Пиковая Дама

И месье Антуан сел за клавесин...

– Осталось несколько музыкальных композиций, сочиненных самим графом. Кстати, одна, в переплёте красной кожи, сохранилась в коллекции нашего великого Чайковского, ценившего его му­зыку.

Я наконец-то спросил его:

– Почему «вашего»? Разве вы не русский?

– Не имею чести, – торопливо сказал он и при­бавил, не давая мне возможности задать следую­щий вопрос (сколько раз я собирался узнать, кто же он, но каждый раз почему-то откладывал спро­сить). – Это сочинение графа на стихи шотландца Гамильтона «О would thou know what Sacred Charms» («Ах, знал бы ты священные чары»)... – Он заиграл и тихонечко, очень мелодично запел по-английски, но туг же прервал пение и сказал:

– Именно после исполнения этого романса произошел тот разговор. Ваш Пушкин описал эту историю в «Пиковой даме». Эта история действительно случилась. И карточный проигрыш, и три карты, сообщенные во спасение, – были! Но про­изошло все это отнюдь не с русской дамой, приду­манной вашим великим поэтом, но с другой кра­савицей, впрочем, также имевшей прямое отно­шение к вашей родине. В это время в числе самых близких друзей графа была гостившая в Париже принцесса Ангальт-Цербстская! Да, мать вашей бу­дущей императрицы, великой Екатерины. И вот после исполнения этого романса граф Сен-Жер­мен заметил необычное. Красавица, обычно шумно восторгавшаяся его музыкой, на этот раз слушала рассеянно и была необычно бледна. Они уединились, и она рассказала ему о своем горе. Красотка обожала карты и сумела в очередной раз проиграться в пух и прах. Ее муж был небогат. Принц служил у Фридриха Великого заурядным комендантом Штеттина. К сожалению, это был, увы, не первый ее парижский проигрыш. И муж взбунтовался, наотрез отказался платить. Ей оста­валось только заложить любимое бриллиантовое колье. Но и оно не потянуло на нужную сумму. Ко­роче, она попросила у графа в долг.

Месье Антуан перестал играть. Он откинулся в кресле. И... как же изменилось лицо!.. Знакомая мука... Клянусь, я видел, как, страдая, трудно, он уходил – ТУДА... Монотонно заговорил:

– Да-да, попросила взаймы.

И я! Я... увидел! Она сидела в кресле, обмахи­ваясь веером. Я видел платочек, прикрывавший высокую грудь... павлиньи перья веера, закрывшие лицо... Блестела в свечах золотая ручка веера... Он сидел рядом с нею. Его рука нашла ее руку. Где-то далеко раздался звук мужского голоса, и...

И тотчас все исчезло. Месье Антуан сидел, от­кинувшись в кресле...

Наконец продолжил рассказ:

– Граф сказал: «Я вас люблю. Я готов отдать нам не только жалкую сумму, но и жизнь в придачу. Однако, коли дам деньги, окажу самую дурную услугу. Ибо вы поступите, как все безумные игроки. Вместо того чтобы отдать долг, немедля броситесь вновь играть... и, поверьте, проиграетесь. Поэтому я поступлю иначе».

Как он пишет в «Записках», граф открыл ей три выигрышные карты. Но объяснил: эти карты могут выиграть только однажды и только пока он будет находиться в игорной зале. Но как только она отыграется, граф уйдет, и принцесса должна последовать за ним.

– И тогда я возьму с вас клятву никогда более не играть, – закончил граф.

Она бросилась ему на шею. В тот же вечер принцесса отыгралась и дала клятву. Более она не играла никогда! Шли годы, но граф не забывал свою возлюбленную. Он помнил их всех... По­верьте, это было нелегко... если знать, сколько лет он жил и сколько дам его любили. Граф часто переписывался с принцессой. Я храню одно ее письмо к нему. В нем мать Екатерины излагает графу послание своей дочери, ставшей к тому времени женой наследника престола. Молодая Екатерина со страхом описывает матери припа­док, случившийся с вашей императрицей Елиза­ветой.

Боже мой, как я ждал, что сейчас опять увижу... но ничего! Я видел только месье Антуана, обстоя­тельно и скучно рассказывавшего:

– Дело происходило в церкви в Петергофе. Во время обедни русской императрице Елизавете стало плохо, и она вышла из храма. Сделала не­сколько шагов и упала на траву. Свита оставалась в церкви, и несчастная императрица лежала без со­знания и без всякой помощи, окруженная испуган­ными крестьянами. Наконец появились придвор­ные, принесли ширму и софу. Прибежал доктор, пустили кровь. И на софе отнесли императрицу во дворец. На этот раз ее выходили. Но теперь Екате­рина боялась скорой смерти императрицы, нена­висти мужа и угрозы быть постриженной в мона­стырь, если муж станет императором. Обо всем этом она писала матери. И тогда граф Сен-Жермен просил передать Екатерине следующее: ей не надо ничего бояться. Уже летом следующего года насту­пит решающий для нее час, и в это время он сам появится в России.