Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Теория М. Симона. Мнема. Экфория

Исходя из гениальной идеи Эвалъда Геринга, что „инстинкт есть что-то в роде памяти", Рихард Семон R. Semon, Die Mneme als erhaltendes Prinzip im Wechsel des organischen Geschehens, Leizig bei. Wilhelm Engelmann 1904) (3-ье издание в 1911 г.) доказывает убедительнейшим образом что здесь мы имеем дело не только с аналогией, но и с более глубоким тождеством в мире органических явлений. Чтобы избавиться от психологической, как и физиологической и твердо установившейся односторонности их терминологии, он на основании точного определения понятия „раздражение" устанавливает новые термины для наименования приобретенных общих понятий.

Под раздражением Семон разумеет такое „энергетическое" воздействие на организм, под влиянием которого в раздражительном веществе его вызываются ряды сложных изменений. Измененное таким образом состояние организма (которое длится так же долго, как и раздражение) он обозначает, как „состояние раздражения". Перед воздействием раздражения организм находится (в противоположении к раздражению) в состоянии первичной, а после воздействия — в состоянии вторичной индифферентности.

Если же, по прекращении раздражения, раздражительное вещество живого организма, находящееся в состоянии вторичной индифферентности, оказывается надолго измененным, то Семон говорит об энграфическом воздействии. Самое изменение он называет энграммой, а сумму унаследованных и индивидуально приобретенных энграммов какого-либо живого существа — его мнемою. Под экфорией он разумеет воспроизведение всего, синхронического с тогдашним комплексом раздражений, состояния раздражения организма путем воздействия лишь части или ослабленного в целом раздражения. Эти термины применяются им для обозначения психологически (интроспективно) известных явлений ассоциации и воспоминания, равно как физиологических автоматизмов, онтогении и филогении. Энграммы таким образом экфорируются. При каждом таком процессе все мнемическое раздражение (комплекс энграммов) приходит в созвучие с синхроническим состоянием раздражения, которое вызывается новым раздражением; это созвучие Семон называет гомофонией. В случае несовпадения между действием нового раздражения и мнемическим раздражением деятельность внимания, онтогенетически регенерация и филогенетически приспособление стремятся интроспективно восстановить гомофонию.

И с помощью убедительных фактов Семон доказывает, что действия раздражения относительно локализированы лишь в районе их вступления (первичный собственный район), но что они распространяются лучеобразно и на весь организм (не только на нервную систему, ибо они действуют, например, и у растений). Таким путем энграфия, даже и колоссально ослабленная, и в особенности нервная, может в конце концов поражать и зародышевые клетки. Семон, далее, показывает, как и очень слабое энграфическое действие после бесчислен...

...сложна она — оно также сложно; проста она — оно также просто; диссоциирована она — оно также диссоциировано.

В согласии с Семоном „Die Mnemischen Empfindungen. Leipsig W. Engelmann 1909"— мы должны строго различать между понятиями ассоциация и экфория, а не смешивать их, как это делалось до сих пор. Ассоциация есть нечто длительное, а именно связь отдельных частей одновременного (скрытого или живого) энграмм-комплекса. Экфория есть нечто преходящее, а именно вспыхивание в сознании какого-нибудь былого комплекса. Экфория может привести к появлению новых ассоциаций и к ослаблению (диссоциации) старых. Деятельность внимания заключается в экфорировании старых энграмм-комплексов и в новой их ассоциации со свежими оригинальными ощущениями чувственных раздражений. Помощью так называемых волевых движений мы тогда реактивно выискиваем новые чувственные раздражения, чтобы тем самым контролировать и сравнивать между собой старые. Для лучшего понимания нашей психологии, я настоятельно советую нашим читателям прочесть выше цитированную книжку Semon'a.

До сих пор я пользовался термином диссоциация в том же двояком смысле, как раньше термином ассоциация, для характеристики спутанности мышления и разговора во сне и в психопатологических состояниях. Для всего диссоциированного на момент я предлагаю термин парэкфории. Настоящей диссоциацией можно было бы тогда назвать парэкфорированные энграмм — комплексы, остающиеся в мозге. В Dementia Pracox, в Paranoia, в Dementia senilis подобные диссоциированные энграмм — комплексы многократно, нередко даже непрестанно экфорируются рядом с нормальным мышлением, но тогда нужно словесно различать между возникновением симптома парэкфории и более или менее фиксированными сохраняющимися в мозге остатками комплексов. Точно так же следует различать между фактически не забытыми „амнезиями", которые не могут быть экфорированы ни на короткое, ни на более длительное время, и настоящими амнезиями с полным исчезновением энграмм-комплексов.

Наконец, было бы, пожалуй, целесообразно различать экфории вследствие оригинальных чувственных впечатлений от экфорий вследствие внутреннего мышления, называя первые эпэкфориями и вторые — энэкфориями. При Paranoia, Dementia praecox бывают и частичные анэкфории, т.-е- пропуск слов вследствие синтеза старых бредовых видений *)

*) Чтобы нагляднее выяснить применение выражений „энграмм-комплексы, ассоциация, экфория, диссоциация и парэкфория приведем следующие два примера:

1. Мысль о покойном моем отце заложена глубоко в моем мозгу (в моей душе), как ассоциированный, энграфированный комплекс зрительных и других чувственных образов. Я смотрю на фотографию его, и этот комплекс всплывает в верхнем моем сознании, экфорируется и экфорирует, опять как энграмм — комплекс, лицо и голос моей давно умершей матери и в обстановке квартиры моих родителей в Во. Все эти картины сохранялись давно ассоциированные в моем мозгу. При посредстве таких экфорий образуются новые комплексы, ассоциированные в моем мозгу: отец, мать, старая квартира, образуются они в новых сочетаниях, которые опять как — будто бы исчезают, уходя в подсознание и т. д.

2. Затем я засыпаю и мне снится сон. Мой покойный отец парэкфорируется, как живой, здесь в моей квартире в Иворне. Благодаря сохранившимся в моем мозгу старым диссоциированным энграмм — комплексам, мне представляется естественным то, что и мать моя, умершая гораздо раньше отца и теперь тоже парэкфорированная, говорит со мной. Происходит это в старой квартире моего деда близ Моржа, которая тем не менее находится в Иворне (Морж на самом деле находится в пятидесяти километрах от Иворна). Вслед за тем парэкфорируется у меня и бабушка, умершая более пятидесяти лет тому назад. Она имеет точно такой вид, как на фотографии, которая висит в нашей столовой в Иворне. Она упрекает меня за то, что я женился (много лет спустя после ее смерти!) на немке. Все эти парэкфории энграфируются в своей бессмысленной диссоциации в моем мозгу (душе) и затем исчезают, уходя еще глубже в подсознание, где они и сохраняются, как диссоциированные энграмм-комплексы.

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Ступени подсознания

В сознании есть ступени. Живость центрального пункта внимания в данный момент вызывает ясность сознания или интроспекции, которую, конечно, не следует смешивать, как это доказал Семон, с интенсивностью. Живость вызывает прежде всего ясность деталей. Но смутный энграмм — комплекс может быть и интенсивным. Связанная с интенсивностью живость вызывает величайшую ясность и силу интроспекции или сознания при помощи внимания. Такую связь я назвал бы первой или максимальной ступенью сознания.

Ко второй ступени я отнес бы al pari большую живость со слабой интенсивностью (напр., pianissimo) или большую интенсивность со слабой живостью (глухой, сильный неясный шум), оба связанные со вниманием.

К третьей, уже гораздо более различимой ступени я отнес бы те ни живые, ни интенсивные состояния сознания, или интроспекции, которые касаются, так сказать, периферии внимания и все же еще отмечаются нами хотя бы и мимолетно. Примером могут служить части поля зрения, лежащие за пределами желтого пятна, но то же может быть отнесено и к впечатлениям слуха и осязания и в меньшей степени обоняния, вкуса и внутренних чувств.

Затем следуют ступени настоящего подсознания, играющего столь большую роль в гипнотизме, как и в психоанализе. Отрицательные и положительные галлюцинации гипноза гипнотизер может, как известно, оставить в подсознании или, если нужно, вызвать в сознании гипнотизируемого. Все эти случаи я отнес бы к четвертой ступени сознания.

К пятой ступени я отношу те тяжелые случаи, в которых длинные цепи воспоминаний или энграмм-комплексов кажутся совсем забытыми, как в случае гражданина N (Д-р. Max Naef., см. ниже главу X); сюда также следует отнести случай: человека, который во время сомнамбулизма мог привести все №№ улицы Лафайет в Париже, как и случай Мак-Ниша с альтернативными отрезками сознания за один и тот же период жизни. Во всех таких случаях, как и во многих случаях, требующих психоаналитического лечения, экфория значительных энграмм-комплексов и даже целых отрезков жизни весьма затруднена и может быть достигнута только в гипнозе или при помощи психоанализа и требует большого терпения или особой техники лечения.) Но именно такие случаи доказывают, что решающим фактором является не источник сознания, как таковой, также не тогдашняя его интенсивность, или живость, а исключительно трудность или характер экфории. В упомянутом уже выше случае гражданина N легко было даже доказать, что одна часть экфории пациента из Австралии касалась вполне нормального прежнего отрезка сознания, между тем как другая часть касалась сумеречного состояния с сильной „диссоциацией" (или парэкфорией). Во многих случаях только последняя должна быть отнесена собственно к пятой ступени. Амнезия первой половины в упомянутом случае была вызвана только последующим сумеречным состоянием. Поэтому впредь следует различать между диссоциацией энграммов (долго сохраняющихся мыслей) и спутанностью экфорий.

К шестой ступени подсознания следует отнести тот пункт, где забытое остается забытым абсолютно и окончательно, все равно идет ли речь о сне, о гипнозе или о забытых вещах в бодрствующем состоянии. Мы забываем окончательно значительную часть процессов нашей жизни, которые были энграфированы в нашем мозгу. При всем том именно описанная выше пятая ступень, как и работы Semon'a, доказывают, что как будто бы забытые энграммы, тем не менее, продолжают существовать в мозгу, сохраняясь в нем, по крайней мере, до патологического повреждения нейронов. Но означенная шестая ступень должна быть обязательно отнесена еще к области коры большого мозга; это я должен подчеркнуть.

Дальнейшие ступени касаются чисто-теоретических соображений. Принять их нас заставляет сравнительная анатомия и психология. К седьмой ступени я должен отнести подкорковые энграммы так назыв. ганглий большого мозга и даже еще мозжечка и спинного мозга. О последних мы непосредственно' субъективно не знаем, конечно, решительно ничего. Но реакции животных (животных, лишенных мозга), как и сравнительная психология вообще не позволяют нам сомневаться в существовании того, что еще Pfluger назвал „спино-мозговой душой". Сложность душевных проявлений здесь вполне соответствует сложности соответственных нервных центров, этому учит сравнительная биология. В качестве восьмой ступени можно
теоретически принять допущение сознания у отдельных ганглий и ганглиозных клеток. Наконец, к девятой ступени можно отнести жизнь не имеющих нервной системы организмов (амеб и протозоа). Сюда же в таком случае следовало бы тогда отнести и клетки растений.

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Психология и работа мозга

Психология таким образом не может удовольствоваться изучением явлений нашего верхнего сознания лишь путем интроспекции, ибо тогда она была бы невозможна. Каждый имел бы тогда только психологию своего субъективизма, по примеру древних схоластиков-спиритуалистов, и должен был бы подвергнуть даже сомнению существование внешнего мира и других людей. Аналогии, естественно-научная индукция, сравнение опытов наших пяти чувств доказывают, однако, существование внешнего мира, других людей и их психологии, а также и существование сравнительной психологии, психологии животных. Наконец, такая субъективная психология, взятая независимо от нашей мозговой деятельности, есть нечто непонятное, полное противоречий и прежде всего, повидимому, противоречащее закону сохранения энергии, так как подсознательное не принимается во внимание.

Из всех этих довольно простых соображений вытекает, далее, что психология, игнорирующая деятельность мозга,—бессмыслица. Содержание нашего верхнего сознания постоянно определяется и обусловливается деятельностью мозга, соотствующей степеням нижнего сознания.

В своем романе: „La femme de 30 ans (ed. Caiman Levy p. 127) Бальзак пишет: существуют мысли, которым мы подчиняемся, несознавая этого; они в нас без нашего ведома. Хотя эта мысль может показаться более пародоксальной, чем истинной, каждый рассудительный человек найдет в своей жизни тысячу тому доказательств. Бальзак был хороший психолог. Он оценил уже значение впечатлений, находящихся вне сознания, в подсознании.

Без этой деятельности оно вовсе не может быть понято. С другой стороны, значение и смысл сложной организации нашего мозга во всей полноте уясняются нам лишь тогда, когда мы рассматриваем их во внутреннем освещении нашего сознания и подобные наблюдения обогащаем сравнительными наблюдениями над содержанием сознания у других людей, наблюдениями, которые, благодаря обменным знакам мышления, звуковой и письменной речи, могут производиться нами с помощью весьма детальных аналогий. Душу таким образом должно изучать одновременно и извнутри и извне. Вне нас самих первое, правда, может быть осуществляемо лишь с помощью аналогий, но этим единственным средством, которым мы располагаем, мы должны пользоваться. Ему мы ведь вообще обязаны всей нашей наукой.

Талейран, однако, сказал, что язык дан человеку не для обнаружения, но для сокрытия мыслей. Кроме того, различные люди, даже и вполне добросовестные, приписывают, как известно, одним и тем же словам весьма различное значение. Ученый, художник, крестьянин, женщина, дитя, дикий цейлонский ведда толкуют одни и те же слова того же языка совершенно различно. Но и один и тот же субъект толкует их различно, смотря по своему настроению и по их связи. Из этого вытекает, что психологу и особенно психиатру — я говорю здесь в качестве такового — мимика, взгляды и поступки человека зачастую лучше раскрывают внутренний мир его, чем то, что он говорит. Поэтому также и жесты и действия животных представляют для нас „язык", психологической ценностью которого отнюдь не следует пренебрегать. Далее, анатомия, физиология и патология мозга, как у человека, так и у животных, неопровержимо доказали нам, что наши душевные особенности находятся в зависимости от качества, количества и целости живого мозга, с которым они составляют нечто единое. Как не существует живого мозга без души, так не существует и души без мозга, и каждому нормальному или патологическому изменению душевной деятельности соответствует нормальное или патологическое изменение деятельности нейрокимов мозга, т.-е, нервных элементов. Все, что мы воспринимаем интроспективно в своем сознании, есть, следовательно, синтетическая деятельность мозга.

Более того: если посмотреть в корень вещей, то все наше человеческое познание основывается в последнем счете исключительно на субъективно интроспицированных представлениях и чувствах, которые мы от самого рождения сравниваем между собой при помощи наших движений, т.-е., следовательно, на сравниваемых интроспекциях. На этом покоится все индуктивное, научное познание, вместе с его аффективными подделками. Правда, за последнее время много говорилось о, так называемой, интуиции. Достаточно вспомнить метафизику Бергсона. Но при более точном изучении все интуиции покоятся на подсознательных (повидимому, несознательных) умозаключениях; это всего лучше доказывают гипнотизм и психоанализ. Самые высшие абстракции все имеют своим первоисточником чувственные и двигательные образы, более или менее сопровождающиеся чувствами или аффектами. Таким образом в основание вопроса об отношении чистой психологии (интроспекции) к физиологии мозга (изучение деятельности мозга извне) мы полагаем теорию идентичности,— по крайней мере, до тех пор, пока она не будет противоречить фактам.