Предисловие к русскому изданию

Книга проф. А. Фореля „Der Hypnotismus, oder die Suggestion und die Psychotherapeie" настолько известна, что не нуждается не в каких рекомендациях. Ее первое издание вышло в Штутгарте в 1889 году и с тех пор она выдержала много изданий, не однократно переводилась и у нас.

Предлагаемый перевод сделан с 12 последнего немецкого издания 1923 года.

Проф. Август Форель выдающийся швейцарский психиатр и невролог, крупнейший авторитет в области гипнологии. Широкое естественнонаучное и медицинское образование, обширная в течение многих десятилетий медицинская практика и практика специально по лечению гипнозом и внушением по справедливости сделали его имя очень популярным.

С 80-ых годов прошлого столетия научная разработка вопроса гипноза и внушения исходила из учения о гипнозе знаменитого невропатолога Шарко и его Парижской школы с одной стороны и Нансийской школы во главе с Льебо и Бернгеймом с другой.

Шарко рассматривал гипноз как патологическое состояние, свойственное истерии, Нансийская же школа все явления гипноза и внушения сводила к психологическим механизмам нормальной психики. Проф. А. Форель принадлежит к этой последней. Научная победа в споре двух школ, как известно, осталась на стороне Нансийской школы, и этому не мало способствовали труды А. Фореля.

Явления гипноза были связаны с внушением, объяснялись внушаемостью, как одним из основных свойств нервнопсихической деятельности и таким образом гипноз не мог быть рассматриваем, как проявление болезненного состояния, а тем более как что-то чудесное или таинственное.

Сторонник монистического мировоззрения, признающего единство мозга и души в смысле их психофизического тождества, проф. А. Форель в основе каждого психического ищет материальный процесс в веществе мозга и внушаемость, как только психологическое понятие, его не может удовлетворить, ему нужен органический базис. Содержание сознания, говорит он, остается для нас чем-то отрывочным и только физиология, как замкнутая цепь причин, может привести нас к учению о механизме души.

Это и побудило проф. Фореля опереться на гипотезу Рихарда Семона, сущность которой состоит в следующем.

Жизнь организма нельзя представить себе вне окружающей его среды, которая бы непрестанно не действовала на него, как тот или иной ряд раздражителей. Раздражители, как энергетические воздействия, оставляют свой физический след в организме в форме ряда сложных изменений или энграмм.. Одни энграммы являются унаследованными, другие же—приобретенными в личном опыте. Сумма всех этих следов — энграмм и составляет основу биологической сущности организма, которую А. Форель, следуя Р. Семону, называет мнемой. Все когда либо возникшие энграммы являются тесно связанными, как с теми раздражителями, следом которых они являются, так и с синхроничными, и с определенной закономерностью воспроизводятся в процессе экфории, или экфорируются. При этом необходимо заметить, что даже и очень слабые энграммы, если они многократна повторяются, приобретают возможность экфории и что действие раздражителя, сначала относительно локализированное в районе вступления, затем распространяется на весь организм. Рассматривая с точки зрения этой следовой теории процесс внушения и его действие, нужно признать, что и всякое внушение, как бы оно ни было сделано, словом, знаком, жестом, или как либо иначе, является раздражителем, входящим в мнему и действующим, как энграмма

Внушение вызывает диссоциационное состояние мозга, которым вообще характеризуется состояние сна. Суггестивная диссоциация есть более или менее ограниченный, локализированный сон. Отсюда принципиальное тождество гипноза и сна с точки зрения А. Фореля. Объективные экспериментальные методы изучения явлений высшей нервной деятельности, разработанные нашими русскими школами — рефлексологической ак. Бехтерева и физиологической ак. Павлова, шаг за шагом с неумолимой последовательностью открывая ее законы, дают возможность глубже проникнуть в понимание и сущности и механизмов гипноза и внушения.

Методы утвердили положение, что гипноз есть вид тормозного процесса, развивающегося в мозговом веществе, такого же порядка, как и нормальный сон (сонное торможение). Он может быть вызван искусственно, как различными физическими раздражителями (напр, монотонным звуком, неожиданным светом и др.), а также и словом или символическим речевым раздражителем.

Состояние гипноза чаще всего наступает, как сочетательный рефлекс на раздражитель, имеющий связь со сном, и вызывающий торможение коры. Аналогичное гипнозу состояние наблюдается в природе в форме оцепенения у животных при неожиданных раздражениях, как рефлекс защитный.

В случаях, когда словесный раздражитель вызывает гипноз у человека, слово, как символ, играет особо важную роль, замещая собой по закону сочетательных рефлексов конкретные, т. е. физические, как экзо — так и эндогенные, вызывающие сон, раздражители. Сон может быть частичным и локализированным, что дает возможность объяснить существование рапорта и таких действий, которые обнаруживают частичное повышение возбудимости мозговых процессов.

Что касается внушений как в гипнозе, так и вне его, то и они с рефлексологической точки зрения ничто иное, как внешние раздражители, вызывающие соответствующие сочетательные рефлексы (условные по Павлову).

Это — словесные символические раздражители, с которыми связывается образование новых, подкрепление или торможение старых сочетательных рефлексов и их следов.

Гипноз характеризуется общей заторможенностью сочетательно рефлекторных процессов мозга, но, именно благодаря этому, избирательно могут создаваться благоприятные условия для укрепления новых и учащения старых рефлекторных связей в зависимости от соответственных словесных раздражителей—внушений.

Внушениями же могут быть созданы или усилены очаги побуждения или доминанты (учение о доминантах проф. Ухтомского) направляющие поведение по известному уклону в зависимости от содержания словесных раздражителей в процессе внушения.

Таким образом, рефлексологические методы дают конкретное физиологическое обоснование механизму гипноза и внушаемости и с тем вместе вплотную подходят к разрешению загадки сложного и интереснейшего комплекса явлений гипноза и внушения, ставя их в общий ряд известных нам биосоциальных процессов.

Однако рефлексологические методы только начали свой путь и нужно опасаться преждевременных широких обобщений и схем, которые могут повести к чрезмерному упрощению явлений и в особенности у лиц, далеко стоящих от лаборатории, создать иллюзию, что в теории этого вопроса уже все сказано и ясно.

Апологет и сторонник суггестивной психотерапии проф. А. Форель дает резкую критику психотерапевтической школы Дюбуа и особенно Дежерина, выдвигающих метод логического убеждения. И нельзя не согласиться с проф. А. Форелем, когда он говорит, что ни одна из этих школ по существу в применении своих методов не избегла механизмов внушения. Тем не менее нельзя отрицать и того, что принцип, положенный в основу этих методов, другой чем в суггестивной терапии. Их путь детального логического подхода к симптомам нервнобольного с целью заставить его убедительными доводами, правильным освещением ошибок суждения и предрассудков расстаться с заблуждениями в толковании болезненных расстройств, активно с помощью врача пересмотрев их установки, во многих случаях дает результаты там, где одна суггестивная терапия оказалась недостаточной или излишней.

Вспомним, что кроме суггестивной и рациональной терапии существует еще и психоанализ Freud'a и Адлера, и синтетическая психотерапия Марциновского и Яроцкого и отвлекающая ак. Бехтерева, и психопедагогика, и самовнушение Леви, Куэ и поведенческая по Флейшману и лечение целевой установкой по Гилляровскому, Залкинду и много еще других, причем все они в известных случаях могут давать хорошие результаты.

Психотерапия требует большого индивидуализирования в зависимости от личности больного, условий образования болезненных проявлений и окружающей среды и все психотерапевтические приемы могут быть полезны. Психотерапия есть живое творчество и она никогда не сможет улечься в узкие рамки какой нибудь одной схемы.

В заключение не бесполезно будет дать краткую историческую справку о развитии гипноза в России и СССР. Интерес к гипнозу и научная его разработка у нас началась одновременно с Западной Европой в 80-х годах прошлого столетия и с неослабным оживлением продолжается и поныне. Первая русская работа О. О. Мочутковского и Окса по гипнозу появилась в 1881 году, затем целая плеяда русских, ученых неврологов и психиатров, как Мочутковский Гиляров, Токарский, Данилло, Вяземский, Розенбах, Янушкевич, Говсеев, Рыбалкин, Рыбаков и др., известные физиологи Тарханов, Данилевский сделали крупные вклады в литературу о гипнозе и внушении. Представители русской гипнологии, как и заграницей, делились на последователей школы Шарко и Нансийской.

Ак. Бехтерев с первых же лет своей профессуры уделяет очень много внимания изучению гипноза. Его публичные речи, многочисленные доклады с демонстрациями больных, статьи, отдельные брошюры о гипнозе, внушении и психотерапии и роли внушения в обыденной жизни охватывают вопросы в большой полноте и способствуют распространению правильных взглядов на него. Он-же первый из русских профессоров начал систематически читать лекции по гипнозу студентам.

Проф. Данилевский развил свою унитарную теорию гипноза, согласно которой первоначальным источником гипноза.является боль и страх с вызываемыми им оцепенением, торможением произвольных актов, затем путем прогрессивной эволюции от низших сенсорных рефлекторных явлений возникает эмоциональный гипно-шок и психофизическое торможение.

Ак. Бехтерев выдвинул учение о гипнозе, как об особом состоянии видоизмененного естественного сна, который может быть получен не только при помощи психических, но и физических воздействий и развивается не только у человека, но и у животных.

Перу русских авторов принадлежит большое количества экспериментальных работ по гипнозу (Бехтерев, Нарбут, Лазурский, Срезневский, Акопенко, Певницкий, Платонов, Бирман, Наумов, Финне, Мясищев и др.).

У нас же развивается и изучение коллективного или массового гипноза, в особенности в применении к лечению алкоголиков по методу ак. Бехтерева.

Основоположниками современного учения о гипнозе и внушении в рефлексологическом освещении являются ак. Бехтерев и ак. Павлов.

Интерес к гипнозу и внушению настолько растет и среди врачей и в массах, а современная литература по этому вопросу еще так бедна, что предлагаемый перевод классического труда А. Фореля нам представляется вполне заслуживающим издания. Подробные указания по гипнотерапии как самого автора, применявшего лечение внушением при многих заболеваниях, так и многочисленных выдающихся ученых делают эту книгу чрезвычайно поучительной для всех практических врачей.

В заключение отметим, что в переводе сделаны некоторые сокращения тех мест, где рассматриваются вопросы, не имеющие прямого отношения к гипнозу, или устаревшие в настоящее время теории, как объяснение сущности гипноза Фохта.

Прив. Доц. Д-р Мед. В. В. Срезневский.

I. Сознание и гипотеза идентичности (Монизм)

Для уразумения гипнотизма должно уяснить себе, что такое "сознание". Явления гипнотизма, происходящие в нашей душе, представляют собою постоянную смену то „сознательного", то видимо „бессознательного". Но именно эта смена и доказывает лучше всего, что термин „бессознательное"— не точен и не соответствует действительности.

Необходимо, следовательно — во избежание праздных споров и опасности увлечься теологией по рецепту Гетевского Мефистофеля — условиться относительно того, что представляет собою неопределенное, относящееся к содержанию сознания, понятие „психический". В слове „психический" смешивают без разбору два понятия: 1. абстрактное понятие „интроспекции" или субъективизма, т.-е, наблюдения извнутри, которое каждый субъект производит и может производить лишь в себе и относительно себя самого; для этого понятия мы сохраняем термин „сознание"; 2. „деятельный элемент" души, т.-е, то из физиологии мозга, что обусловливает содержание сознания. Это ошибочно принято было за сознание в обширном смысле — отсюда и произошла та путаница в понятиях, которая сознание рассматривает, как свойство души. Молекулярную волну физиологической деятельности нервных элементов я назвал „нейрокимом".

О сознании других людей мы можем судить не иначе, как путем заключений по аналогии; столь же мало мы вправе были бы говорить о забытых явлениях, „что они не находятся более в нашем сознании". Область нашего сознания находится в постоянном движении. Явления в ней возникают и исчезают. С помощью памяти многие явления, в данный момент, повидимому, не сознаваемые, чрез посредство ассоциаций снова могут быть, с большим или меньшим трудом, вовлекаемы в круг сознания. Уже один опыт самонаблюдения экспериментально доказывает нам, что многие явления, представляющиеся находящимися вне нашего сознания, все-таки сознаются или сознавались нами. Да, известные чувственные ощущения остаются в момент их возникновения скрытыми от нашего обычного бодрственного или верхнего сознания, в область которого они вводятся только впоследствии. Целые ряды деятельных состояний мозга (сны, сомнамбулизм или второе сознание) обычно, повидимому исключены из области верхнего сознания, но затем путем внушения или каким-нибудь иным путем ассоциируются с воспоминаемым содержанием последнего. Во всех таких случаях „видимо бессознательное" оказывается все-таки сознательным. Названные явления неоднократно приводили к мистическим, т.-е, дуалистическим толкованиям. Одно очень простое соображение, однако, легко объясняет их. Предположим — и это вполне соответствует наблюдениям, — что области извнутри наблюдаемых деятельных состояний мозга отграничиваются так наз. ассоциационными или диссоциационными процессами, т.-е. что мы не можем их все сразу привести в деятельную связь друг с другом и что, следовательно, все, что представляется нам бессознательным в действительности также обладает сознанием, т.-е. имеет субъективный рефлекс,— то получится следующее: наше обычное бодрствующее или верхнее сознание есть не более, как внутренний субъективный рефлекс теснее друг с другом связанных деятельных состояний внимания, т.-е. во время бодрствования, концентрированных максимумов известных деятельных состоянии большого мозга. Имеются еще другие виды сознания, частью забытые, частью находящиеся в слабой или косвенной связи с содержанием верхнего сознания, которые, в противоположность „верхнему", называют „подсознанием" Последнему соответствуют иные, менее концентрированные или иначе ассоциируемые или также более слабые деятельные состояния большого мозга. Для подкорковых (низших) мозговых центров должно допустить дальнейшие, находящиеся в еще более отдаленной связи, виды подсознания и т. д.

Во всяком случае наши субъективно-единые состояния сознания соответствуют всегда некоторому синтезу сложных физиологических процессов в мозге и не затушевывают физиологических деталей, распознаваемых нами косвенно. Было бы, однако, ошибкой усматривать из-за этого в сознании какую-то особую сущность, отличную от деятельности мозга. В тени мы тоже не видим деталей предмета, который ее отбрасывает: она не имеет своей особой сущности и она является нам только через явление света. Достаточно принять, что существование явлений нашего верхнего сознания в поле внимания предполагает синтез подсознательных рефлексов и что характер этих синтезов является одним из факторов, определяющих качество явления верхнего сознания.

Прежде чем пойти дальше, мы считаем долгом рассмотреть явления памяти и родственные процессы в освещении одной новой, весьма важной работы.