требования или его необычайные желания, например оставаться в Новониколаевске. Теперь приходит в голову, что едва ли в то время он был вполне нормален, и возможно, что под влиянием сплошных неудач в нем произошел какой-то внутренний сдвиг, мешавший ему спокойно расцени­вать обстановку. Одна предвзятая идея сменялась другою: вслед за не­желанием покидать Омск он так же упорно не хотел ехать в Иркутск, не признаваясь, однако, что, собственно, отталкивает его от этого го­рода, где уже находились все его министры. Вернее всего, что он ду­мал, что если не оторвется от армии, то не утратит и свою власть. При этом в его голове совершено не укладывалось, что никак нельзя соче­тать параллельность движения — его по железной дороге и армии сан­ным путем; ему все хотелось соединить несоединимое.

Впрочем, у Колчака были свои основания опасаться Иркутска, толь­ко он их скрыл от нас, его ближайших помощников. Как это выясни­лось впоследствии, у него в это время были телеграфные переговоры с советом министров, в которых впервые прозвучало слово «отречение» от власти, то есть юридическое оформление того, что фактически уже совершилось, ибо в руках Колчака в это время не было ни армии, ни какого-либо аппарата управления — благодаря своему упорству, он оказывался в своем поезде как бы между небом и землею. Но даже и для отречения, и для передачи власти кому-то или чему-то естественно было быть в том же Иркутске. В крайнем случае, можно было отречь­ся по телеграфу, пересесть на сани и отправиться к одному из штабов трех армий, чтобы соединить свою судьбу с армией, не претендуя бо­лее на возглавление. Колчак и на это не решался и продолжал коле­баться, как и прежде, рассчитывая на какой-либо чудесный поворот событий.

Не подлежит сомнению, что на колебания адмирала оказывала вли­яние боязнь за судьбу золота, которое невозможно было перегрузить на сани, но и ехать с ним дальше по железной дороге, при враждебно­сти чехов и населения, было небезопасно. Проехал бы в свое время Колчак сразу же в Иркутск одновременно с министрами — и золото было бы сохранено, и сам адмирал уцелел бы, да и весь ход событий мог бы быть иной.

Кстати, о золоте. Генерал Жанен еще в Омске предлагал адмиралу взять золото под свою охрану и гарантию и вывезти его на восток. Адмирал на это предложение отвечал: «Я лучше передам его больше­викам, чем вам. Союзникам я не верю». Этот без надобности слиш­ком грубый ответ был по существу, может быть, и правилен, так как персональная и единоличная гарантия Жанена не могла почитаться достаточной. Возможно, что при том ходе событий, какой они приня­ли в Сибири, золото поступило в подвалы банков союзников и пошло бы в счет русских долгов. Но ничто не мешало Колчаку потребовать совместной гарантии союзных правительств, что золото не будет ни в каких обстоятельствах ими реквизировано. Во всяком случае, странно, что Колчак предпочитал в крайнем случае передачу золота большеви­кам. Когда оно действительно к ним попало, то именно через золото они могли укрепить свою власть и раскинуть коммунистические сети на весь мир. Это нетрудно было и тогда предвидеть, и надо было при­нять действительные меры, чтобы золотой запас не перешел в руки большевиков. Да только Колчак не обладал ни каплей дара предвиде­ния и, благодаря своей импульсивности, действовал вопреки самому простому расчету.

Когда, наконец, адмирал решился покинуть станцию Новониколаевск, где так много было потеряно напрасно времени, и тронулся со своими поездами в путь, то доехал только до станции Тайга и здесь вновь остановился. Тут к нему прибыл навстречу новый председатель совета министров Пепеляев и предъявил сразу три ультиматума: об отречении, о созыве Земского собора и о смешении генерала Сахаро­ва. За словесными требованиями Пепеляева-министра стояла реальная сила его брата, генерала Пепеляева, командующего 1-й армией, части которой находились на самой станции. Положение Верховного Прави­теля сделалось поистине трагическим. Но братья Пепеляевы отказались от требования отречения, Земский собор отпадал сам собою за невоз­можностью его собрать, и оставался вопрос о Сахарове. Адмирал по телеграфу предложил Дитерихсу вновь вступить в главнокомандование, и тот согласился, но поставил условие, чтобы Колчак передал всерос­сийскую власть Деникину. Условие для адмирала было явно неприем­лемым. Как ненужной и предложенная мера в виде рокировки с Де­никиным. Сделать передачу власти Деникину ощутимой было невоз­можно, и положение его ни на йоту не изменилось бы от получения телеграммы от Колчака, что он слагает с себя и возлагает на Деникина звание Верховного Правителя. Дело было не в названии, а в средствах, но ни армией, ни золотом подкрепить Деникина Колчак уже не мог, как не мог и Деникин поспеть в Сибирь для спасения положения. Вопрос сводился к одному лишь празднословию.

Братья Пепеляевы ускорили ход событий: Пепеляев-генерал окружил своим батальоном штабной поезд и арестовал Сахарова. Колчак отчис­лил Сахарова от должности, но на самый факт ареста никак не реаги­ровал. (С.П. Мельгунов неверно говорит, что Сахаров был освобожден подошедшим отрядом Каппеля. Ни такого отряда, ни самого Каппеля на ст. Тайга не было, да и освобождать Сахарова не было надобнос­ти — Пепеляев его немедленно отпустил, когда узнал, что Сахаров от­числен от должности. Пепеляев-министр взял обещание, что над Саха­ровым будет наряжено следствие для предания суду.)

Как бы ни относиться к генералу Сахарову, но отмеченный арест его Пепеляевыми, да еще в присутствии самого Верховного Правите­ля, был явлением отрицательным, свидетельствовавшим о развале ар­мии даже на ее верхах и о полном падении авторитета адмирала. Как бы для вящего доказательства, что с ним больше не считались, тот же батальон 1-й армии, который арестовывал Сахарова, не выпустил по­езд Верховного Правителя со станции Тайга, а еще хуже то, что Кол­чак при этом пассаже не решился самолично сделать какое-либо рас­поряжение, а прислал ко мне своего правителя канцелярии уладить это дело, так как мне были подчинены и министр путей сообщения, и за­ведующий воинскими перевозками. Пришлось идти к Пепеляеву-генералу за объяснениями. Он объяснил случившееся «недоразумением» и распорядился пропустить поезда Верховного. Однако при нормальных условиях военной жизни таких слишком показательных недоразумений не случается. Оба эти случая показывают, как быстро испаряется власть не наследственная или не опирающаяся на силу и на авторитет, заво­еванный на полях сражений.

Колчак уехал и на следующей станции отдал приказ о назначении главнокомандующим генерала Каппеля, бывшего до того командующим 3-й армией, человека и офицера во всех отношениях выдающегося. Но что мог он сделать, когда всякое командование обратилось в фикцию. Адмирал с тремя поездами отправился в Иркутск, но успел свободно доехать только до Нижне-Удинска, где в это время власть находилась уже в руках Совдепа. На станции адмирала встретила враждебно на­строенная толпа, которая, однако, при наличии у него многочисленно­го и надежного конвоя никакой опасности не представляла и задержать его поезд не могла, задержка в движении могла быть только со сторо­ны, но и это препятствие не было непреодолимым, ибо чехи открыто против Колчака не выступали. Тем не менее, от Нижне-Удинска ад­мирал уже не поехал дальше как Верховный Правитель, а перешел как бы на положение пленника чехов. На станции Нижне-Удинск он по­лучил два телеграфных предложения: одно от совета министров об от­речении в пользу Деникина, другое от союзных представителей — по­ступить под охрану чехов.

Предложение совета об отречении и передаче власти Деникину, как ранее аналогичное предложение генерала Дитерихса, отправлялось от совершенно неправильного соображения, что, когда Колчак получил в Омске телеграмму о признании его Деникиным, он, объявляя об этом в приказе, назначил Деникина своим заместителем на случай своей убыли. Колчак в данном случае поступил применительно (и вовсе не продуманно) к военно-полевому уставу, требующему, чтобы в предвидении боя каждый начальник указывал своего заместителя. Это дела­ется с той целью, чтобы в ответственной боевой обстановке не было перерыва в управлении в случае смерти, ранения или внезапной болез­ни начальника. Но одно дело бой, другое — управление государством. У Колчака не было наследственных прав распоряжаться своей властью по своему усмотрению, к тому же Омская конституция, то есть По­становление о временном устройстве государственной власти в России, гласила, что «в случае отказа от звания Правителя, осуществление его власти переходит к совету министров». Таким образом, адмирал Кол­чак был дважды не прав: он не вправе был назначать Деникина своим постоянным преемником, а назначать его временным заместителем, применительно к уставу полевой службы, не имело смысла, так как фактически Деникин не мог заменить временно адмирала в Омске.

В одинаковой мере и совет министров поступил неправильно, пред­ложив Колчаку отречься в пользу Деникина. Он мог предложить ему отречься, но заместителя должен был выбрать сам, и, конечно, не Де­никина, а на месте такого, который мог бы немедленно вступить в должность для спасения тонущего корабля. Выбрать по тогдашним ус­ловиям можно было только одного из двух: Дитерихса или Семенова. Тогда могло бы и не случиться последующей катастрофы и власти, и адмирала Колчака.