Падение совета министров в Иркутске. Переход власти к Политическому Центру

Адмирал от власти не отрекся, а 4 января 1920 года, находясь в Нижне-Удинске, отдал по телеграфу приказ, коим назначил главноко­мандующим всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке атама­на Семенова. Это назначение, при отсутствии прямого отречения, как бы свидетельствовало, что Колчак не покидал надежды вернуться к вла­сти, если ему удастся благополучно проехать на восток.

Насколько мне известно, подлинный приказ от 4 января нигде не сохранился, и в войсках Каппеля, когда они пришли к Чите, даже воз­никло сомнение — не являлся ли этот приказ апокрифом. Приказ этот, несомненно, существовал, но так как он мог быть получен в Иркутске или накануне, или в день падения совета министров (5 января), то практического значения для правительства он иметь, очевидно, не мог бы. Между тем Гинц, бывший управляющий делами совета, жалуется на то, что назначение Семенова поставило в затруднение совет и уско­рило его падение. Приходится поэтому допустить, что был еще какой-то другой приказ о назначении Семенова, до нас не дошедший. Он был, по-видимому, отдан 23 или 24 декабря, потому что 23 декабря Колчак получил в пути телеграмму от военного министра Ханжина¹⁶³ такого содержания: «Иркутский гарнизон не в состоянии выделить достаточ­ного отряда в Черемхово для восстановления порядка. Необходима немедленная присылка войск из Забайкалья. Временное подчинение Иркутского округа атаману Семенову необходимо». Вероятно, как от­вет на эту телеграмму Семенов и получил назначение, которое совер­шенно неожиданно ускорило развязку, вместо того чтобы упрочить положение в Иркутске колчаковского правительства.

Дело в том, что в донесениях Колчаку еще в Омске Семенов неиз­менно сообщал, что располагает хорошо организованными, прочными войсковыми частями. Эти донесения и внушили Колчаку веру, что при надобности можно будет опереться на войска Семенова. Та же вера руководила и Ханжиным, когда он просил подчинить временно Иркут­ский округ Семенову. В действительности все донесения Семенова ока­зались сплошной ложью, и когда от него потребовали в Иркутске под­крепление, то он мог выслать лишь 300 человек под командой некоего Скипетрова¹⁶⁴, генерала семеновского производства.

События в Иркутске развивались в следующем порядке. 24 декабря произошло восстание в казармах 53-го полка в Глазковском предместье у вокзала, отделенном от города рекой Ангарой, через которую мост, случайно или умышленно, оказался разорванным. По этой причине па­рализовать восстание оказалось невозможным, поэтому начальник гарни­зона, генерал Сычев, решил привести взбунтовавшийся полк к покорно­сти бомбардировкой казарм. 26 декабря он уведомил о своем намерении генерала Жанена. В ответ на это извещение генерал Жанен сообщил, что он не допустит обстрела и в свою очередь откроет огонь по Иркутску. Иными словами, генерал Жанен становился на сторону повстанцев про­тив правительства Колчака, а подчиненные Жанену чехи захватили в свои руки все перевозочные средства через Ангару и таким образом лишили Сычева всякой возможности подавить восстание 53-го полка.

27 декабря Сычев получил телеграмму из села Лиственичного от командира семеновского дивизиона броневых поездов Арчегова¹⁶⁵, что он идет в Иркутск, но союзники препятствуют движению. Эти броне­поезда так и не дошли до Иркутска. Другой отряд семеновцев в числе 112 человек добрался до Иркутска на автомобилях, но по своей мало­численности помощи оказать не мог, успев лишь вызвать озлобление бессудной расправой с захваченными им заложниками.

31 декабря и 1 января 1920 года в Иркутске происходили бои меж­ду восставшими и гарнизоном, оставшимся верным правительству, усиленным семеновцами, о которых выше упомянуто. Победы не оказы­валось ни на одной стороне. В городе оказалось сразу два правитель­ства: совет министров -правительства адмирала и Политический Центр, создавшийся из земцев и социалистов-революционеров, который опи­рался на восставшие воинские части. В сущности говоря, обе стороны были одинаково бессильны и в равной мере не имели никакого осно­вания считать себя правительствами, ибо никаких подчиненных им органов управления не имели и власти своей даже в городе ни на кого распространять не могли. Разница была лишь в том, что совет мини­стров, большая часть которого уже отъехала на восток, держась по инерции, никакой активности не выявлял, а Политический Центр энер­гично агитировал в населении. Население держалось пассивно, выжи­дая, чья возьмет.

Вновь вмешался генерал Жанен и предложил свои посреднические услуги между враждующими сторонами. 2—4 января тянулись безре­зультатные переговоры в вагоне Жанена. Гордиев узел был разрублен самым неожиданным образом. 5 января на улицах Иркутска были рас­клеены объявления о «падении ненавистной власти Колчака» и о при­нятии власти Политическим Центром. Совет министров, то есть пра­вительство адмирала Колчака, никем не свергнутый и не отрекавшийся от власти, вдруг прекратил существование, уподобив свое положение Вампуке, где один выходит из-за кулис и объявляет толпе: «Я вас заво­евал». Толпа отвечает: «Он нас завоевал». Оставшиеся еще в Иркутске последние министры так стремительно уехали на восток, что даже не предупредили о самоупразднении и отъезде своих помощников, чем поставили их в критическое положение.

Так автоматически прекратилась власть диктатора адмирала Колча­ка. Его непрестанные колебания и нерешительность принесли свои неизбежные плоды. Проезжай он безостановочно из Омска в Иркутск, события шли бы, несомненно, иным путем, так как, в крайнем случае, не чувствуя себя в безопасности в Иркутске, он мог бы вместе со сво­ими министрами переехать в Читу. Антибольшевистская власть продол­жала бы существовать. С другой стороны, и совет министров, получив от Колчака извещение, что он решил остаться при армии, должен был действовать энергично и предложить адмиралу или немедленно прибыть в Иркутск, или отказаться от власти, и совету выбрать на его место другого — местного, а не фантазировать насчет передачи власти Дени­кину, который при всем желании не мог бы сделать ничего, чтобы потушить немедленно пылавший сибирский пожар.

Тут попутно возникает вопрос, чем кончилось бы дело, если бы ге­нерал Жанен и чехи не вмешались 26 декабря в пользу восставшего 53-го полка и не держали бы сторону Политического Центра вообще. От­ветить на этот вопрос сколько-нибудь определенно, разумеется, нельзя, так как все зависело от многочисленных «если». Раз восстание было бы подавлено и совет министров обнаружил бы достаточную энергию, что­бы противостоять новым, неизбежным попыткам к свержению прави­тельства, то продержаться нужно было только в течение месяца — до 8 февраля, дня подхода к Иркутску войск Каппеля. Положение было бы спасено. Но по ходу событий мы уже знаем, что ни совет министров в целом составе, ни кто-либо из его отдельных членов не несли в себе нужной энергии и даже простого провидения грядущих событий. При таких условиях и при недоброжелательном нейтралитете союзников в любую минуту можно было поскользнуться на апельсиновой корке.

Что касается до «союзников», которых у нас нередко обвиняют в вероломстве и эгоизме, то тут как будто кроется недоразумение. За­бывают, что в действительности никаких «союзников» у нас не было со дня подписания Брест-Литовского мира. Союз возобновился на ко­роткое время в Сибири, когда чехи были двинуты из Владивостока на Урал, и он вновь кончился 11 ноября 1918 года, в день подписания перемирия. Начиная с этого дня, у Колчака не было союзников, но еще находились «сочувствующие», главным образом полковник Нокс. На­звание же «представители союзников» употреблялось по старой памя­ти и отнюдь не соответствовало действительности. Чехи, коих было большинство, думали только о том, чтобы поскорее выбраться из Си­бири домой. Для этого надо было быть уверенным в непрерывности движения по железнодорожной магистрали. Они ее захватили в свои руки и повели себя как в завоеванной стране, пользуясь нашей слабо­стью и невозможностью силой противостоять их разнузданности. Горе побежденным! Так же точно не сочувствием восставшим и Политиче­скому Центру следует объяснить угрозу генерала Жанена бомбардиро­вать Иркутск, если бы генерал Сычев открыл огонь по Глазковскому предместью, а паническим страхом, что может при обстреле постра­дать вокзал и задержать продвижение «союзников» на восток. Ведь их продвижение ничем не отличалось от панического бегства.