Реликты и заимствования

В рассказах самих яицких казаков XVIII в. сообщается о событиях конца XIV в. и уже отмечено существование казачьего населения на Дону, а переход части казаков с Дона на Яик, за Волгу, в более глухие и отдаленные от метрополии районы, а потому и более безопасные, связывается с очередным историческим потрясением – опустошительными походами Тимура на Северный Кавказ, Волгу и Дон. При этом указывается, что на Яике, помимо русских сходцев с Дона и других городов, собрались беглые «татара из Крыму и с Кубани и из других магометанских народов».

К середине XVII в. числе «прибыльных людей» на Дону отмечены черкесы, татары, ногайцы, беглецы из перешедших на службу к Москве наемных отрядов турецкого султана и литовского короля. Польский посол Пясочинский, например, давая в 1601 г. объяснение турецкому правительству по поводу действий запорожцев, говорил, что среди них есть «и поляки, и москвитяне, и волохи, и турки, и татары, и евреи, и вообще люди всякого языка». В общем, все, кому было тесно на родине, кого преследовали сами общества как нарушителей законов и обычаев старины. Все это были люди того же пошиба, что и русские вольные казаки, и потому последние легко с ними дружились и уживались.[18]

Говоря о смешанном этническом составе, особенно ранних казачьих обществ, уместно сказать о старинном казачьем войсковом праве, настойчиво, упорно и последовательно осуществлявшемся в Запорожье, на Дону, Яике, Тереке, – праве на неограниченный прием беглых независимо от их национальности и вероисповедании, получившее свое выражение в известной поговорке: «С Дона выдачи нет»! Действительно, казачьим обществам долгое время был свойственен традиционный и старинный обычай, существовавший в древности у многих народов мира, – право на убежище, прием беглецов или изгоев, порывавших со своей этнической и социальной средой в силу различных причин.

Многие из явлений в области материальной и духовной культуры восточнославянского казачества мы можем классифицировать как своего рода реликты и заимствования, сложившиеся как на восточнославянской, так и на местной, преимущественно степной, тюркоязычной этнической основе. Так, еще авторы XVIII в. отмечали сходство в одежде казаков и их тюркоязычных соседей-степняков. Как и их соседи, казаки жили и в легких временных шалашах, и в землянках или полуземлянках, в глинобитных мазанках, крытых хворостом и камышом. Многие типы жилых и хозяйственных построек, например, на Дону восходят к раннему средневековью, к салтово-маяцкой культуре, а порой и к скифо-сарматскому времени. У яицких казаков бытовала «татарская» (калмыцкая, казахская) кочевническая кибитка единообразной степной конструкции, известная здесь еще в скифо-сарматское время. На Дону и особенно на Тереке казаки долгое время хоронили своих погибших воинов по христианскому обряду, но с соблюдением некоторых степных или же языческих славянских обычаев – в полной парадной форме и даже с личным оружием.

Влияние местных обычаев отразилось в убранстве дома, одежде, украшениях некоторых бытовых традициях, на свадебных обрядах у части донских, яицких и терских казаков (похищение невесты, джигитовка, стрельба из ружей и т.п.), что свидетельствует о смешанных браках и о мирном характере традиционных исторических контактов между казаками и местными степными и северокавказскими народами.

Особенно сильно степные влияния прослеживаются у восточнославянского казачества в области военного искусства: вооружения, военной тактике и стратегии, организации войска. Вооруженная борьба не на жизнь, а на смерть, фактически на выживание, стоило больших жертв и огромного напряжения физических сил. Именно этой стороной бытия казаков раннего периода обусловлена употребление слова «казак» в качестве народно-поэтического эпитета сказочного богатыря-разбойника, народного защитника от притеснений царских слуг и помещиков, от страшных набегов «дикой степи» на русские земли.

Военное искусство восточнославянского казачества было гораздо выше кочевнического – специфически степного в своей основе – так как соединяла военные приемы двух групп населения, носителей двух различных культурно-хозяйственных типов: оседлых земледельцев и кочевников-скотоводов, а потому и было гораздо богаче, ярче и разнообразнее по широте использования тактико-стратегичесих приемов нападения и защиты. Через посредничество русского и украинского казачества степные приемы ведения войны, тактика и стратегия казаков проникали далее, на север и запад, обогащая военное искусство России и других европейских стран.

Видимо, к домонгольскому периоду истории восходят и отдельные элементы военной организации казачества, как хорошо известное деление казачьих войск по десятичной системе – на десятки, полусотни, сотни и тысячи, в котором предположительно можно видеть следы влияния древней военной организации евразийских кочевников[19]. Однако казачество заимствовало от соседей степняков только внешнюю, математическую форму этой структуры, но никак не ее внутреннее содержание.

Одним из важнейших и древнейших «степных изобретений», перешедших к восточным славянам домонгольского времени, а от них – к казачеству, были временные передвижные крепости из возов, аналогичные таким же крепостям у евразийских кочевников и чешских таборитов. Конечным вариантом развития казачьих таборов стали знаменитые передвижные «гуляй-города»[20] донцов, запорожцев и яицких казаков. «Гуляй-города» передвигались по степи, могли занимать не только круговую оборону, но и, согласуясь с рельефом местности, принимать различные формы, тактически необходимые в данный момент. Кроме того, «гуляй-города», эти казачьи степные танки, могли двигаться как сухопутные корабли прямо на противника, к его лагерю или крепости, укрывая за своими стенами отряды нападавших казаков.

Таким образом, русское и украинское казачество вместе с самим терминов «казак» многое переняло от своих степных соседей и в области военной стратегии и тактики; через цепь связующих культур пришли к восточнославянскому казачеству многие приемы ведения полевого боя, возникшие еще в глубокой древности на обширных просторах евразийских степей, развивавшиеся у степных народов под влиянием своеобразных хозяйственных, социальных и природных условий и особенностей кочевого скотоводческого быта.