2015-06-11
331
Возвращаясь сквозь призму введенных представлений к ситуации в России, мы не сможем пройти мимо проблематики ее актуального экономического и хозяйственного положения, а также – перспектив и сценариев дальнейшего индустриального развития. Ясно, что характер и динамика этих процессов во многом определяет запрос различных групп интереса – от отдельной семьи до государства – к сфере образования и подготовки кадров. Ясно также, что, не выработав позицию по данному вопросу, мы не сможем адекватно оценить те смысловые структуры, которые сегодня и в будущем будут складываться у различных участников учебно-образовательного процесса – в различных подсистемах сферы образования. Это не только вопрос масштабов и структуры финансирования сферы образования, который, очевидно, тесно связан с возможностями экономики. Это не только требования к содержанию подготовки и обучения – как в высшем профессиональном образовании, так и в школе – который во многом определен потребностями национальной экономики в квалифицированных кадрах. Это также вопрос о ценности получения образования в России для нескольких последующих поколений, вопрос динамики образовательной мобильности российской молодежи – как внутри страны, так и в мире – и вопрос о его актуальном и адекватном содержании.
Вокруг этой темы существует множество споров. В том числе идеологических. В том числе достаточно эмоциональных, которые мешают реалистичной оценке происходящих событий и их прогнозированию. Именно поэтому нам придется для обсуждения данного круга вопросов вернуться к базовым представлениям из политической экономии. Я имею в виду принцип разделения труда.
Принцип этот всем известен, но почему-то зачастую плохо используется в управленческой практике. Напомню его содержание на основе первой главы известной работы Адама Смита √áОб источниках и причинах богатства народовƒå. В этой главе А. Смит ссылается на кейс по производству булавок. Один ремесленник в день делает одну булавку. 18 рабочих, собранных в одну технологическую цепочку после разделения производственного процесса на 18 простых операций и закрепления каждой из них за отельным рабочим: один тянет проволоку, другой ее режет, третий обтачивает острие, четвертый делает булавочную головку, пятый ее накручивает и т.д., 18 рабочих, которые при ремесленном способе организации делали бы 18 булавок в день, собранные вместе и со-организованные в одну технологическую цепочку, делают 48 тысяч булавок в день. То есть, их производительность вырастает в сотни раз.
Из этого А. Смит делает вывод, что технологическое разделение труда, в более простом случае – система организации работ на предприятии лежит в основе роста производительности труда. А производительность труда приводит к тому, что снижаются издержки производства каждой единицы продукции, растут масштабы производства, падает цена конечного изделия – как себестоимость, так и конечная цена для потребителя. Как следствие, предприниматель, впервые создавший новую организацию работ и углубивший разделение труда в том или ином виде производственных процессов, выигрывает у своих конкурентов и вытесняет их с рынка. Углубление и усложнение системы разделения труда – магистральная линия промышленной революции за последние 400 лет, ключ к росту богатства человечества и причина различий в уровне экономического благосостояния стран и народов.
Принцип разделения труда продолжает работать и сегодня – хотя речь идет уже не только об организации работ на отдельном предприятии, но о паутине кооперации, охватывающей всю глобальную экономику. Любой сложный технологический продукт сегодня создается в системе разделения труда, охватывающей практически весь земной шар, тысячи предприятий, разбросанных по всему миру и производящих тысячи, десятки тысяч, а иногда и сотни тысяч компонентов из которых создается современный автомобиль, самолет, электростанция, нефтедобывающая платформа или "небоскреб".
Из принципа разделения труда вытекает еще одно важное следствие. При столкновении и конкуренции на рынке двух производителей или двух систем кооперации, обладающих разным уровнем разделения труда всегда – рано или поздно – выигрывает тот, который обладает более глубокой системой РТ, а значит – большей производительностью, меньшими издержками, большим масштабом маневра в целях развития. Если речь идет о международной торговле между странами с разным уровнем разделения труда, то более развитые страны (а именно критерий глубины и сложности разделения труда является единственным содержанием понятия "развития" в данном контексте) всегда выиграют конкуренцию у менее развитых, постепенно вытеснив их пусть и высокотехнологическую, но слишком дорогую (в силу низкой производительности) продукцию с рынка – как глобального, так и национального – и "заставят" их специализироваться на тех видах продуктов, в которых данная страна обладает реальными конкурентными преимуществами в части СРТ.
Этот факт также хорошо известен из истории мировой экономики и промышленного развития отдельных стран. Когда в середине XIX века под дулами канонерок командора Перри Японии пришлось заключить договор о свободной торговле с США, а потом и другими развитыми странами – в том числе с Россией, то в течение 10 дет ее экономика была полностью разрушена многочисленными и дешевыми товарами, которые хлынули на национальный рынок и с которыми в принципе не мог конкурировать национальный производитель. Именно понимание этой ситуации привело к возникновению в конце XVIII – начале XIX века в США и Германии, а затем во многих странах догоняющей индустриализации, идеологии и практики протекционизма – политики, направленной на защиту национальной промышленности от конкуренции более развитых в индустриальном плане соседей – на определенный срок, достаточный для формирования сопоставимой глубины разделения труда в тех или иных областях производства.
Аналогичную политику в конце XIX века предлагал для России Витте. В силу ряда причин, и не смотря на несколько попыток осуществить догоняющую индустриализацию и модернизацию, Россия подошла к началу ХХ века, не имея сопоставимой с развитыми странами глубины разделения труда. У нас нет возможности в данном отчете перечислять все эти причины; практически весь XIX век различные мыслители – экономисты, географы, историки, философы – с разных сторон рассматривали вопросы, √áпочему Россия отстает от развитых индустриальных стран?ƒå, и √áчто надо сделать, чтобы догнать развитые страны по уровню технологий и организации производства?ƒå. Именно на этот вопрос должна была ответить и посильно отвечала действующая политическая система – сначала в форме программ Витте и Столыпина в царской России конца XIX – начала XX века, а в середине 20-х годов – уже в новых условиях – политика ускоренной индустриализации, предложенная большевиками.
В итоге – ценой неимоверных усилий и беспрецедентных по своим масштабам социальных и гуманитарных потерь – СССР осуществил программу догоняющей индустриализации и, как казалось, в течении полу-века, сумел догнать развитые страны по структуре и масштабам промышленного производства. Однако, уже в 60-е годы стало ясно, что за видимым фасадом здания – наличием достаточно широкой номенклатуры изделий, характерных для первой и, частично, второй промышленной революции – стоит иная, менее глубокая система разделения труда, чем в развитых странах. Меньший уровень развития системы разделения труда, естественно, выражался в более низкой производительности труда и как следствие – в более высоких издержках производства однотипной, а иногда даже превосходящей по тактико-техническим характеристикам мировые аналоги продукции. Необходимость поддерживать производство всей номенклатуры промышленной продукции в условиях противостояния двух систем, удерживать высокое качество ряда критических технологий (в том числе в так называемом ВПК) при более высоком уровне издержек на каждую единицу продукции, низкая конкурентоспособность по продуктам, выходящим (выводимым) на мировой рынок – постепенно подтачивали систему изнутри.
Кто-то из историков пошутил, что в середине XX века СССР построил самую совершенную индустриальную систему середины XIX века. За короткий промежуток времени, создав на территории одной (хотя, безусловно, очень большой, но все же малочисленной – даже в лучшие годы) страны систему разделения труда, характерную для первой промышленной революции, СССР не справился с задачей построения СРТ, отвечающей вызовам второй промышленной революции.
Дело в том, что любая система РТ в процессах своего развития (углубления) сталкивается с несколькими базовыми ограничениями: во-первых – это ограничения, связанные с разработкой необходимого пакета новых технологических решений (инноваций); во-вторых – это ограничения, связанные с масштабом доступного рынка; в-третьих - это ограничения, связанные с количеством и качеством трудовых ресурсов, вовлекаемых в развивающуюся СРТ; и, наконец, в четвёртых – это ограничения, связанные с типом пространственной организации индустриальной системы.
СССР частично добровольно, а частично вынужденно - ограничил себя в масштабах рынка. Идея построения полномасштабной оригинальной – социалистической экономики в границах одной страны была взята на вооружение еще в 20-е годы взамен исходной базовой идеи о мировой революции; недостаток внешних (мировых) рынков, на которые делали ставку все предшествующие программы догоняющей индустриализации (Англии, США, Германии и Японии) предполагалось вначале компенсировать за счет метода планирования и создания квази-рынков – прежде всего, оборонной промышленности. Частично это удалось, однако привело к гипертрофии потребностей ВПК (те же проблемы, кстати характеризовали межвоенную экономику Японии и Германии) и доминированию административных, а не предпринимательских механизмов регулирования масштабов и номенклатуры производства.
После Второй мировой войны была сделана попытка создания системы глобализации по-советски – за счет более тесной кооперации со странами коммунистического блока и создания СЭВ. Однако, по масштабам этот рынок всегда уступал объединенным ранкам развитых индустриальных стран, не позволяя достичь необходимого эффекта масштаба, особенно для высокотехнологической продукции второй технологической революции.
Недостаток трудовых ресурсов в промышленности, характерный для России еще в XIX веке и усугубленный потерями в ходе революции и гражданской войны, был первоначально компенсирован за счет трудовых армий, политики принудительного переселения к местам размещения новой промышленности, создания системы ГУЛАГа и искусственного закрепления рабочей силы за местами на промышленных предприятиях. Однако, даже эти радикальные меры не могли решить проблему хронической нехватки трудовых ресурсов, особенно – квалифицированных – фактически, в течении всего цикла жизни СССР.
Проблемы пространственной организации хозяйственного комплекса, во многом доставшиеся новому режиму по наследству еще от царской России, были в 20-30-е годы усугублены нерациональным размещением новых промышленных объектов в тех местах, где до этого вообще не наблюдалось никакой экономической активности. Возникающие в результате одновременного развития в различных территориях похожих промышленных объектов, удаленных от рынков сбыта, не имеющих необходимой инфраструктуры и трудовых ресурсов экономические проблемы частично компенсировались за счет перекрестного субсидирования инфраструктурных отраслей: транспорта, энергетики, ЖКХ (которое долгое время вообще числилось по ведомству НКВД). Практически ни в одном регионе, как ясно сегодня, за весь советский период не сложилось жизнеспособных экономических кластеров.
Процессы урбанизации также радикально отставали от процессов индустриализации. За 70 лет в стране практически не возникло новых крупных городов, а старая городская инфраструктура далеко отстала по своим экономическим характеристикам – качеству среды обитания, качеству инфраструктуры, разнообразию видов деятельности и плотности экономической деятельности на территории, профессиональному составу населения – от мировых городских центров и агломераций.
Еще большую проблему представлял собой процесс генерации новых знаний и новых технологий. Несмотря на то, что по ряду направлений, в основном опираясь еще на традиции российской науки и научные школы, возникшие в концеXIX – начале XX века, в СССР удалось создать сопоставимые с развитыми странами технические разработки (пресловутые успехи в космосе, атомной отрасли, обороне), по сути эти разработки и технические достижения не работали на экономику в целом. Узкий спектр так называемых "прорывных" отраслей носил слишком закрытый характер, инновационный процесс постоянно наталкивался на избыточные административные барьеры; в силу идеологических причин в стране искусственно прерывались разработки в важнейших, как потом оказывалось, направлениях: биотехнологиях, кибернетике, системном подходе, теории деятельности. Год от года соревноваться со всей глобальной системой мировой науки, нацеленной на создание инноваций сначала для второй, а потом и для третьей промышленной революции, становилось все труднее. Уже к середине 60-х годов научно-инновационный комплекс вынужден был перейти в режим кампанейщины: догоняющего развития по случайным целям и задачам, заимствуемым из открытой зарубежной печати или на основе информации спецслужб.
Естественно, что все эти проблемы были хорошо ясны и специалистам, и руководству СССР по крайней мере с середины 60-х годов. Однако, найти приемлемое с различных точек зрения решение не удавалось. Отсрочка, полученная за счет открытия нефтяных месторождений Сибири, подпитки отечественной экономики дешевыми энергоносителями и одновременно расширения их экспорта и получения за счет этого необходимой валютной выручки для заимствования и импорта технологий, также не давала системных ответов на накапливающиеся проблемы. Производительность труда в промышленности, по ряду расчетов, к 1980 году в среднем отставала от Финляндии в 4-5 раз, от США и ФРГ в 10-15 раз. СССР не смог взять "планку" второй промышленной революции; индустриализация – имея в виду углубление СРТ до сопоставимого с мировым уровнем – захлебнулась уже в конце 60-ых-начале 70-ых годов.
В работах малоизвестного советского экономиста М. Галанского, занимавшегося исследованиями мирового хозяйства и процессов, происходивших в 60-80-е годы в развивающихся странах, уже в начале 80-х годов был сделан прогноз последствий включения СССР в мировую систему разделения труда. Этот прогноз совершенно ясен с точки зрения введенных выше представлений о глубине РТ и последствиях конкуренции между странами с разным уровнем глубины РТ. Грубо он выглядит так: у СССР нет другого выхода, кроме как испытать шоковую де-индустриализацию и к началу XXI века стать сырьевым донором мирового хозяйства. Большинство высокотехнологических отраслей по мнению Голанского к началу ХХ1 века перестанут существовать; за исключением тех индустриальных производств, которые будут втянуты глобальными ТНК в цепочки мировой кооперации и мировую СРТ[10].
Пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка. Не построив полноценную СРТ, характерную для второй промышленной революции, в условиях открытости экономики СССР был обречен на деиндустриализацию. Сохраниться могли только сырьевые отрасли и ряд переделов промышленного производства, в которых трудозатраты на единицу продукции (производительность труда) не слишком сильно отличались от средне мировых или которые развитые страны по различным причинам не готовы были развивать самостоятельно. Также могли сохраниться предприятия, в силу разных причин интегрированные в глобальные производственные цепочки и некоторые виды предприятий, ориентированных на локальные рынки. Исходя из этого прогноза, Голанский призывал политическое руководство страны не возлагать надежд на интеграцию в мировой рынок, а, признав глобальное поражение СССР в геоэкономической конкуренции, проводить реформы очень медленно, лишь поэтапно открывая национальный хозяйственных комплекс для глобальной экономики.
Однако, процессы в конце 80-х годов пошли по иному сценарию. За прошедшие с тех пор 25 лет практически все прогнозы, исходившие из понимания базовых экономических принципов, полностью сбылись. В настоящий момент Россия остается страной, не пережившей полноценно второй промышленной революции и, тем более, катастрофически не готовой к третьей. Остаточный научно-технический комплекс не способен генерировать необходимое число и качество современных инновационных решений, рынки закрыты, население сокращается (Россия единственная страна мира в которой население практически не выросло за последние 100 лет), характер пространственной организации хозяйственного комплекса и системы расселения таковы, что затраты на них "съедают" все доходы, получаемые от экспорта сырья на глобальные рынки.
Ясно, что описанное положение дел усугубляет тот хаос и потерю смысла, которые, как мы пытались показать выше, характерны сегодня для всего мира. Неясность экономических перспектив страны в целом, отдельных отраслей и территорий, усугубляемое неадекватной позиций власти, до сих боящейся признать и публично обсудить причины краха СССР, приводят к тому, что ни одна общественная система деятельности не способна самостоятельно сгенерировать адекватные средне- и долгосрочные цели. Тем более это касается предпринимателей, не обладающих необходимым объемом информации для постановки реалистичных задач в рамках своих предпринимательских проектов.
В этих условиях совершенно ожиданно начинает набирать силу консервативная идеология различного разлива: националистическая, неокоммунистическая, авторитарно-сталинская, православная. Не видя перспективы приемлемого включения в МСРТ, общество, естественно, начинает мифологизировать советский период, искать решений в новой закрытости – как культурной, так и политической. Мы лишь обрывочно можем охарактеризовать складывающийся социально-политический контекст, имея в виду ту пунктирную линию, которая связывает происходящие процессы с самоопределением сферы образования.
