Глава 20. – Я все-таки думаю, зря мы не украли его распрекрасного жеребца, когда можно было, – ворчливо проговорил Джиллеонан

– Я все-таки думаю, зря мы не украли его распрекрасного жеребца, когда можно было, – ворчливо проговорил Джиллеонан, когда они с Лахланом остановились полюбоваться на пару молодых чистокровных лошадей, которых выезжали на кругу у ближайшей конюшни. – Он бы даже и не заметил: вон их у него тут сколько. И каждый год рождаются все новые. Цену бы за него дали отличную.

– Не так громко! – укоризненно напомнил ему Лахлан.

Он посмотрел направо, где у забора стояли еще двое гостей Шерринг-Кросса, тоже восхищавшихся великолепной парой. На самом деле гости были далеко и не услышали бы Джиллеонана – да они и не обращали внимания на шотландцев, поглощенные разговором о призовых чистокровках, которые выращивались и продавались здесь, в поместье герцога.

И все же он отошел вдоль забора еще на несколько шагов и только потом добавил:

– Не было смысла красть его лошадь, Джилл, он бы вернул ее так же, как вернул свою невесту. И кроме того, лошадей я не краду – ты это прекрасно знаешь.

Они говорили о герцоге Ротстоне и жеребце, на котором он ехал в тот день, когда Лахлан и его родичи остановили его карету, чтобы ограбить, – и Лахлан вместо денег забрал Меган. Сейчас Лахлан уже жалел, что не остался в тот день дома.

– Ну я так просто сказал, – признался Джиллеонан. – По-моему, ты недостаточно серьезно относишься к поискам жены.

Лахлан вопросительно поднял бровь.

– Почему это поиски жены и кражу лошадей ты связываешь друг с другом?

– А ты сам не видишь? – удивился Джиллеонан. – Да потому, что и то, и другое приносит деньги. Мы ведь ради этого здесь оказались – или ты забыл?

Лахлан нахмурился: не из-за ответа, а из-за вопроса.

– Скажи-ка, Джилл. Тебе кажется, что я несерьезно отношусь к моим обязанностям лэрда? Или теперь, когда мы живем среди англичанишек, у тебя появилась потребность все время ныть?

Джиллеонан немного смутился и даже вздохнул.

– Да, это из-за англичан, наверное. Тем более что мы здесь уже почти месяц. Так тебе никто не приглянулся с тех пор, как ты опомнился и отказался от герцогини?

На лице Лахлана отразилась досада, и он пробормотал:

– Угу, есть одна.

– Правда? Так что же ты не сказал? Когда ты сделаешь ей предложение?

– Уже сделал.

– И?

– Она не согласилась. Джиллеонан только фыркнул:

– Ну это не смешно, Лахлан. Любая была бы рада…

– Кроме этой.

Джиллеонан помолчал.

– Ты серьезно?

– Угу.

– Она… она обещана другому?

– Нет, я просто ей не нравлюсь. Джиллеонан чуть не расхохотался, видя удрученное лицо Лахлана, но все же сдержался и только покачал головой.

– Ну хорошо хоть, что сюда чуть ли не каждый день приезжают все новые претендентки, – спасибо твоей тетке. Найдешь другую, Лахлан. Слава Богу, что ты наконец-то выкинул из сердца герцогиню ради клана.

Лахлан хмыкнул про себя. Выкинул из сердца? Почему-то это оказалось совсем нетрудно – значит, Меган все-таки была права?

Неужели он все это время обманывался относительно своих чувств? Неужели он хотел ее только потому, что она была красива и исчезла прежде, чем он ее очаровал? Или, может быть, он передумал, когда узнал, что у нее с герцогом ребенок – и притом мальчик?

Ребенок, конечно, очень менял дело. Ведь герцог ни за что не согласился бы отдать своего наследника – и был бы абсолютно прав. А Лахлан не способен был бы разлучить мать с ребенком, каковы бы ни были его чувства к ней. Впрочем, он давно уже не пытался понять, каковы же его чувства. Их просто не стало – словно никогда и не было.

Странно, но ему было совсем не трудно разобраться в своих чувствах к другой. Гнев ни с чем не спутаешь – и именно его он в последнее время испытывал все чаще, особенно когда видел, что Кимберли получает удовольствие от общества мужчин.

Он не ревновал. Как правило, лишь раздражался, когда видел ее с Джеймсом Трэверсом – она смеялась, танцевала, играла с ним в карты или негромко о чем-то разговаривала. Трэверс был немолодым мужчиной. Разве Лахлан мог испытывать ревность к человеку почти вдвое старше его самого? Смешно. И вообще он ведь никогда и ни по какому поводу не ревновал – он не мог вспомнить ни одного случая – значит, он от природы лишен этого глупого чувства.

Тем не менее Лахлан не мог отрицать, что испытывает постоянный гнев, как бы он ни пытался не обращать на него внимания. Скорее всего причина была в том, что она отказалась выйти за него замуж. Видимо, его гордость была уязвлена – сначала Меган не стала принимать его всерьез, а потом Кимберли, проявив явный интерес, отвергла. Когда ему так страшно не везло с женщинами? Никогда! Может быть, поэтому ему так трудно с этим смириться.

Конечно, нехорошо, что он перестал ухаживать за Меган уже после того, как соблазнил Кимберли. Если бы он повел себя с Кимберли иначе, если бы не продолжал считать, что ему нужна Меган, то, может, все бы получилось. Но он ошибочно полагал, что Кимберли – временное развлечение. Ничего себе развлечение!

Он постоянно думал о ней и до, и после той дивной ночи. И нет ничего удивительного в том, что, когда он наконец решил всерьез заняться поисками жены, мысль о ней первой пришла ему в голову. Однако было уже слишком поздно, он сжег свои корабли. Кимберли ясно дала ему понять, что за него не выйдет.

Но когда он отступал от того, чего действительно хотел? А он по-прежнему ее хотел. Господи, никогда ему еще не было так сладостно обнимать женщину, чувствовать, что она создана для него. Ощущение было новым, совсем незнакомым. И ему хотелось испытать его еще и еще раз.